С базы он поспешил в редакцию. У Алима был обеденный перерыв. Он сидел за редакторским столом и пил крепкий чай. Он налил Айвангу большую жестяную кружку. Наборщик сразу почувствовал, что у друга что-то случилось, но не спрашивал, ожидая, пока он сам не скажет.
– Алим! – сказал Айвангу. – Я говорил с ней.
– Она согласилась?
– Нет еще…
– Тогда не понимаю, почему ты такой веселый?
– Послушай… Я ее спросил – помнит ли она все, что было… Она ответила, что помнит…
– Странно было бы, если забыла. Всякий нормальный человек должен помнить свою жизнь.
– Это все верно, что ты говоришь, – сказал Айвангу. – Ты много знаешь, потому что каждый день читаешь газету. Но она это сказала так… Ну, как бы это тебе передать своими словами? В общем ей было грустно.
– Тогда почему ты веселый? – недоумевал Алим.
– Потому что ей было грустно, когда она отвечала мне на вопросы.
– Не понимаю. – Алим пожал плечами. – Когда я спросил свою Гальгану, не хочет ли она выйти за меня замуж, она очень весело мне ответила, что согласна. Извини, может быть, у вас как-то по-другому.
– Да, – задумчиво сказал Айвангу, – у нас по-другому. – Айвангу поставил кружку на стол. – Жизнь так поворачивает судьбу человека, что только держись. Кто бы мог предугадать, что именно война соединит меня с Рауленой? Где-то люди убивают друг друга, мужья разлучаются с женами, дети с отцами и матерями. Семьи остаются без жилья и еды, а мы здесь обретаем то, что казалось навеки потерянным.
– Ладно, – сказал Алим и положил руку на плечо Айвангу. – Много не думай. Живи и радуйся жизни!
Прошло еще несколько дней, а Айвангу все не решался прямо сказать Раулене, что хочет ее забрать к себе в Тэпкэн. Он подолгу просиживал у нее в комнате, даже иногда помогал по хозяйству, колол лед, носил уголь для печки, разжигал огонь.
Алеша привык к безногому и с радостью встречал Айвангу. Мальчик просил его рассказывать сказки, и Айвангу, напрягая память, вспоминал все, что слышал от матери в далеком детстве. Если бы ему сказали, что он стал сказочником, как и безногий эскимос из соседнего селения, он не огорчился бы, теперь он этого не стыдился. Наконец Айвангу решился.
– Раулена, поедем в Тэпкэн и будем жить вместе, как муж и жена. Ведь ты мне давно жена. И Алеша, я в это верю, наш сын.
– Как же я с тобой могу жить, Айвангу? – шепотом произнесла Раулена. – Столько ты из-за меня пережил!
– Я еще больше тебя люблю, – срывающимся голосом сказал Айвангу, – Я не могу смотреть, как здесь Алеша живет без отца.
– Я бы поехала, – задумчиво сказала Раулена. – Только не к тебе, а к отцу. Поживу у него. Я теперь его не боюсь. Буду жить так, как мне надо.
– Вот и хорошо! – обрадовался Айвангу. – Поедем вместе! У меня хорошие, сильные собаки! В Тэпкэне тебе будет лучше, чем здесь. Все-таки иногда я тебя буду видеть…
Раулена поколебалась еще несколько дней, но потом все же решилась уехать с Айвангу в Тэпкэн. В райисполкоме обрадовались, узнав, что Раулена освобождает квартиру, – жилья не хватало. Часть вещей пришлось оставить. Раулене особенно не хотелось расставаться с кроватью, украшенной яркими никелированными шарами.
– Все равно пока некуда ее поставить, – утешал Раулену Айвангу. – Ведь у Кавье нет деревянного дома. У него такая же яранга, как у других жителей Тэпкэна. Пусть кровать останется у Алима.
Собаки с трудом тащили перегруженные нарты. Алеша впервые снарядился в такое далекое путешествие и не находил себе места от радости.
Раулена тоже оживилась и, садясь на нарту, сказала:
– Давно я не ездила на собаках.
И все же, когда из виду скрылись торчащие из снега трубы Кытрына и растаяли в белесом зимнем воздухе мачты радиостанции, по щеке Раулены скатилась слеза.
Алеша сидел рядом с Айвангу и без умолку расспрашивал его обо всем. Ему хотелось узнать кличку каждой собаки, как поворачивать нарту, как запрягать псов. На перевале начался острый фирновый снег, и Айвангу обул всю упряжку в собственноручно сшитые кожаные чулочки.
– Какие маленькие собачьи торбаса! – воскликнул Алеша.
В груди у Айвангу было столько нежности, что он боялся расплескать ее громким, словом, неосторожным обращением. Он отвечал мальчику обстоятельно, подробно, разговаривая с ним как с равным.
Зимний день быстро кончился, и наступил тихий звездный вечер. На севере зажглось полярное сияние. Мальчик смотрел на полыхающее небо с затаенным дыханием. Огромные цветные занавеси колыхал невидимый и неслышимый ветер. Цветные паруса то свертывались, то снова развертывались. Откуда-то вырастали мерцающие столбы. Они подпирали небо, падали и снова вырастали. Вдруг огненное копье пронизывало все небо и таяло в самом зените, рассыпаясь на маленькие блестящие осколки.
– Тэпкэн там? – спросил Алеша, показывая рукой на север, где горело и переливалось полярное сияние.
– Там.
– Значит, это самое красивое место, – заключил малыш и приткнулся головой к груди Айвангу.
Через минуту мальчик спал. Айвангу боялся пошевелиться, чтобы не разбудить его… Разве это не его сын? У него такая же мечта о красоте, как у отца. Они будут не просто отцом и сыном. Они станут настоящими друзьями. Айвангу научит его слушать музыку, а потом, когда война кончится и пушки перестанут стрелять, они поедут в сказочный Ленинград, пойдут в белоколонный зал филармонии на симфонический концерт.
– О чем ты задумался? – тихо спросила Раулена.
– Я думал о том, что если мне не выпало счастье стать капитаном, то им обязательно станет Алеша, – ответил Айвангу.
Ехали всю ночь. Потом целый день. Собаки едва волочили ноги.
Огни Тэпкэна показались уже среди второй ночи.
Когда упряжка съехала с лагуны и начала подниматься в селение, Айвангу повернул ее к своему жилищу.
– Мы куда едем? – с беспокойством спросила Раулена.
– Ко мне домой, – твердым голосом ответил Айвангу.
Встречать запоздалую упряжку вышел отец. Потом в освещенном проеме двери показалась Росхинаут. И чтобы опередить расспросы и другие разговоры, Айвангу громко сказал:
– Отец и мать! Я привез жену Раулену и сына Алешу!
8
Айвангу мастерил пристройку к яранге, настоящую комнату с окном, в какой уже привыкла жить Раулена. В ход пошли старые доски, бревна, выкинутые прибоем, деревянные ящики, расправленные банки из-под сгущенного молока и сливочного масла. Не было только гвоздей. Приходилось искать их по разным местам, потом расправлять на большой лапе старого железного якоря, служившего в яранге Сэйвытэгина наковальней.
Раулена и Алеша дружно помогали Айвангу. Малыш добывал гвозди, а мать сидела, обхватив ногами наковальню-якорь, и стучала молотком, часто попадая себе по пальцам.
На другой день после приезда Айвангу сходил вместе с Рауленой в сельский Совет и по всем правилам оформил брак и усыновил Алешу. Когда они вернулись из сельсовета, он удивился обилию гостей, пришедших поздравить их. Каждый принес подарок.
Пелагея Калиновна притащила большой зеленый эмалированный таз – мечту каждой хозяйки Тэпкэна, чайник, несколько чашек и большую столовую ложку. Гена Ронин подарил Айвангу свитер и пачку сахару. Он тут же сообщил Айвангу новость: его просьбу удовлетворили, и с первой оказией он уезжает на фронт. Мынор преподнес кусок лахтачьей кожи на подошвы и несколько пыжиковых шкурок.
– Айвангу, сколько у тебя друзей! – удивилась Раулена.
Она, должно быть, не предполагала, что ее безногий супруг пользуется в родном селении таким уважением и любовью.
На третий или четвертый день после приезда в Тэпкэн Раулена навестила родителей, а потом и Кавье пришел в ярангу Сэйвытэгина. У него хватило наглости сказать Айвангу:
– Ну вот мы и породнились с тобой. Надеюсь, ты доволен?
Айвангу ничего не ответил. Кавье потоптался в чоттагине, что-то еще пробормотал и ушел.
Когда сошел снег, Айвангу врыл столбы для пристройки и разметил на земле границы своего будущего жилища.
В Тэпкэне не нашлось ни одного человека, которому когда-либо довелось строить деревянный дом, и поэтому никто не мог помочь советом, кроме бывшего милиционера Гаврина. Несколько лет назад он поселился в деревянном домике-тюрьме, а когда его разжаловали, выломал решетки на окнах, расширил комнату, превратив тюрьму в благоустроенное жилье.
Столбы Айвангу поставил часто, чтобы хватило коротких досок из-под ящиков. Между стенами он насыпал угольный шлак, собрав его возле деревянных домов, где были печки. Стены получились не очень высокими, вровень со стенами яранги. Труднее оказалось с крышей, но и крышу Айвангу одолел, покрыв ее расправленными жестяными банками, кусками толя и брезента. Потом вставил настоящее окно со стеклом.
Рано утром Первого мая они с Рауленой перебрались в новое жилище. После праздничного митинга и демонстрации почти весь Тэпкэн перебывал у Айвангу и Раулены, каждый хотел посмотреть деревянное жилище, сооруженное чукчей.
