платья, сделав его уже в области груди и удлинив подол так, чтобы ноги, когда она сидит на своей лошади, были закрыты полностью. Это взбудоражило Новгород, породив множество слухов, сплетен и попыток подражать новой законодательнице стиля. Слово мода тут было неизвестно. Да оно вообще пока было неизвестно в этом мире. Одежду носили поколениями, а из моды она выходила ровно тогда, когда на ней не оставалось места для заплаток. А теперь, оказывается, может быть одежда для различных событий, и состоятельные дамы из разных концов города, которые друг друга терпеть не могли, впервые объединились в едином порыве. Они люто, до зубовного скрежета возненавидели эту чужестранку, потому что, где бы она ни появлялась, головы всех мужиков поворачивались в ее сторону, словно флюгер под порывом ветра. Они не только возненавидели ее, но и решили переплюнуть, устроив негласное соревнование, которое дало местным портнихам вполне отчетливый намек на обеспеченную старость. Портнихи теперь только за то, чтобы взять в учение какую-нибудь девчушку, запрашивали немалые деньги. В общем, королева Бургундии произвела в этих землях полнейший фурор.
Вот и сейчас, вместо того, чтобы осматривать стройку, княжеская свита откровенно пялилась на королеву Марию. Бояре уставились на невиданный и неслыханный в это время вырез платья, подчеркивающий высокую упругую грудь и большой кулон, который висел на ее шее. На королеве, в нарушение всех местных традиций, было очень мало украшений. А на шее — и вовсе одно единственное. Золотой кулон размером с рубль переливался на ее обнаженной груди, притягивая к себе всеобщие взгляды. Князь Самослав, изображенный на нем, выглядел, как живой, и даже его подбородок был гордо вздернут. Резчик уловил это движение и перенес его в негатив штемпеля, сумев сохранить харизму своего государя в металле.
— Ай да Хейно! — крякнул князь, который рассматривал свой собственный профиль, выбитый с необыкновенным искусством на металлическом кружке. — Подработку, значит, берет! Вот я ему устрою!
— Это штемпель новой монеты, государь, — улыбнулась Мария, вполне довольная произведенным ей впечатлением. — Мастер ни в чем не виноват. Он хочет представить вам свою новую работу, но все сомневается, достаточно ли она хороша. Это я от его матери, Батильды, узнала. И вот, решила ему помочь.
— Отличная работа, — хмыкнул князь, с трудом оторвав взгляд от ее пышной груди. — Поехали, бояре, у нас еще осмотр Университета по плану.
Ночь опустилась на берег Дуная, залив своей чернотой будущий город. Походный терем, в котором остановился князь, затих. Мария смотрела в деревянный потолок, на котором робко приплясывали блики огня, что горел в масляной лампе. Ей не спалось.
— Ада! — негромко позвала она служанку, которая сладко сопела на лавке рядом с ее кроватью. — Ада!
— Да, госпожа! — вскочила та, протирая глаза. — Чего угодно?
— Пеньюар неси! — решительно сказала королева.
Служанка подала ей длинный, расшитый халат, и Мария вышла в коридор. Терем был небольшим, и она знала, где остановился князь. Мария подошла к его двери, отдышалась, а потом негромко, но решительно постучала.
Она ушла под утро. Самослав, совершенно опустошенный, развалился на кровати и ему совершенно не хотелось с нее вставать. Какая женщина! — думал он. Она была совсем не похожа на тех, кто окружал его все эти годы. Местные бабы редко интересовались чем-либо, кроме урожая, еды и детей. И еще, с недавних пор, стали интересоваться тряпками и украшениями, сразу же, как только у их мужей завелись денежки. Его собственная жена тому наглядный пример. Бургундская королева резко отличалась от них. Она была умна, начитана, а ее суждения о совершенно разных вещах бывали весьма точны и остроумны. Общаться с ней был одно удовольствие. Мария, скорее, походила на некоторых женщин из его прошлой жизни, образованных, решительных и успешных. Тех, кто говорил на равных с любыми мужиками, а если не мог соперничать, то хитростью и обаянием превращал их в своих союзников. И она совершенно точно знает, чего она хочет.
Когда кто-то постучал в дверь, Самослав сильно удивился. Должно было случиться что-то очень важное, чтобы его посмели побеспокоить ночью. Да и охрана не пропустит в терем постороннего. Но за дверью стояла она. Мария решительно зашла внутрь и посмотрела на него огромными ореховыми глазами. И он утонул в них…
— А ведь это может все расклады поменять, — пробурчал себе под нос князь, лениво потягиваясь. Вставать все равно придется, сегодня еще много дел.
С одной стороны, Людмила напрасно изводила его своей ревностью столько времени. А теперь вот, получается, что и не напрасно. Женское сердце ошибается редко, и ее опасения полностью оправдались. С другой стороны, он мужчина молодой, еще и тридцати нет, и тело требует женщину, причем требует регулярно. Никакого культа воздержания и целомудрия тут и в помине нет. Не дожили еще словене до такой дичи, чтобы любовь объявлять грехом. Наоборот, относились ко всему довольно просто, выгоняя парней и девок на Солнцеворот в поле, чтобы сплетенные тела славили богов, которые отблагодарят потом богатым урожаем. Многие бояре имеют по несколько жен и наложниц, и никого в княжестве это не беспокоит. Можешь прокормить несколько баб, готов терпеть их склоки, ну и на здоровье. У Арата — вон, две жены, как и у половины его всадников, которых князь лично переженил на степнячках. Короли франков вовсе открытые многоженцы, и признают наследниками мальчишек, рожденных от служанок и прачек. Или не признают, если наследников рождается слишком много.
— Пусть все идет, как идет, — решил, наконец, князь. Его в наименьшей степени волновали никому незнакомые здесь моральные аспекты из прошлой жизни, и в гораздо большей — вопросы наследования. С Марией он точно расставаться не станет. Она зацепила его всерьез.
* * *
Месяц спустя. Конец августа 630 года. Ратисбона. Бавария.
Гарибальд, старый друг, был совсем плох. Он умирал. Самослав сидел у его ложа рядом с герцогиней Гайлой, на лице которой засохла дорожка слез, и с сыном, здоровенным детиной лет двадцати с небольшим. Теодон был похож одновременно на отца кудлатой рыжей шевелюрой и на мать длинным лошадиным лицом. Не красавец, конечно, но парень неплохой. И он искренне уважал своего будущего тестя, который ни разу в жизни не приезжал к нему без какого-нибудь удивительного подарка. Даже сейчас, когда его отец умирает, он привез его матери богатое ожерелье, а ему самому меч из лучшей новгородской стали.
— Вот и все, Само, — просипел Гарибальд, в могучей груди которого что-то клокотало. — Отбегался я. Да и ладно, сорок пять годов на свете живу, мыслимо ли дело. Спасибо, что приехал, хоть попрощаемся с
