— Так ты хочешь, чтобы с ними осталась я? — Мое сердце колотилось: я не знала, что хочу услышать в ответ.
— Нет, — прощебетала моя подруга радостно, бодро. — Ты столько для них сделала! Столько для нас сделала. Я не могу тебя об этом просить.
— A-а, понятно. Тогда что? Найдете им, типа, настоящую гувернантку?
— Ну, у меня не было особо времени подумать об этом, понимаешь? Тут происходят невероятные вещи. Но я думаю, что школа-интернат была бы им полезна.
— Им по десять лет.
— В Европе дети идут в школу-интернат в восемь. Для близнецов может быть очень полезно поехать за границу, познакомиться с миром после того, как они столько времени провели взаперти с Джейн.
— Мне кажется, это ужасная идея, — возразила я. — Я хочу сказать, что будет, если они загорятся, а? Тебе не кажется, что отъезд лишь ухудшит ситуацию?
— Честно говоря, лучше, если они будут загораться в Европе, а не в Вашингтоне, — ответила она. — Это не так заметно, не так очевидно.
— Они столько пережили, и недавно.
— Мы с тобой учились в «Железных горах», и все было не так уж и плохо, не так ли? — И не успела я ответить, как она изменилась в лице и поправилась, заикалась: — Ну, в смысле, школа была хорошая, верно?
— Ты собираешься их куда-то отослать? Это просто отстой, Мэдисон.
— А что еще нам делать?..
— Заботиться о них!
— Послушай, Лилиан, — сказала Мэдисон, глубоко вздохнув. — Я ценю тот факт, что ты помогла мне, когда было нужно. Но, по правде говоря, ты следила за ними всего ничего. Ты думаешь, что все так просто. Но на тебя не оказывается такого давления, как на нас с Джаспером. Ты можешь полностью сосредоточиться на этих детях, потому что только это от тебя и требуется. А мы должны планировать будущее на годы вперед.
— Это неправильно.
— Есть у тебя такая черта, Лилиан, — сказала Мэдисон, и я знала, что сейчас она вырвет мне душу. Я знала, что будет больно. — Ты ведешь себя так, как будто ты выше всего этого, и думаешь, что мир тебе что-то должен только потому, что тебе пришлось несладко. И ты постоянно всех осуждаешь. Я вот знаю, что ты ненавидишь Джаспера. Я знаю, ты думаешь, он мерзавец. Но ты ему и шанса не дала. Ты просто увидела, что он богатый, и тебе с ним странно, и решила, что он злодей. Но ты никогда ничего не пыталась сделать сама. С тобой случилась беда, тебя выгнали из школы, и ты с этим носишься сто лет, как будто ни с кем в мире ничего хуже не случалось.
Я честно не могла понять, помнит Мэдисон, что случилось, или нет. Столько лет я думала, думала, почему она ни разу не поблагодарила меня за то, что я подставилась ради нее, и решила, что ей за это стыдно. Но теперь мне начало казаться, что она этого просто не помнит, как будто в ее мире это меня поймали с кокаином и выгнали. И что она продолжила со мной дружить, потому что такой уж она хороший человек. И что я облажалась, потому что мне суждено было облажаться.
— Твой отец заплатил моей маме, чтобы из «Железных гор» выгнали не тебя, а меня, — сказала я.
— Ладно, — сказала она успокаивающе, как будто была готова слушать мои теории заговора сколько потребуется.
— И ты дала этому произойти. Ты позволила своему отцу это сделать, потому что не хотела, чтобы выгнали тебя. И потому что ты думала, что не страшно, если меня выгонят, потому что мне все равно там не место.
— Это несправедливо. Я была твоим другом. Ты была мне важна. А ты ни разу не задумалась обо мне, о том, через что я тогда прошла? И Лилиан, даже если бы ты доучилась в «Железных горах», что бы ты делала дальше? Думаешь, ты жила бы как я? Думаешь, такое возможно?
— Не хочу я жить как ты, — ответила я. — Это же ужасно. И грустно.
Мэдисон резко встала, и я подумала, что мы сейчас подеремся. Я сжала руки в кулаки, мое лицо уже было настолько разбито, что ему все равно. Но Мэдисон только потрусила прочь от меня. Перешла на бег. Она добежала до баскетбольной площадки и включила прожекторы, осветив весь двор. Дриблинг, упражнения, броски. Встала на линию штрафного и начала бросать мяч. И эти звуки удара мяча о землю, шуршание сетки, — они просто раскрыли мою душу, мне начало казаться, что во мне не осталось ни единого чувства. Мне больше не хотелось убить Мэдисон. Я была так благодарна за эти полсекунды передышки от желания уничтожить всех вокруг. И я подошла к площадке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Некоторое время я просто смотрела, как Мэдисон бросает мяч. Она не обращала на меня внимания, а если и думала обо мне, по ее игре этого было не сказать. Она попадала почти каждый раз, так легко.
— Ты действительно моя лучшая подруга, — наконец сказала она, не глядя на меня. — И да, я знаю, что это жалко, потому что мы не виделись очень долго. Но это так. За то короткое время ты стала моим лучшим другом, и я больше никогда не встречала никого вроде тебя. Но мне было так стыдно за то, что сделал мой отец, — или за то, что сделала я, как тебе угодно, — что я все думала о тебе, как о лучшей подруге, оставшейся там, в той комнате в общежитии. Я писала тебе и была рада делиться своей жизнью с кем-то, кому, черт возьми, на меня не плевать. И мне нравилось узнавать твои новости, знать, что ты все еще думаешь обо мне. Хотела бы я быть тебе действительно хорошей подругой. Хотела бы я поступить правильно и взять на себя вину. Честно говоря, я все равно оказалась бы здесь. Меня бы ничто не удержало. Но да, действительно, твоя жизнь могла быть лучше.
— Я была в тебя влюблена, — сказала я.
— Я это знала, — призналась Мэдисон и сделала бросок, мяч отскочил от дужки. Странным образом во мне затеплилась надежда.
— Тогда было так легко влюбиться в тебя. И мне это нравилось, потому что, пока я была влюблена в тебя, мне не нужно было любить кого-то еще. И я всегда была влюблена в тебя. И я все еще люблю тебя.
Мэдисон кивнула, а потом посмотрела на меня. Она была так прекрасна, и я вспомнила те ночи в нашем общежитии, когда она глядела на меня и принимала мою странность как есть. Она поддерживала меня, как будто ничего, кроме этого, не имело значения. Она была добра ко мне. Пусть это длилось всего несколько месяцев, она была добра ко мне дольше, чем кто-либо другой.
Я ждала, что Мэдисон что-то скажет, а она просто смотрела на меня. Не знаю, что я хотела увидеть там, в ее глазах. Она только пожала плечами, типа, что тут поделаешь. Я знала, что Мэдисон сожалела. Это разбивало мне сердце, и я знала, что большую часть своей жизни я провела, ожидая, когда оно разобьется совсем, чтобы наконец покончить с этим.
Я думала, Мэдисон так и будет молчать, но потом она заговорила, не совсем со мной: с тьмой, со вселенной, которая, конечно, не сможет ее услышать.
— Я знаю, Лил. Я знаю. Я знаю. Я знаю. Но что? Как думаешь, что бы я с этим делала? Какая бы жизнь у меня была? У нас? Я думаю об этом, слышишь? Я думаю о тебе. Но мы не могли быть ничем другим. Как только это переросло бы во что-то еще, что бы с нами случилось? Мы бы были так несчастны.
— Я не была бы, — сказала я, уставившись на нее. — Я не была бы несчастна.
— Ты даже не представляешь.
— Можешь просто сказать уже? — взмолилась я. Если я услышу ее признание, услышу как она произносит эти слова, они останутся у меня в памяти. Может, этого будет достаточно.
— Не могу, — призналась она. — Я не могу, Лилиан.
И все. Что мне оставалось?
— Пожалуйста, не отсылай детей, — сказала я.
— Ты хочешь их забрать? В этом дело? Думаешь, это сделает тебя счастливой?
— Я просто хочу, чтобы хоть кто-нибудь о них позаботился.
— Но почему обязательно я? — возразила она. — Почему обязательно Джаспер?
— Потому что вы теперь их родители, — сказала я и подумала: может, это вопрос с подвохом?
— Я ненавижу своего отца, — призналась Мэдисон. — Я была счастлива наконец от него уехать. А твоя мама? Это же офигеть, Лилиан.
И я поняла: что бы я ни сказала, ничего не изменится.
— Я хочу, чтобы ты осталась с ними здесь до конца лета. Здесь, в имении. А потом они уедут за границу. И Джаспер будет с ними видеться, понятно? Они будут встречаться на каникулах и на праздники. У них будут трастовые фонды. Они будут частью семьи.
