— А вы только на память помните, или у вас есть какой-то учет? — поинтересовалась я.
— Вообще-то с меня никто не требует учета, а сам для себя в книжку записываю. Хотите посмотреть?
Я кивнула, дед скрылся за ситцевой занавеской, отделявшей “офис” от жилого помещения, и через минуту вытащил к нам пыльный талмуд. Открыв его, он предоставил нам возможность убедиться, что за последние две недели здесь похоронили только Холясину А. И. Порывшись в талмуде, старичок нашел и Коростелева, похороненного здесь в позапрошлом году.
— А могилу показать можете? — спросила я, и дедушка закивал.
— А как же! А для чего ж я тут. Прямо сейчас хотите?
Мы с Кужеровым переглянулись. Честно говоря, прогулка по неосвещенному кладбищу на ночь глядя в мои планы не входила.
— Мы завтра придем, хорошо?
Поблагодарив смотрителя за чай, мы откланялись. Я не стала говорить деду, что завтра мы придем с медиком выкапывать гроб. Если приметы трупа и группа его крови, а то и пальцы — конечно, если сохранилась возможность получить его отпечатки, — совпадут с данными поселенца, находящегося в розыске со времени смерти в колонии Коростелева, то можно будет считать, что одна часть головоломки нами собрана. А значит, можно будет возбуждать уголовное дело по факту убийства этого поселенца, организации побега и использованию подложных документов и объявлять нашу ушлую девушку, Ольгу Коростелеву-Кротову, в розыск. Уже пора посмотреть ей в глаза.
* * *
Выйдя из сторожки, мы с Кужеровым направились к воротам кладбища, и я снова ощутила”, как тут неуютно. Ветер задувал прямо с каким-то полярным присвистом, меня не спасала даже куртка Сергея, которую я нагло приватизировала. Светлее почему-то не стало, а представив себе мрачную и пустынную окраину города за воротами кладбища, где не было никакого движения транспорта, я приуныла. Мы с Кужеровым как-то не подумали, каким образом мы будем выбираться к гостинице, а таксисты тут вряд ли дежурили ночь напролет…
Ощущая себя героиней триллера за пять минут до решающей схватки с ожившими мертвецами, повиснув на Кужерове, я дотащилась до кладбищенской ограды и с тоской выглянула за ворота. И мой отчаявшийся взгляд выхватил ярко-красную машину, спокойно дожидавшуюся у поворота: Франсуа-то Ксавье, в отличие от нас, озаботился тем, как мы будем отсюда выбираться. Кужеров обрадовался не меньше меня, вознеся хвалу всем алжирским богам. Мы забрались в кабриолет и понеслись по вечерним просторам.
Франсуа привез нас в средоточие местного бомонда — казино с обязывающим названием “Европа”.
Под монументальной вывеской была прикреплена солидная табличка, гласившая, что охрану предприятия осуществляет городской отдел милиции. Нас провели с заднего крыльца через кухню, посадили за неприметный столик в уголке ресторана и вполне прилично покормили. Участковый с нами есть не стал, но пока мы жевали, сидел рядом с нами и добросовестно рассказывал о выполнении нашего поручения.
— Ваш Коростелев, — говорил он, — действительно тут родился и проживал до призыва в армию. После армии сюда не возвращался. Его мать, вот тут я вам на бумажке данные выписал, умерла в девяностом году, как раз перед его демобилизацией. Про отца его сведений нет. Дом, где Коростелевы проживали, снесен. Я прошелся по территории, никого уже не осталось, кто бы Виктора помнил.
— Умершим он по вашему адресному бюро не числится? — спросила я, судорожно пережевывая котлету по-киевски, словно в жизни ничего вкуснее не едала. А Кужеров вообще ел уже третью котлету.
— Нет, — покачал головой Франсуа Ксавье. — Он числится выписанным в связи с призывом в Советскую Армию. Десерт будете?
Мы на халяву сожрали и десерт, надеясь, что бюджет казино выдержит наше пиршество. Раз уж тут питался целый райотдел, будем надеяться, что две наши голодные глотки не разорят многодетную семью участкового.
Удовлетворенно оглядев наши размякшие от еды, тепла и света физиономии, Франсуа Ксавье сказал, что гостиница за углом, надо перейти дорогу, и любезно предложил отвезти нас туда на машине. Я уже открыла рот, чтобы поблагодарить и согласиться, но Сергей неожиданно застеснялся и стал заверять нашего гостеприимного хозяина, что и так уже его задержали, и вполне дойдем сами. Франсуа Ксавье настаивать не стал.
Договорившись о плане работ на завтра, мы в его сопровождении вышли из казино, он еще раз предложил транспортные услуги, но Кужеров опять отказался, и участковый на своем ярком кабриолете умчался, рассекая темный осенний воздух, как красная ракета.
А мы с Кужеровым побрели за угол, и только когда он несколько свернул с курса на гостиницу, нацелившись на освещенные круглосуточные ларьки, мне со всей очевидностью открылся его коварный план.
— Чего это ты там хочешь? — противным голосом спросила я, вцепившись в его руку.
— Я? А… Ну, нам на завтрак надо чего-нибудь прикупить, — фальшиво стал объяснять Кужеров, а глаза его уже выхватили ларек со спиртным, и я поняла, что его сближение с алкогольным прилавком неизбежно, как столкновение “Титаника” с айсбергом.
Мне оставалось только принять судьбу такой, какая она есть. Максимум, что я могла сделать в этой ситуации, чтобы предотвратить особо тяжкие последствия, — это выпить большую часть бутылки, которую он собирался приобрести. Но тогда под угрозой моя трудоспособность. Оставалось выяснить, чем он собирается тут напиться. Я с тоской смотрела, как мой спутник приобретает бутылку водки, и сожалела, что даже ради обеспечения завтрашнего трудового дня разделить с ним радость распития этого напитка я не смогу, поскольку мой организм водку не принимает.
По-моему, Кужеров на это и рассчитывал; но, тем не менее, благородно спросил, что бы я хотела выпить.
— Понимаешь, Машка, — бубнил он, — мы уже третий день в командировке, а еще ни в одном глазу; это примета плохая. Давай обмоем, чтобы завтра все получилось, ага?
Силы для борьбы были слишком неравны, и я вяло указала на бутылку с этикеткой финского клюквенного ликера “Арктика”, с некоторым удивлением отметив про себя, как хорошо снабжается спиртным Ивановская область, в Питере я давно этого напитка не видела.
Фужер широким жестом прикупил еще и ликер, и мы побрели в гостиницу. При этом он совершенно забыл про “что-нибудь на завтрак”, бывшее предлогом для этого шопинга. Пришлось мне возвращаться и покупать закуску, еще и потому, что пить без закуски даже ликер я не в состоянии. В общем, в командировках я человек совершенно бесполезный.
Интерьеры гостиницы, особенно после казино “Европа”, навевали мысли о самоубийстве. Нет, серьезно, есть такие места, в которых сама обстановка приводит к мысли либо кого-то убить, либо самому повеситься. Я много раз выезжала на трупы в такие дома, где, на мой взгляд, не совершить преступление было невозможно.
Первое, что я сделала, — это разведала расположение туалетной комнаты и потребовала от Кужерова страшной клятвы, что он по первому требованию будет сопровождать меня туда (шутки шутками, а добираться до туалета было не меньше пяти минут по коридору), и ждать около двери с пистолетом наголо. Единственное, о чем я сожалела, обозрев туалетную комнату, что он не может находиться там одновременно со мной и сторожить меня внутри туалета.
В качестве места распития я дипломатично предложила свой номер, преследуя корыстные цели. Если Фужер напьется до такой степени, что упадет, — пусть падает в моем номере; а то, если я захочу в туалет, а Фужер в это время будет спать у себя, закрывшись, мне ничто не поможет. А так — худо-бедно, но попробую контролировать обстановку…
В общем, когда мы накрыли на стол, он выглядел даже эстетично. Я расслабилась, Фужер открыл бутылку водки и наполнил свой стакан, потом налил мне ликера.
— Ну… За успех нашего безнадежного дела, — произнес он свой коронный тост, подняв стакан.
Я тоже подняла свою посудину и, поднеся ее к лицу, вдруг почувствовала из стакана совершенно неуместный в данной обстановке запах.
— Подожди-ка, — сказала я Кужерову, придержав свободной рукой его руку со стаканом, и он недовольно наморщился. Я снова нюхнула содержимое стакана и задала Сергею вопрос:
— Слушай, а почему оттуда, — я кивком показала на стакан, — пахнет так, как будто я ногти крашу?
— Ну-ка, — озаботился Кужеров, — дай понюхать.
Не выпуская из рук своего стакана, он взял мой и принюхался. Потом покачал головой и отпил чуть-чуть моего ликера. Посмаковав пробу на языке, он скривился и отставил стакан. Я, затаив дыхание, ждала результатов дегустации.
— Знаешь, Маша, — сказал он задумчиво, — не пей ты это лучше.
— А почему так пахнет? — приставала я.
— А потому что это подкрашенный ацетон. И я даже не уверен, что его подкрасили клюквой. Пей лучше водку.
— Да? — с подозрением спросила я. — А свою водку ты нюхал? Дай-ка!
