Наконец странная процессия достигла церковной площади, на которой в доме сельского священника расположился государь. Сам дом — обычная, хотя и сравнительно большая изба — был окружен тройным кольцом караула. На площади перед домом стоял обоз, но не с боеприпасами или полковыми пищалями, а с царской утварью и шатрами, пока свернутыми в ожидании, когда их владелец изволит расположиться со своим войском в чистом поле. Возле выходившего прямо на площадь красного крыльца стояли две грозные с виду мортирки. Их боевое значение в полевой войне, которую намеревался вести государь, было равно нулю, а вот для салютов под заздравные чаши они подходили как нельзя лучше. На взгляд леших, все это больше напоминало увеселительную загородную поездку, чем боевой поход. Очевидно, государю захотелось развлечься со своими верными опричниками, прогулявшись во широко поле из тесной Александровской Слободы. Враг, как считали опричники, был далеко, а впереди стояло сорокатысячное земское войско, защищающее царя от всякой опасности.
На невысоком крыльце дружинников уже поджидал сам Малюта, оповещенный об их прибытии прискакавшим ранее дозорным. Маниакальная подозрительность царя Ивана Васильевича в отношении сколько-нибудь талантливых полководцев, прославляемых в народе за ратные подвиги, проявилась не только в отношении земского, но и опричного войска. Опытные и умелые опричные военачальники, такие как князь Афанасий Вяземский, отец и сын Басмановы, были казнены, а князь Курбский давно бежал в Ливонию. Поэтому в данный момент именно Малюта Скуратов, мало что смысливший в военном деле, зато по-собачьи преданный государю, выполнял при нем роль заместителя главнокомандующего и фактически руководил всем его воинством.
Малюта, глядя на приближавшихся дружинников, испытывал сложные чувства. С одной стороны, ему страстно хотелось крикнуть своим подручным, чтобы те растерзали, стерли в порошок ненавистных поморов. Но он был отнюдь не дурак и не считал, что противник глупее его. Посему главный государев тайных дел мастер был уверен, что дружинники, прекрасно осведомленные о том, как он к ним относится и чего именно желает, просто так не могли явиться на верную смерть. А еще Малюта помнил, как дружинники бесстрашно бросались в бой на неприятеля, многократно превосходившего их по численности, и почти всегда побеждали. Разумеется, помнили об этом и опричники, а посему опричный вождь не был вполне уверен, что его подчиненные действительно смогут одолеть даже десяток этих самых поморов, до сих пор внушающих многим из них суеверный ужас. Малюта, так и не приняв окончательного решения, просто стоял и ждал дальнейших событий.
Разик спешился, кинул поводья Михасю и строевым шагом направился к крыльцу. Остановившись перед нижней ступенькой, он поднес ладонь к берету и отрапортовал спокойно и четко:
— Полусотник поморской дружины прибыл от большого воеводы князя Бельского к государю с сообщением чрезвычайной важности. Вот верительная грамота воеводы. — Он вынул из-за пазухи свернутую в трубку бумагу в кожаном чехле. — А само сообщение велено передать изустно.
На площади воцарилась звенящая тишина. Молчали опричники, ожидая, что скажет Малюта. Молчал и Малюта, напряженно размышляя, как поступит государь, увидев перед собой подобного посланца. Начальник тайного сыска государства Российского не был психически больным садистом. Просто по повелению своего господина, царя Ивана Грозного, он работал кровавым палачом. Малюта искренне, всей душой и всем сердцем любил и почитал царя и порученные обязанности исполнял усердно. Он казнил и пытал на совесть, безо всякой халтуры, исконно распространенной на Руси, где народ чаще всего трудился не на себя, а на барина, причем из-под палки, а посему старался от работы отлынивать и делать ее спустя рукава.
Поскольку Малюта не был ни дураком, ни психом и имел огромный опыт в сыскном деле, он мог достаточно быстро отличить истинно преданного государю и Руси человека от тайного врага. Конечно, по указке царя он, не задумываясь, объявлял врагом, терзал и убивал любого честного, ни в чем не повинного человека, но такова была его должность, и такова была его вера в высшую справедливость царского слова. И вот сейчас ему предстояло принять решение, что делать с этими поморами и кто они на самом деле: бесстрашные герои, готовые отдать жизнь за царя и отечество, или же они явились в ставку государя с целью заманить его в ловушку. Он еще раз задумчиво взглянул на стоящего перед ним дружинника и внезапно спросил:
— Что-то мне лицо твое знакомо, молодец! Напомни-ка, где я тебя раньше встречал?
У Малюты, как у любого профессионального сыщика, была прекрасная память на лица.
Разик не замедлил с ответом:
— В Москве, в усадьбе невинно убиенного боярина Задерея, в ночь кровавого злодеяния.
Малюта кивнул, вспомнив сразу же все обстоятельства этого дела, и пристально посмотрел в глаза дружиннику. Тот ответил ему спокойным открытым взглядом. Тогда, в Москве, опричники вступили с поморской дружиной в тайное противоборство. Причем, как очень быстро выяснилось, приглашенный в стольный град хитроумными Басмановыми поморский отряд в три сотни бойцов, несмотря на свою, казалось бы, малую численность, мог бы при желании спокойно покрошить в мелкий винегрет и тысячу опричников, охранявших царя, а заодно и три тысячи московских стрельцов и стражников, составлявших столичный гарнизон. То есть, если бы поморы злоумышляли на государя, они вполне могли осуществить свое намерение еще год назад, и никто и ничто не могло бы им помешать.
— Предатели Басмановы, которые тогда всю эту кашу заварили, боярина Задерея и многих других злодейски убившие, казнены по указу государеву! — Голос Малюты звучал громко и решительно, он отвечал не только на прямой намек, заключенный в словах дружинника, но и на ропот собравшихся вокруг опричников, многие из которых ненавидели поморов лютой ненавистью. — Пойдем, молодец, доложишь государю важную весть от воеводы земского войска.
Замечательно хитроумную политику изобрел или почерпнул в греко-римских исторических трактатах Иван Васильевич: казнил время от времени самых заметных и усердных своих приспешников, чтобы потом можно было списать на них все грехи! И в более поздние времена находились у него на Руси последователи, полностью перенявшие методы своего идейного вдохновителя. Громогласное заявление Малюты недвусмысленно означало, что сейчас, когда над Русью нависла общая беда, былая вражда между опричниками и поморскими дружинниками должна быть забыта, тем более что виновные в этих старых «недоразумениях» Басмановы изобличены и строго наказаны. Но и Малюта, и его подручные, и дружинники прекрасно понимали, что это не мир, а лишь хрупкое перемирие, которое будет действовать только в период отражения ордынского набега.
