Каждый из них взял себе посильный «кусок» общей задачи, искал возможные решения, обсуждал с коллегами полученные результаты. Оба теоротдела как бы слились в один, Зельдович называл этот мозговой штурм «метод народной стройки».
Всю работу возглавили Зельдович, Романов, Сахаров, Забабахин, Франк-Каменецкий. Они руководили коллективом, куда входили Дмитриев, Бабаев, Трутнев, Гончаров, Феоктистов, и многие другие — всего около трех десятков человек.
Сразу же, как только Зельдович выкрикнул: «Будем выпускать излучение!», составили задание Тихонову на расчет — выходит ли рентгеновское излучение из инициирующей бомбы деления, и каковы параметры этого излучения?
Впрочем, все это излагалось в патенте Фукса 1946 года, который он передал советской разведке в марте 1948 года. Фукс предусмотрел достаточно тонкую и «прозрачную» для рентгена оболочку бомбы деления…
Математика утерла нос физике
В 1953 году группы Тихонова и Келдыша объединили в Отделение прикладной математики — некий Специнститут, перед которым поставили задачу математического обеспечения проблем ядерного оружия и ракетной техники. Директор института стал Келдыш, а Тихонов — его заместителем.
К тому времени, когда стали поступать задания из КБ-11 на обсчет нового термоядерного изделия, в Специнституте начала работать первая серийная ЭВМ (электронно-вычислительная машина) «Стрела». Однако, она не была вообще первым в СССР компьютером, до нее в Институте точной механики и вычислительной техники собрали и запустили БЭСМ — I (большая электронно-счетная машина). Большой она была только по размерам, память и быстродействие тогдашних ЭВМ были невелики. Так, например, быстродействие «Стрелы» не превышало 2000 операций в секунду, что сегодня кажется смехотворным — нынешние компьютеры осуществляют почти 40 000 000 операций в секунду. Тем не менее — по сравнению со скоростью предыдущих расчетов (0,1 операций в секунду) — ускорение казалось чудовищным (в двадцать тысяч раз!).
Пришлось сильно модернизировать методики счета, приспособить их для ЭВМ. Но без ЭВМ время расчетов растянулось бы на годы. К тому же компьютеры позволили значительно увеличить точность счета.
«Наши разностные методы оказались настолько хороши, — рассказывает Самарский, — что математическая погрешность расчета стала меньше той неопределенности, которую имели тогдашние данные по уровням состояния, пробегам фотонов и нейтронным константам».
Пришлось физикам заняться уточнениями свойств вещества — к этому вынудили их математики. В итоге вычисление самого главного параметра взрыва — его мощности — дало отклонение от экспериментального значения не более десяти процентов, что было значительно лучше, чем у американцев. В конце 1954 года начались серийные расчеты нового термоядерного заряда, и вскоре НТС КБ-11 обсудил результаты расчетно-конструкторских работ, а Курчатов принял решение о полигонном испытании нового образца. Почти через месяц было готово техническое задание на опытный заряд, который теперь именовался РДС-37.
А летом 1955 года появился отчет по выбору конструкции и расчетному обоснованию РДС-37.
Среди авторов отчета — Зельдович, Трутнев, Романов, Сахаров, Гончаров, Бабаев…
В числе участников, которых, как уже говорилось, более тридцати — Дмитриев, Забабахин, Ритус, Феоктистов, Франк-Каменецкий и другие.
Назывались имена математиков — Гельфанд, Самарский, Семендяев, а также их руководителей — Тихонова и Келдыша.
В июне была образована комиссия, которая подтвердила целесообразность испытания. В комиссию вошли Зельдович, Келдыш, Гинзбург, Сахаров, Леонтович…
Курчатов дает «добро»
В октябре 1955 года термоядерный заряд РДС-37 был изготовлен и собран. Его погрузили на поезд и под усиленным конвоем отправили в Казахстан.
Вместе с РДС-37 везли и еще один заряд. Хотя Андрей Дмитриевич как бы отмежевался от «слойки», поскольку он «уже на ранней стадии понимал основные физические и математические аспекты «третьей идеи», работу над слойкой он совсем не забросил. Прекрасно понимая ее бесперспективность, он, тем не менее, продолжал ее модернизировать.
Сначала, как уже говорилось, Сахаров предложил исключить литий и применить сжатый дейтерий. Это нововведение он назвал «экзотикой» и добился правительственного Постановления по изготовлению и полигонному испытанию «экзотики». Слава богу — физики и математики вскоре установили, что идея — гнилая, и вовремя прекратили работу над ней.
Хотелось бы отметить, что исключение лития означало лишение Виталия Гинзбурга авторства в создании «слойки». Если основная идея Сахарова (идея № 1) — ионизационная имплозия — не была оригинальной, о ней ранее сообщалось в открытой американской печати, то идею применения лития можно вполне считать оригинальной. В США хотя и знали от термоядерных свойствах лития, публиковать это в открытой печати не стали.
Созданная в конце концов слойка в качестве боевого оружия не годилась — из-за трития она не могла храниться на складе более полугода. И вот Андрей Дмитриевич решил исключить из «слойки» тритий. Этот заряд теперь назывался РДС-27.
6 ноября 1955 года авиационную бомбу с зарядом РДС- 27 сбросили с самолета. Как и ожидалось, испытание закончилось конфузом — мощность РДС-27 оказалась значительно ниже даже бесперспективной «слойки» РДС-6с.
Больше к «слойке» ни Андрей Дмитриевич, ни кто-либо другой из ядерщиков никогда не обращались. Похороны ее прошли окончательно и бесповоротно.
Впрочем, само испытание РДС-27 стало в некотором смысле замечательным. Впервые (в мире!) сбросили с самолета ядерный заряд, который претендовал на класс «термоядерный». На самом деле настоящий термоядерный заряд испытали как авиационную бомбу почти две недели спустя.
20 ноября с аэродрома под Семипалатинском взлетел самолет с зарядом РДС-37 на борту. Но, когда он приблизился к полигону, погода испортилась — появилась низкая облачность, которая исключала возможность оптических измерений. Испытание перенесли на два дня, но садить самолет с настоящей термоядерной бомбой на борту никому не приходилось.
Зельдовича и Сахарова заставили написать заключение, что даже аварийная посадка самолета не грозит уничтожению Семипалатинска и его жителей. После этого Курчатов дал «добро» на посадку. А пресловутая аварийная ситуация не заставила себя ждать — посадочная полоса аэродрома сильно обледенела.
Срочно подняли воинские части для расчистки полосы. Курчатов сам вышел на аэродромное поле, чтобы показать, что опасности почти нет.
Тот день, вероятно, приблизил срок его будущего трагического инфаркта…
Веселые парни из Политбюро
Авиационные специалисты подготовили, как могли, самолет к сбросу первой термоядерной бомбы. Для того, чтобы излучение от нее не сожгло корпус самолета, его покрасили белой краской, наивно полагая, что этого будет достаточно. Закрасили даже красные звезды, что кое-кто мог расценить, как идеологическую диверсию.
Самолет мог сгореть, а летчик погибнуть — поскольку из-за жуткой, дурацкой секретности военлётам не сообщили предполагаемую мощность взрыва — порядка трех мегатонн! Это выяснилось уже на полигоне. Выход нашли с помощью парашюта, на котором термоядерная бомба спускалась достаточно медленно, чтобы это время самолет успевал удрать на большое расстояние. А чтобы от взрыва не пострадали жители городка в 70 км от эпицентра, бомбу решили «уполовинить» — часть термоядерного горючего заменили инертным веществом.
22 ноября 1955 года над Казахстаном прогремел первый термоядерный взрыв, его «половинная» мощность оказалась 1,6 мтн.
Госкомиссия, которую возглавлял командующий ракетными войсками маршал Неделин, поздравила ядерщиков с успехом.
Однако Зельдович после того, как получили и расшифровали данные регистрирующих устройств, высказался весьма нелестно:
— Эта РДС-37 не бомба, а г…но! Сахаров вначале возмутился такой оценкой, но потом вынужден был признать правоту Зельдовича. Далеко не все правильно было сделано в первом заряде, предстояло еще всерьез поработать, чтобы существенно улучшить характеристики взрыва.
Из воспоминаний бывшего Главного конструктора академика Негина:
«Самое сильное впечатление у меня осталось от испытания бомбы с термоядерным усилением в 1955 году под Семипалатинском. Мы находились в шестидесяти километрах от места, куда ее сбросили с самолета. Огромный огненный шар быстро ушел в облака — погода была пасмурная. Ну, все и позабыли, что минуты через три должна прийти ударная волна. А впереди прогуливались «секретари» Харитона, вдруг они оба к нашему удивлению дружно падают, и тут волна хлопнула по забору, который окружал площадку — вышибла из него громадное количество пыли, щепки полетели!
