– Ах, это… – Она не испытала смущения.
– Долго вы жили там?
– Всю осень. С мужем я разошлась. Он жил здесь, а я с дочкой у Баларгимовых. Потом он уехал на родину, к родителям, – я сюда перебралась.
– Вы давно знаете Баларгимова?
– Я с его сыном – Миришем – вместе училась. Потом, в классе шестом, их посадили. Пятерых. Все из нашего класса. Они дочку завуча изнасиловали, а она пожаловалась…
– Баларгимов часто приезжал на дачу?
– Да нет. Раз или два в неделю…
– Вы помните, когда сожгли рыбнадзор? Вы в тот день были здесь или на даче?
– Днем на даче. С дочкой. А к вечеру Садык нас домой привез.
– Баларгимов в тот день выпивал?
– Он всегда поддатый…
– А еще кто с ним выпивал? Помните?
– Адыл. Еще кто-то… Дурачок этот – Бокасса. Все – с поселка. У них в тот день неприятность случилась – лодки сожгли! – Халилова засмеялась, подтвердив мою догадку о ее характере – бесхитростном и отходчивом. – Рыбнадзор – с моря, милиция с суши. Привезли канистры с бензином. Они и заполыхали.
– Много лодок?
– Три или четыре.
– А как Баларгимов об этом узнал?
– Мы как раз ехали мимо метеостанции, а тут мужики эти…
– Баларгимов ездил к лодкам?
– Нет, послал дурачка на велосипеде.
– Бокассу? – Я вспомнил следы велосипедных покрышек на берегу недалеко от места убийства Пухова.
– Ну да. Он вернулся, подтвердил. Садык ему не поверил, договорился с Адылом, что тот сходит… Пообещал бутылку.
Показания обрастали подробностями.
– Адыл пошел?
– Да. А Садык послал кого-то за водкой. Потом Адыл вернулся. Сказал: там одни угли. И компас привез.
– А Баларгимов?
– Он не показал сначала, что расстроился. Тут водку принесли, выпили… Садык сказал – за эту лодку надо бы сжечь и милицию, и рыбнадзор. «Платишь-платишь – и никак не выплатишь… Все мало!»
– До этого Баларгимов говорил, что дает взятки милиции и рыбнадзору?
– Все и так знали! – Халилова вздернула плечи, грудь ее поднялась. Почему же они к нему приезжали? Пьянствовали! Машины ставили у магазина, Мириш их охранял.
– Вы получали какие-нибудь подарки от Баларгимова?
Она задумалась.
– Да нет. Как-то дал на платье. Еще – икру, конфеты. Пару раз съездили в кафе «Сахиль»…
Взгляд ее прошел по кукольному ряду. Игрушечные модницы из картонных коробок – в шляпках, в черном кружевном белье, в боа – смотрели на нас. Я опять почувствовал себя Гулливером, боящимся неосторожным движением причинить боль крохотным созданиям.
– …Можно сказать, подарков не было.
– Баларгимова там знали, в «Сахиле»?
– Он пользовался их холодильником. Там молоденький официант – Уктем… Баларгимов оставлял у него рыбу для начальства…
Мир тесен. А восточнокаспийский – ну просто сжат. До размеров малогабаритной квартиры.
– У вас в доме нет вещей Баларгимова?
– Есть. – Не вставая, Халилова нащупала под креслом что-то тяжелое. Перегнулась, держа в обеих руках, поставила на стол.
– Адыл привез с места, где сожгли лодку…
Я увидел компас, которым пользуются рыбаки, – ориентированную по странам света плавающую, как домашний гриб в банке, большую черную шайбу. Колыхнувшись, она почти мгновенно заняла снова горизонтальное положение.
– Откуда он у вас?
Халилова объяснила:
– Я положила в хозяйственную сумку, он так и остался.
– После того вы сразу уехали из поселка?
– Нет! Купили еще водки. Потом еще. Еле угомонились! Всю дорогу гнал, как сумасшедший. Я просила: «Высади нас! Ну, мы погибнем, а ребенок-то за что?!»
– Баларгимов заезжал куда-нибудь?
– Только в водную милицию.
– В милицию? – Я подумал, что ослышался.
– Ну да! Кричал там на весь двор: «Убью Буракова!»
– А потом?
– Мы с дочкой остались в машине, а он побежал наверх, на второй этаж. Стал бить ногами в дверь и орать: «Где Бураксв? Где Цаххан Алиев? Сейчас они у меня узнают, как брать деньги и сжигать лодки!..» Его еле оттуда выкинули.
– Кто? Помните?
– Дежурный…
– И что Баларгимов?
– Метался, как бешеный! Готов был любого разорвать, уничтожить.
– Кому-нибудь еще грозил?
– Мазуту. «Это его работа! Его и Цаххана!»
– А дальше?
– У детского сада, на углу, остановил – мы вышли. Он всегда обычно высаживал меня раньше, чтобы соседи языки не чесали…
– Что-нибудь сказал?
– Да. Мне, говорит, надо еще сказать кое-кому пару слов…
– У него было что-нибудь с собой в машине? Ружье, нож?
– Ракетница. Он всегда ее с собой возит. И канистра с бензином… – Она словно задним часом ощутила предвестие недалекого уже преступления. – Что-то меня всю трясет!
– Много времени прошло после того, как вы вышли из машины и начался пожар?
– Минут двадцать.
– Вас допрашивали на следствии?
– Нет.
– А вы связывали поджог с угрозами Баларгимова?
Она взглянула мне в глаза.
– Связывала. Но старалась не думать. У меня дочь!
– Гусейн не звонил? – в первую очередь спросил я у Гезель. Мне крайне необходим был следователь: один я ничего не успевал.
– Я сама ему позвонила. Отвечала соседка. Гусейн на больничном, поехал на три дня к отцу, в деревню, «нервы лечить»… Не связался ни с вами, ни со мной.
– Очень странно.
– Слышали: Митрохина отозвали из отпуска. Готовится будто партактив по социалистической законности.
– Я ничего об этом не знаю.
– Жена Кулиева здесь. С отцом Умара. Они вас ждут.
– Кулиевы знают, что мы послали телеграммы об отстрочке исполнения приговора?
– Знают! Для них это – такая радость, Игорь Николаевич! Такое счастье! – Она взглянула в окно. – Вон они, кстати…
– Ваша фамилия – Кулиев, а его – Баларгимов. Вы не родные братья? – спросил я.
Человек, сидевший передо мной, был отнюдь не старый, но успевший махнуть на все рукой – с шелушащейся старческой кожей, пучками седых волос в ушах, в мятом, изношенном донельзя, пыльном костюме.
– Родные. Просто ему дали фамилию по имени нашего отца – Баларгима-Кули-оглы, а мне досталось имя деда…
– Какие у вас взаимоотношения с Баларгимовым?
– Фактически он давно уже отобрал у меня сына. Но мы – братья! Этим все сказано. У нас общие родственники. От этого никуда не денешься. Вера знает… – Он кивнул на несовершеннолетнюю сноху.
Сидящая рядом жена Умара Кулиева громко хрустнула пальцами. У нее было странное представление об этикете официальных визитов. В прокуратуру она надела самое короткое платье и максимально оголила верх.
– Вы общались с сыном до его ареста? – спросил я.
Он поднял водянистые глаза, развел руками.
– Почти нет. Садык поссорил меня с Умаром, потому что я оставил его мать. Взял другую женщину. У нас такое не прощают. Любовниц – это пожалуйста! Сколько хочешь! Да вы сами знаете!
– Давно живете отдельно?
– Я ушел, когда Умару было четырнадцать.
– У вас еще дети?
– Четверо. Младшим было: одиннадцать, девять и пять… Я помогал, как мог. Но в чем-то, конечно, они были ущемлены. Садык этим воспользовался. Как только я ушел из семьи, брат сразу начал настраивать сына против меня. Он стал брать его в море, готовить к браконьерским делам…
– Вы предостерегали брата?
– Когда я потребовал, чтобы он оставил парня в покое, его сыновья избили меня. Я месяц провалялся в больнице. Вера знает.
Он снова показал на сноху, которая опять сделала вид, словно ничего не слышит.
«Затрудненность общения – первый симптом отсутствия воcпитания…» Я не решался обращаться к ней с вопросами, чтобы не смутить.
– Садык полностью вытеснил меня из семьи. Он давал деньги моей бывшей жене. Я не мог им особенно помочь. Я работаю в вечерней школе. В Красноводске. Преподаю химию. Из моих братьев я один получил образование, и никто из них мне этого не простил.
– Кто ваша нынешняя жена?
– Она тоже учительница. Из Молдавии. Из Бельцы… Она хотела, чтоб Умар чаще бывал у нас, но он так ни разу и не приехал. Он ходил в море с моими племянниками.
– Как вы узнали об этом?
– Я приезжал из Красноводска. Мы встречались. Он рассказывал обо всем. Умар еще пацаном получал от дяди от пятисот до тысячи рублей в месяц. Он гордился этим! Пацан, а у него уже две машины! «Жигули» записаны были на двоюродного брата, «Москвич» – на тетку! Я уже старик – но у меня ни одной машины… Добром, конечно, это не могло кончиться! Потом Садык назначил его рулевым. Фактически сделал заместителем.
– Когда вы узнали о поджоге рыбинспекции?
– На другой день. Вера приехала ко мне, сказала, что брат спьяна сжег контору рыбнадзора и обрабатывает Умара, чтобы он взял все на себя…
– Вы говорили с сыном?
– В тот же день. Я приехал к нему вместе с Верой. Я просил его не делать этого. Не верить никому!
– Что он?
– Сказал, чтобы я не вмешивался, потому что могу все испортить.
– А почему Баларгимов сам не решился пойти с повинной? Как ваш сын это объяснил?
