— В таком случае, — сказала сотрудница художественного салона, — сделаем так. Мастерская Тихона Алексеевича находится в Подмосковье. Он почти постоянно живет на даче, и если вам удобно…
Шнейдеру было удобно.
— Это хорошо, я сразу смогу увидеть его картины.
Нужный дом в дачном поселке он отыскал довольно быстро. Странный народ — эти русские, Шнейдер с любопытством разглядывал строения, мимо которых проходил. Рядом с домишкой, который вот-вот развалится, возвышался шикарный особняк с ровно подстриженным газоном, беседками, благоухающими клумбами и прочими атрибутами богатства. Он и сам бы не прочь поселиться в таком, если… если сумеет осуществить задуманное.
Шаворнин встретил его возле калитки.
— Заранее прошу извинить за некоторый беспорядок, приболел немного.
— О, у вас тут замечательно, — приговаривал Шнейдер, шагая вслед за хозяином. — Усадьба, настоящая усадьба.
— Да, участок большой, руки вот только не доходят все в порядок привести. Дом куплен давно, тогда еще здесь таких вилл не строили. — Тихон Алексеевич кивнул на соседнее кирпичное сооружение. — Да мне такой дворец и не нужен.
— О, у вас тоже хорошо! — воскликнул Шнейдер, разглядывая дом художника. Деревянное строение и впрямь удивительно гармонично сочеталось с окружавшими его деревьями. Но для жизни Гюнтер выбрал бы соседнюю виллу.
Антикварщику по роду занятий приходилось общаться со многими людьми. Очень важно составить о человеке представление. Тогда и торговаться легче. Шаворнин, живя в старом доме, производил впечатление человека небогатого, но самодостаточного. Шнейдер почувствовал, что разговаривать с ним будет не просто.
Вслед за хозяином он прошел в мастерскую и начал осмотр.
— Интересно, очень интересно, — приговаривал он, переходя от одной картины к другой.
В другое время он бы более подробно все рассмотрел, но не за этим он сюда явился.
— Меня интересуют портреты, — начал Шнейдер. — В своем салоне я планирую провести выставку. Одна ваша работа мне особенно понравилась.
— Портрет Вершининой, — спокойно сказал Шаворнин. — Но вам должны были сказать, что он не продается.
— Вот как? Я, наверное, не понял…
— К тому же он мне не принадлежит.
— Но вы выставляете его.
— Да. Владелица не против. Портрет сделан давно. Он является собственностью молодой женщины, которая мне позировала.
— Госпоже Вершининой?
— Совершенно верно.
— С ней можно договориться о продаже?
— Думаю, что нет.
Шнейдер сделал задумчивое лицо.
— Вершинина… Знакомая фамилия. Ее дед был генералом во время войны?
— Да, — с удивлением произнес Тихон Алексеевич.
— Я слышал, что у него тоже была хорошая коллекция картин?
Шаворнин с интересом посмотрел на гостя. Вон оно что…
— Покойный Яков Викторович не был собирателем, — сдержанно пояснил он. И сказал правду. Вершинин собирателем не был, но действительно владел замечательной коллекцией.
— О, вы знаете всю семью?
— Да, — ответил художник. — От кого вы слышали про коллекцию?
— Наверное, я опять что-то перепутал, — растерялся Шнейдер.
А Шаворнин с этого момента стал особенно осторожным и следил за каждым своим словом. Про коллекцию генерала знали немногие. От кого услышал о ней немец?
Шнейдер мгновенно уловил перемену в настроении хозяина. Он опять заговорил о своей предстоящей вы ставке-продаже. Тихон Алексеевич почувствовал фальшь в его голосе. Другими картинами художника немец не интересовался.
Распрощались они сдержанно. Шаворнин хмуро смотрел вслед удалявшейся фигуре. Не понравился ему этот господин! Интерес к покойному генералу насторожил Тихона Алексеевича. Хорошо, он не сказал, что дача Вершининых рядом находится.
Шнейдер тоже был недоволен. Хотя… Он остановился. Чего он ожидал от этой встречи? Главное, он идет по верному следу. Генерал есть, и коллекция у его наследников тоже есть. Этот художник вон как всполошился! У него, у Шнейдера, глаз наметанный. Значит, все не так плохо. Но придется все же идти на поклон к господину Лидману. Как ни крути, а без него не обойтись.
Там, в Германии, думал, что обойдется без криминала. Сейчас мысли Шнейдера приобретали совсем другое направление.
Глава 16
Старший следователь прокуратуры Леонид Леонидович Лавров сидел в кабинете за своим рабочим столом. Напротив расположился Пивоваров.
За прошедшее с их последней встречи время Михаил Иванович изменился мало. Разве что взгляд стал более уверенным.
— Я не понимаю цели нашего разговора, — сдержанно проговорил Пивоваров. — Все выяснилось еще два года назад. Какие ко мне могут быть вопросы?
Лавров вздохнул.
— К сожалению, открылись новые данные.
Леонид Леонидович намеренно говорил общими фразами, ему хотелось понаблюдать за реакцией Пивоварова.
— И о чем они говорят, ваши новые данные? — Михаил Иванович, не скрывая раздражения, смотрел на следователя. — Видимо, это связано с моей политической карьерой. Я прав?
— Прокуратура занимается не политикой, а убийствами.
— Да бросьте вы! Два года до меня не было никакого дела, выдвинули в делегаты — и тут же опять потащили в прокуратуру.
— Вероятно, с вашими избирателями вы разговариваете на другом языке, — осадил Пивоварова следователь. — Вас никто никуда не тащил, вас пригласили, и заметьте, очень вежливо.
— Не понимаю, — не мог успокоиться Пивоваров. — Убийцу Ирины Устинкиной застрелили, убийца покойной жены тоже обнаружен. К чему копать прошлое? Один тот факт, что меня опять пригласили, — он ядовито выделил последнее слово, — в прокуратуру, отрицательно скажется на моем рейтинге. Неужели не ясно?
Лавров вздохнул.
— Опросом общественного мнения у нас не занимаются.
— Еще бы! Вам вообще дела нет до человека, — вспылил Пивоваров.
— Убийца Ирины Устинкиной найден, как вы правильно сказали, — не обращая внимания на его выпад, спокойно продолжил Лавров, — а вот что касается вашей покойной жены, то до сих пор не ясно, кто ее убил.
— Как?! — изумился Пивоваров. — Даже в газетах писали…
— К сожалению, в прессу попали неверные сведения.
— И что теперь?
— Прокуратурой вновь расследуется приостановленное дело по факту убийства вашей жены Аиды Витальевны Пивоваровой.
— Господи! — завопил Пивоваров. Он сорвался со стула и забегал по кабинету. — Ну за что мне это все, за что?!
Лавров заметил, что его шея и лицо покрылись красно-бордовыми пятнами.
«И этот человек метит в политические деятели! Со своими эмоциями справиться не в силах», — с негодованием подумал следователь.
