— Понял! — счастливо рявкнул юный барон и исчез. Паллантид снова покачал головой, повторив:
— Молодежь… Просперо, гляди, граф Люксэ отрезал гвардии дорогу на Закат! Кажется, нам пора.
— Рановато. Хотя… Отлично, парни Конана подожгли смолу! Трубите атаку! По битвенному полю поползла яркая огненная змея, пламя взметнулось на высоту двух-трех человеческих ростов, превращаясь в подобие ярко-оранжевой стены, отгородившей подъем на городской холм. Судя по движению конных, внизу началась форменная свалка — лошади пугались открытого огня, тех, кто сумел преодолеть залитый смолой неглубокий ров встречали залпы стрел — за составленными в цепь повозками засели арбалетчики.
— Вперед, господа, — негромко сказал Просперо, опуская забрало, прикрывавшее только подбородок. Глухой шлем-кадку герцог предпочел не одевать — темно.
Последние полторы тысячи всадников вкупе с крохотной дружиной барона Ортео устремились в долину — вначале рысью, потом иноходью. Клин перешел на галоп только за три сотни шагов до пытавшихся организовать некое подобие строя гвардейцев короны. Копья мы не использовали, только мечи.
Придется с неудовольствием признать, что мне было довольно страшно. Я никогда не участвовал в настоящей войне и не видел ни единого крупного сражения, все мои знания о войнах почерпнуты из книг. Разумеется, как отпрыск старинного графского рода, я с детства научен владеть благородным оружием, долгие годы службы в Латеране позволили освоить и более экзотические инструменты, предназначенные для убиения ближнего и дальнего своего, но атака в плотном строю кавалерии, где всадники обязаны прикрывать друг друга, была для меня насквозь новым и малознакомым делом. Лошадь, например, справилась гораздо лучше человека — обученная гвардейская скотина, любезно предоставленная мне герцогом Просперо, слушалась не моих (частенько бестолковых) команд, а словно бы чувствовала общий порыв, шла ровно на четверть корпуса впереди идущего за мной всадника и на четверть позади составивших острие клина Просперо, Паллантида и троих сотников Гайарда.
Я зря жаловался на темноту — глаза привыкли к синевато-белому свету луны, вдобавок совсем рядом горел смоляной огонь, бросая колеблющиеся отсветы на своих и врагов… Закованный в сталь пуантенский клин вломился в неровные ряды бездоспешной гвардии, как кабан в камыши и мгновенно рассек противника на несколько небольших отрядов. Значительную часть ошарашенных невероятно наглым и внезапным ночным нападением гвардейцев мы прижали к ощетинившейся тремя рядами копий огромной «черепахе» Конана…
Мне почти сразу не повезло — по неопытности я потерял из виду Просперо и получив внезапный удар по наплечнику потерял равновесие. Результат: граф Кертис решивший (сдуру…) принять участие в исторической битве с невнятным воплем летит из седла на землю, выпуская поводья. Хорошо, клинок не выронил. Нога, как это всегда бывает, запуталась в стремени, рванувшаяся в сторону лошадь потянула меня за собой. Затопчут! Прекрасный финал карьеры бездарная смерть под копытами. Ни о чем лучшем и мечтать нельзя…
Неслыханная удача! Смешно и грустно: стремя меня освободило — сполз сапог. Я представил, как выгляжу со стороны и едва подавил глупый смех: моя светлость, начальник стола Латераны, в одном сапоге стоит посреди отчаянной рубки и думает, как поступать дальше. Думать пришлось недолго — не меня одного вышибли из седла.
Он поднялся на ноги сразу — высоченный здоровый парень с озлобленной, искаженной яростью физиономией. Доспехов никаких, кроме плотного кожаного подкольчужника, надетого с вечера для защиты от ночной прохлады… Этот будет убивать не раздумывая, ибо ничего другого не остается.
Всадники сместились чуть левее, оставляя свободное пространство между собой и поднявшейся по правую руку стеной щитов. А у меня щита нет, что весьма прискорбно. Потерявший коня гвардеец мигом огляделся, увидел перед собой мою персону и не долго думая ринулся в бой. Отличная гвардейская школа фехтования на полуторном мече, это я понял тотчас — быстрая серия боковых ударов, рубящий сверху, отход, колющий, снова полдесятка боковых…
Будь сейчас потешный поединок, я бы пофехтовал с этим человеком в свое удовольствие, но… Во-первых, он сильнее. Во-вторых, мои движения сковывают кольчуга и кираса, которые сейчас больше мешают, чем помогают. В-третьих, единственная и неповторимая жизнь графа Кертиса стоит дороже и так запросто терять ее я не намерен. В конце-концов, это не благородная дворянская дуэль, а битва, где допустимы любые средства.
Меч перебросить в левую руку, обманное движение, правая ладонь вытягивает из ножен кинжал-дагу, прыжок назад, взмах кистью. Острие входит в горло. Метать кинжалы я умею неплохо. Противник валится лицом на землю.
Шварк! Такой немыслимой гнусности я ожидать не мог. Проскочивший мимо вражеский всадник попросту отмахнул мне по шлему эфесом клинка — я запомнил только металлический звон и россыпь малиновых искр перед глазами.
Потом наступила кромешная тьма.
* * *
— … Два пальца, гады, отрубили. Ничего, оружие удержу. Сударь, рука, конечно, малость побаливает, но зачем мне здесь валяться?
— Лекарь сказал — лежать, значит лежи. Успеешь напрыгаться. А как поживает достойный граф?
— Доселе без сознания, помрет наверное.
Это они обо мне говорят? Нет пока в обитаемом мире человека, который сумеет убить графа Кертиса!
Только для начала надо узнать, где я нахожусь и чьи голоса слышу. Но сперва…
— Пить дайте, — шевельнул я пересохшим языком и открыл глаза.
— Во, а я думал, тут лежит всамделишный мертвый труп покойного человека, — удивленно сказал молодой голос, жаловавшийся на пораненную руку. — Глянь, ожил!
Надо мной нависло нечто большое и темное, руки коснулся прохладный кубок. Вода, смешанная пополам с красным вином. Прекрасно утоляет жажду.
Голова болит несносно, но можно потерпеть. Осмотримся.
Конана и его шатер я опознал сразу, да и парнишка с замотанной тряпками правой кистью показался смутно знакомым. Ах, верно, его милость барон Ортео, владетель одноименного лена, замка и городка. Значит, этот герой тоже не уберегся. Пусть скажет спасибо богине удачи, что остался жив!
— Почему именно мою палатку избрали приютом для немощных? — озадаченно спросил Конан у самого себя, усаживаясь на складной стульчик, жалобно скрипнувший под его тяжестью. — А все потому, что Конан Канах добрый и отзывчивый, мухи по своей воле не обидит, за убогими приглядит… Месьоры, едва герцогский коновал позволит — обоих безжалостно выставлю!