– Это просто шок, – профессор взял меня за руку и незаметно пощупал пульс. – Все будет в порядке. – Он достал из кармана плоскую фляжку и поболтал в воздухе. – Выпейте глоточек, вам станет легче.
Крепкая жидкость, напоминающая рижский бальзам, приятно обожгла рот и потекла по пищеводу. Голова прояснилась. Я сразу вспомнил Мамаева. Зная его характер, я легко представил, как «заслуженный» геолог уже давно кроет меня многоэтажным, как здание СЭВ, сленгом, но к закуске не притрагивается.
– Гарун, вам налить?
– Мне нельзя, – отказался Гарри, укладывая овоид с Эрцехом обратно в саквояж. – Я за рулем.
– А я выпью, – Лемех сделал глоток из фляжки и завинтил крышечку. – Вот и славно. Коллеги, нам пора. Белов! Вы, Павел Евгеньевич, собирайтесь. Нас ждут великие дела.
– Погодите, – заколебался я. – Я не могу так сразу, я на службе. Мне ещё работу с письмами надо закончить.
– Не беспокойтесь, – сказал профессор. – Работу с письмами продолжат без вас.
– Вам легко говорить, – отбивался я. – Вы еще не знаете нашего главного редактора. Кстати, мне еще одну рукопись дочитать надо.
– За это не волнуйся, – уверенно сказал Гарун. – Ее уже дочитали.
– Кто? – вскинулся я.
– Кому надо, тот и прочитал, – подмигнул Пётр. – Пойдем, сам увидишь.
Мы вышли в коридор и остановились возле моего кабинета. Брат достал из кармана белую пластинку размером с открытку и приложил к стене. Поманив меня к себе, он показал знаками, что нужно щелкнуть по пластинке. Я щелкнул ногтем по упругому пластику. Пластинка засветилась, на ней появились цветные полосы, как при настройке телевизора. Я «кликнул» еще раз. В прямоугольной рамке появилось изображение грузного мужчины с бутылкой пива в руке. Это был Мамаев. Он сидел на столе и беседовал с кем-то, кто не попадал в кадр этого необыкновенного прибора, способного показывать то, что находится за капитальными кирпичными стенами.
Я молча ткнул пальцем в левый нижний угол. Пётр скользнул пластинкой по стене. На экране мелькнули ножки письменного стола. Затем прибор выхватил лицо человека, сидевшего в моем кресле. Затаив дыхание, я смотрел, как я (или он?) беседую с моим (или его?) приятелем, потягивая пиво под бутерброд с лососиной (вот жалость, так и не удалось попробовать), посмеиваюсь (нет уж, дудки: смеется он, накладывая себе еще лососины) над грубоватыми шутками Мамаева.
Брат тронул меня за плечо, показав жестом, что пора уходить. Мы прошли в конец коридора и начали спускаться по лестнице.
– Извините, что торопим вас, – сказал профессор. – Законы природы неумолимы. Давление вакуума повышается, дивергенция растет. Еще три минуты нашего пребывания здесь и со стен начнет сыпаться штукатурка.
– Позвольте, – остановился я. – Вы хотите сказать, что я и мой двойник уже находимся на разных мировых линиях?
– С того самого момента, – подтвердил профессор, – Как вы очнулись на подоконнике в туалетной, извините, комнате.
– Он, мой двойник… – смешался я. – Что-нибудь знает обо мне?
– О вас – ничего. Помнит только то, что в туалете двое командировочных из Москвы курили сигары и разговаривали о птичках.
Мы вышли в вестибюль и направились к проходной.
– Значит, нас уже разделяет не пространство Эвклида, а интервал Минковского? – меня снова бросило в жар. – И его можно вычислять?
– Да, в координатах континуума, – подтвердил профессор. – С учётом угла между мировыми линиями.
– Разве этот угол не постоянен? – я показал вахтеру удостоверение и прошел через турникет. Мои спутники подали в окно свои разовые пропуска. Вохровец тщательно проверил листки бумаги. Только убедившись в наличии всех требуемых подписей и печатей, он отключил блокиратор турникета и разрешил выход гостям.
Сбежав по ступеням, Гарри свернул за угол, где находилась стоянка автомобилей. Мы втроём остались ждать возле служебного выхода.
– Значит, угол между линиями может меняться? – продолжил я.
– Еще как может! – заверил профессор. – Это следует из новой теории пространства-времени. Но не это главное. Важно, что теория предсказала стоячие гравитационные волны. На основе открытия мы разработали механизм перехода, который почти не требует энергии. Ведь волны стоячие! Как говорил Нильс Бор, нет ничего практичнее хорошей теории. Новая качалка создаёт переход через узлы стоячих гравитационных волн. Как вам машина времени, спрятанная в шляпе? Она работает от карманной батарейки.
– Ничего, – кисло сказал я. – Только укачивает немного.
– Что же вы хотите, – развел руками профессор. – Это опытный образец. Возможно, надо поставить дополнительный нейтринный фильтр. Жаль, мало данных по наработке, коэффициент использования больно невелик. Ведь машина работает в сутки всего несколько секунд.
– А вы оставляйте её в ждущем режиме, – предложил я. – Тогда машина времени будет работать как шляпа-невидимка. Расход энергии почти тот же, а коэффициент использования получится как у цветного телевизора в новогоднюю ночь.
– Неужели? – задумался Лемех. – Вот видите. Нам не хватало вашего опыта экспериментатора. А вот и Гарри едет в нашем представительском авто.
К крыльцу мягко подкатил блестящий черный лимузин длиной почти в две наших «волги». Затемненные стекла скрывали внутренности салона. Я невольно обернулся. На втором этаже я заметил человека, задумчиво смотревшего в окно.
– Садитесь скорее! – Гарун распахнул дверцу. – Мы не можем больше задерживаться.
Брат Пётр распахнул переднюю дверцу и сел рядом с водителем.
– Что, давление вакуума растет? – пошутил я, опускаясь на мягкий диван сзади. Профессор уселся рядом и захлопнул дверцу.
– Нет, – ответил Гарун, толчком посылая вперед рычаг переключения передач. – Здесь стоянка запрещена. Не хочется лишний раз объясняться с вашей охраной.
Желание иронизировать пропало. Я отвернулся к окну. Автомобиль пересек Студенческую улицу и повернул на юг. Через несколько минут в окнах замелькали новостройки Юго-Запада. Мы проехали под мостом объездной автодороги. Высотные дома остались позади.
Гарун включил радиоприемник, настроенный на местную станцию. Радиоведущий объявил, что концерт авторской песни начинает бард Сергей Санич. В стереодинамиках прозвучал гитарный аккорд и молодой чистый тенор запел с неподдельной грустью:
В огороде – васильки,Синие глазенки.Я повешусь от тоски,У твоей избенки.Скажут мне: Зачем висишь,Меж двумя домами?Ну, а ты? Ты все молчишь,Синими глазами.
– Профессор, простите, – извинился я, – Кто такой Рекн? Почему он все время был в тени?
– Норвежец? – нахмурился Лемех. – Когда-то они вместе с Эглем стояли у истоков проекта. Эгль строил станции выхода на Земле, а Рекн тренировал диверов. Потом выяснилось, что при копировании норвежца Би эМ не вычистил до конца оперативную память. Это были первые опыты, Баг Мэк еще только учился. При копировании случилось наложение двух личностей. Прототипом Рекна был викинг из Халохаланда, настоящий морской разбойник. Его качества передались Рекну. Дело в том, что норвежец был одним из немногих, что имели допуск к «шлему Водана». Так называлась капсула, которой пользовались ещё при монтаже «колодца времени». Надо сказать, что норвежцы всегда недолюбливали исландцев. Случилось так, что личность норвежского викинга победила. Используя шлем в собственных интересах, Рекн начал наносить визиты в разные века истории, устраивая базы для себя и своей команды. Он стремился к личному богатству и власти. Тёмные века после распада Римской империи, вот где было ему раздолье! Здесь он захватывал замки и земли, основывал графства, не останавливаясь перед убийствами соплеменников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
