Маргарет прошла по палубе туда, где, как она думала, в последний раз промелькнула ее родина, ее Англия. Теперь земли не было видно. Маргарет казалось, что корабль находится в центре огромного сферического водного пространства: прозрачное утреннее небо сливалось с океаном. Ее замутило от страха; она прислонилась к фальшборту и вдруг увидела, что она здесь не одна, как полагала. Высокая неподвижная фигура у переборки кубрика казалась кариатидой, поддерживающей верхнюю палубу.
Это был монах. Капюшон на сей раз был откинут, и голова с выбритой тонзурой открыта. Лицо монаха при дневном свете показалось ей моложе, чем накануне, ему было лет тридцать пять. Несмотря на голодное, почти волчье выражение лица, оно было не лишено приятности, во всяком случае, приковывало к себе внимание. Крупный, почти семитский нос, широкие, резко очерченные скулы, стянувшие к вискам желтоватую кожу, так что резко обозначались провалы щек; широкий, тонкогубый и твердый рот, под нависшим лбом – темные мрачные глаза.
Монах стоял всего в нескольких ярдах от Маргарет. В руках у него был требник, пальцы перевивала свисавшая нитка бус; Маргарет могла и не знать, что это четки, привезенные из Святой земли, и бусины выточены из верблюжьих костей.
Заметив ее взгляд, он слегка наклонил голову в знак приветствия, но лицо его, будто выточенное из дерева, осталось безучастным. Он подошел к Маргарет, устремив на нее взгляд больших строгих глаз, и она с неудовольствием отметила, что сердце у нее забилось сильнее, как случается при встрече с незнакомым или непонятным человеком. К удивлению Маргарет, он заговорил с нею по-английски. Монах произнес несколько обычных в таких случаях фраз, но его глубокий серьезный голос и свистящий испанский акцент придали им значительность. Он выразил надежду, что ее нынешнее пристанище на корабле вполне сносно, что она соснула в непривычной обстановке, а проснувшись освеженной, вознесла хвалу Пресвятой деве, защитнице всех девственниц.
Маргарет понимала, что вежливая фраза по существу вопрос, хоть навряд ли уловила его дальний прицел. Разумеется, живой ум Маргарет уже был занят другими мыслями. Этот человек – священник, и хоть его вера внешне отличается от той, что исповедует она, в основе своей они составляют единое целое. И католик, и лютеранин понимают Добро и Зло одинаково, и этот монах и по званию, и по долгу – слуга Господа, сторонник добродетели, защитник угнетенных. Не знай он английского, он не смог бы принести ей пользу. Он сделал свои выводы относительно ее пребывания на корабле, либо принял на веру рассказ дона Педро. Но то, что она могла обратиться к монаху, рассказать ему свою историю, будучи уверенной, что ее поймут, сразу же рассеяло все ее сомнения и ясно указало выход из трудного положения. Стоит только рассказать монаху про насилие, про то, как с ней обращались, и он поможет ей; монах должен стать ей другом и защитником, а поскольку он – лицо влиятельное, он может применить власть даже к высокопоставленному дону Педро де Мендоса и Луна, заставить его исправить содеянное зло.
Взяв на корабль доминиканца в качестве духовного наставника, дон Диего совершил большую ошибку, чем полагал он сам или дом Педро. Дон Диего выбрал его потому, что монах владел английским, но именно поэтому, даже если бы не было других веских причин, его следовало оставить в Испании. Но ее светлость об этом не знала. Для нее было важно лишь то, что он говорил на ее родном языке, был рядом и готов ее выслушать.
Щеки Маргарет окрасились румянцем, а глаза, еще мгновение тому назад погасшие и унылые, оживились. С первых же слов он должен понять, кто она такая, и отбросить подозрения, закравшиеся ему в голову. Проверяя ее, монах высказал их в своем полуприветствии-полувопросе.
– Вас, должно быть, послал мне Господь, Господь и Пресвятая Дева. Вы сказали, что она защитница всех девственниц. Попросите ее за меня, мне очень нужно ее покровительство.
Маргарет заметила, что его строгий взгляд смягчился. Выражение сочувственного внимания появилось на аскетическом лице.
– Я недостойный слуга Господа и тех, кто молит Господа. В чем ваша нужда, сестра моя?
Маргарет вкратце, опасаясь не успеть, рассказала монаху о том, как ее похитили из дому, силой доставили на корабль, а теперь по воле дона Педро де Мендоса увозят в Испанию.
Монах наклонил голову.
– Я знаю, – сказал он тихо.
– Вы знаете? Вы знаете? – повторила она с ужасом.
Неужели и он с ними в заговоре? Неужели надежды, связанные с ним, напрасны? Он обо всем знает и держится так безучастно.
– И, если можно верить человеку на слово, мне также известно, что у дона Педро благородные намерения.
– Какое это имеет отношение ко мне?
– Прямое. Это значит, что у него нет злодейских или греховных помыслов, связанных с вами.
– Нет злодейских или греховных помыслов? А то, что он увез меня против воли? А то, что ко мне применили силу?
– Это грех, большой грех, – спокойно признал Фрей Луис. – Но все же не такой большой и страшный, как я опасался вначале. Я опасался, что смертный грех поставит под угрозу спасение его души. А тот, кто в море, должен больше других блюсти душу свою в чистоте, готовясь предстать перед Создателем, ибо многие опасности подстерегают его, и Всевышний может призвать к себе его душу в любой миг. Но я признаю, что свершился грех. Вы хотите, чтобы я уговорил дона Педро искупить свой грех. Успокойтесь, сестра моя. Под моей защитой, под защитой Господа, которому я служу, вам никакое зло не страшно. Дон Педро либо сразу вернет вас домой, либо по прибытии в Испанию вы будете тотчас вызволены из плена.
В состоянии экзальтации Маргарет готова была рассмеяться: как, оказывается, легко разрушить планы дона Педро. Это путешествие больше не представляло для нее опасности. Защитой ей будет мантия святого Доминика, и хоть Маргарет мало что знала об этом ревностном поборнике Христа, насаждавшем любовь к нему огнем и мечом, неустанно воевавшим со всеми инакомыслящими, она верила, что отныне вечно будет его любить и почитать.
Фрей Луис переложил требник и четки в левую руку и, воздев правую, тремя вытянутыми перстами совершал крестное знамение над ее золотой головкой, прошептав что-то по-латыни.
Для леди Маргарет это было словно колдовской ритуал. Ее широко поставленные глаза чуть округлились от удивления. Фрей Луис прочел немой вопрос в ее недоумевающем взгляде, отметил, что она не склонила головы в ответ на его благословение. Сомнение, мелькнувшее в глазах монаха, быстро переросло в уверенность. Дон Педро зашел в своем грехе дальше, чем полагал Фрей Луис, не желая бесчестить его подозрением. Грех дона Педро внезапно приобрел огромные размеры по сравнению с самим похищением. Фрей Луис не ожидал, что благородный отпрыск семьи, прославленной в Испании своим благочестием, подарившей Испании примаса, способен на такой страшный грех. Похищенная им женщина, которую он хотел сделать своей женой и матерью своих детей, была еретичкой!
