— У вас такой же юмор, как и у него, — ворчит он. — Вы подражаете Бертону.
— Все, что у меня есть, я получаю от Бертона. — Она гневно раздавливает остаток сигареты в пепельнице. — Когда вы собираетесь уехать?
— Я кое-кого здесь жду, — неопределенно произносит он.
Она сердито усмехается.
— Ваша возлюбленная не придет.
Он испуганно смотрит на нее.
— Вы прекрасный комик, — растерянно бормочет он. — Почти такой же, как Бертон.
— Когда вы собираетесь уехать?
Он чувствует, как кровь ударяет ему в голову.
— Я не знаю, — отвечает он. — Зачем вам это знать?
— Затем, что я поеду с вами. По дороге я вас пристрелю. Скорее всего, с короткого расстояния.
— Оставьте ваши шуточки при себе, — сердится он. — Они не подходят к вашим голубым глазам.
Она многозначительно смотрит на него:
— Если бы я могла шутить! В каком направлении вы отправитесь? На восток или на запад?
Он мрачнеет.
— Я не понимаю, какая разница.
Она пристально смотрит на него, затем говорит:
— Бертон много чего требовал от меня, и я всегда выполняла его поручения. Но сейчас я в первый раз должна убить человека. Я не буду заходить так далеко. Я ухожу со сцены. С вами.
В ее глазах появляется нездоровый блеск.
Взвешивая каждое слово, Эдгар говорит:
— У Бертона длинные руки. Он достанет нас во Франции?
Она открывает дамскую сумочку так, что в ней виднеется крошечный пистолет.
— Этим я должна вас застрелить. — Она берет сигарету, снова закрывает сумочку, прикуривает от его зажигалки и улыбается. — Он достанет везде: во Франции, в Голландии, в Люксембурге, в Бельгии, в Дании.
— А в Швеции?
— Этого я не знаю. Но возможно.
— Тогда остается одно направление: восток.
Она смотрит на него, как на сумасшедшего.
— Не шутите! Вы «под колпаком» у Бертона.
Он указывает глазами на столик рядом с дверью.
— За тем угловым столиком сидит девица, которая родом оттуда. Она хотела заработать денег проституцией и вернуться назад. Перед этим она намеревалась обменять деньги в Западном Берлине. События развернулись так, что она предпочла остаться. Теперь она ходит с размалеванным лицом и волосами, как водоросли. И почему она собиралась вернуться? Она решила выйти замуж и стать обеспеченной особой — уже там. Вы не находите это странным?
Меньшикова кивает. Эдгару кажется, что она находит это странным. Но в мыслях у нее совсем другое.
— Тогда объединимся вместе, — предлагает он и думает: «Пусть они меня засадят в тюрьму, если я сумею пропихнуть свой доклад в печать, а уж в этом мне точно не откажут». — Если, конечно, моя невеста согласна. Последнее слово всегда за ней.
— Ваша невеста не придет, — подчеркнуто повторяет Меньшикова. — Напрасно вы мне не верите.
— Она придет, — твердит Эдгар. — Вы не знаете, что она за человек.
— Знаю или нет — неважно, — возражает Меньшикова. — Главное, как это за нее решит Бертон.
— Странно вы говорите, — бормочет Эдгар. — Почти как ваш отец.
XIX
Когда начался разговор Эдгара с Меньшиковой, Бертон и Шульц-Дерге вылезли из такси.
Теперь они бегут по довольно широкой улице.
Шульц-Дерге выражает свое опасение:
— С ним ничего не случится?
Бертон пожимает плечами.
— На этот вопрос можно ответить только потом, — лениво цедит он.
Издателя ответ не удовлетворяет.
— Вы считаете, что может что-то случиться? — неуверенно спрашивает он.
Бертон подавляет зевок.
— Все зависит от того, какую он займет позицию. Если он будет вести себя бестолково — конечно, с ним что-то да случится.
Шульц-Дерге молча семенит рядом с ним. Потом он говорит:
— Тогда мне крышка. Во Франкфурте меня знает каждая собака.
Лицо Бертона не меняется.
— Я уже советовал вам надеть мои солнцезащитные очки — ведь Шульц-Дерге очков де носит.
Эндерс живет в двухэтажном доме, построенном несколько лет назад, когда обставленная новым оборудованием фабрика грампластинок обещала принести большую прибыль.
— Конечно, с палисадником, — недовольно замечает Бертон. — Палисадники ужасны. В них чувствуешь себя, как на выставке. Где ближайшая телефонная будка?
— Через две улицы. Сначала булочная, потом аптека, а за углом небольшая площадка с эталонным часами. Там стоит телефонная будка.
— Ступайте туда, позвоните Эндерсу, выдумайте какую-нибудь историю и попросите его прийти к «Майн-Хотель». Это пять минут езды отсюда. Пусть он подбросит вас на машине. Через полчаса.
Шульц-Дерге устало тащит свое полное тело через две улицы, мимо булочной, аптеки, мимо часов, пока не добирается до телефонной будки. Его сердце бешено колотится в груди, как пойманная птица о прутья клетки.
Когда он снимает трубку и набирает номер, его охватывает сильное желание повесить ее, но он уже слышит надломленный голос Антония Эндерса.
— Да, — хрипло говорит издатель, вовсе не так молодцевато и самоуверенно, как он привык. — Это я, Шульц-Дерге. Наш разговор прервали. Сломался мой аппарат.
— Ну конечно, — отвечает Эндерс. — Я уже боялся, что вы передумали.
— Куда я денусь? Я собираюсь прийти к вам, — говорит Шульц-Дерге в трубку и проводит рукой по лбу, снова ставшему горячим, как тогда за письменным столом. — К сожалению, мне снова не повезло. Неудачи не приходят по одной. Я остался на дороге. Мотор заглох. Ты не можешь за мной подъехать к гостинице «Майн-Хотель»?
— Майн-Хотель, — повторяет Антоний Эндерс. — Не так уж далеко. Ну хорошо, я приеду.
— Отлично! — кривит Шульц-Дерге. — Великолепно. Надеюсь, я не помешаю? Иначе поедем ко мне.
— Ко мне, — успокаивающим тоном отвечает Эндерс. — Моя семья не вернется раньше завтрашнего вечера. Ну, как у вас дела? Нет проблем на Нахтигаленвег?
— Верно, проблем нет, все чудесно. — Шульц-Дерге искренне радуется, что неприятности его миновали. — Наконец-то можно вздохнуть спокойно.
Он открывает дверь будки и подставляет под теплый ветерок лицо. Уже смеркается, очертания домов выглядят нечеткими. В свете городских фонарей все лица прохожих кажутся бледными.
— Моя охрана разбежалась.
— Неплохая шутка, — тоном знатока говорит Антоний. Когда гнет вдруг снят, он чувствует, как уплывает его защитная оболочка. Теперь он тоже радуется. Все в порядке. Наметанным глазом бизнесмена он давно разглядел, что публикация доклада Уиллинга действительно могла означать для него спасение. — Я буду через десять минут.
— Нет-нет, — торопливо, почти умоляюще возражает Шульц-Дерге. — Пожалуйста, через двадцать минут. Я хочу немного оттащить свой автомобиль. Через двадцать минут я закончу.
Ровно в обозначенный срок издатель видит перед собой переливающиеся неоновые огни гостиницы. Бертон дожидается его на углу, пропускает на пять шагов вперед. Затем следует за ним на этом расстоянии. Когда Шульц-Дерге приближается на несколько метров к зданию, за цепочкой машин, припаркованных перед широким порталом, останавливается голубой «рено», в котором Шульц-Дерге узнает машину Эндерса. Он спешит к машине, распахивает дверцу и преувеличенно весело здоровается:
— Добрый вечер, мой дорогой господин Эндерс! — И, пыхтя, падает на сиденье. Бертон садится рядом с ним. Эндерс поворачивает голову, осматривает незнакомца, затем вопросительно переводит взгляд на Шульца-Дерге.
— Добрый вечер, — говорит Бертон. — Я автор доклада. Наверное, мое присутствие было бы желательно. Если можно…
— Конечно-конечно, — заверяет его Антоний Эндерс. — Добро пожаловать!! — Он привык быть гостеприимным хозяином, особенно если речь идет о жизни и смерти.
Он останавливается перед своим домом, отпирает ворота и доезжает до гаража. Там он просит гостей выйти из машины и пожаловать в дом. В рабочем кабинете Эндерса стоят два кожаных кресла. — Устраивайтесь поудобнее, — приглашает их Эндерс; он вынимает из бара сигары, сигареты, напитки и подчеркнуто вежливо предлагает все это гостям.
Бертон и Шульц-Дерге с благодарностью отказываются.
— Мы не собираемся оставаться у вас надолго, — объясняет издатель. — Как я уже сообщил вам, посты на Нахтигаленвег убрали. Я смог беспрепятственно покинуть дом. Вероятно, наши друзья из Америки перестали нам не доверять.
— Блестяще, — лаконично комментирует Эндерс и делает вид, будто он рад. В глубине души у него мелькает мысль: почему у Шульца-Дерге какая-то странная веселость, почему его лицо так и пылает густым румянцем, глаза бегают, движения какие-то нервные? Странные симптомы. И потом, этот незнакомец с выкрашенными в черный цвет волосами. Он не таким представлял себе Уиллинга. Антоний прокручивает в голове его дневной телефонный разговор с издателем. «Что-то не так», — заключает наконец он.
