— К какому несчастью? — сузил глаза Всеслав.
— Мальчик может заболеть! — упрямо наклонив голову, заявил Скал. — У него отняли единственного близкого…
Тут он оборвал свою речь, поймав себя на том, что чуть было не сказал «человека». Он чуть было не назвал изверга человеком!
Однако через мгновение он произнес нужное слово:
— …Родственника! Единственного родственника!
Похоже, и князь, и княгиня, и книжник догадались о непроизнесенной обмолвке дружинника — их лица вдруг удивленно вытянулись. Но, услышав последние слова Скала, все трое с облегчением выдохнули, а Вогнар, пожав плечами, проговорил:
— Я не замечаю в извержонке никакой тоски по своим… родственникам. Мальчишка умен, сообразителен, быстро схватывает новое и, по-моему, совершенно не скучает по своему старому дому!
— Он плачет по ночам! — коротко возразил Скал и после секундной паузы добавил: — Очень горько плачет!
И тут в разговор вступила княгиня. Повернувшись к Всеславу, она негромко проговорила:
— Я думаю, Скал прав — надо позволить мальчику увидеться с дедом… В последний раз!
Всеслав быстро взглянул на княгиню, словно требуя объяснения, но, встретив ответный взгляд Рогды, мгновенно отвел глаза.
— К тому же вожак обещал своему извержонку такую встречу! — напористо проговорил Скал.
В кабинете повисло молчание. Князь, неслышно ступая, прошел взад-вперед вдоль стены, уставленной тяжелыми, наглухо закрытыми шкафами, остановился на том же месте и повернулся к дружиннику:
— Хорошо, привезите деда извержонка в замок… послезавтра утром! Но эта их встреча будет последней. У старика в одной из дальних деревень есть племянник, вот к нему я его и отправлю. Сегодня дам распоряжение, завтра он приготовится к отъезду, послезавтра утром повидается с внуком, а днем отправится к своему родственнику… — Всеслав бросил быстрый взгляд на княгиню и закончил: — Деду одному, без помощника, жить в гончарной слободе трудно, так что это будет на пользу всем!
Через день утром старый Ерохта пришел в замок. Одет он был в новые порты и рубаху, аккуратно причесан и… грустен. Когда Вотша с разбегу уперся лбом деду в живот и обхватил его руками, Ерохта положил на его белую голову чуть подрагивающую ладонь и хрипловато произнес:
— Уезжаю я, Вотушка… Насовсем…
— Куда? — поднял к нему лицо Вотша.
— В деревню, к дяде твоему, к моему племяннику, к Салге.
— Значит, я тебя никогда больше не увижу?! — В голосе Вотши зазвучали слезы.
— Ну почему? — стараясь казаться бодрым, ответил Ерохта. — Вот вырастешь, должность при князе получишь, может, он тебя когда и отпустит ко мне погостить… А сейчас… Ты же понимаешь — мне одному… без тебя… трудно жить, а в деревне… Там и я еще пригожусь, да и мне, если потребуется, присмотр будет!
Прощание их было недолгим: мальчика ждали занятия, а старика — дальняя дорога. Наверное, именно в это утро кончилось детство Вотши.
Глава 4
Ратмир проснулся как обычно, в час Неясыти, за два часа до рассвета, в своих скромных апартаментах, занимавших второй этаж Звездной башни университета. Оранжевая искра Волчьей звезды поблескивала в левом нижнем углу небольшого окошка его спальни, а это значило, что у него есть несколько минут для спокойных, неторопливых размышлений.
Прошло всего восемь дней с того момента, как он прибыл в Лютец, и эти дни стали для волхва самыми, пожалуй, беспокойными во всей его жизни. Извара, бывшего волхва стаи восточных рысей, поместили в изолированную келью университетской лечебницы, и им занялись два члена Совета посвященных. Сам Ратмир не только подробно описал все, что случилось с ним во время его путешествия из Края в Лютец, но трижды подвергся длительным, подробным допросам следственной комиссии Совета посвященных, разбиравших происшедшее в стае восточных рысей. При этом ему пришлось отвечать на довольно неожиданные, казалось бы, не относящиеся к делу вопросы.
Наконец его оставили в покое, и Ратмир смог не только отдохнуть, но даже приступил к своим обычным занятиям — наблюдению звездного неба, сложным математическим расчетам движения звезд, опытам с наговоренной и обессоленной водой, изучению способности кристаллов аккумулировать и передавать энергию — его научные интересы были весьма широки… Но накануне поздно вечером с ним связался помощник Вершителя и пригласил его на аудиенцию к главе Совета посвященных сегодняшним утром.
Когда молодой волхв в назначенное время вошел в кабинет Кануга, тот, глубоко задумавшись, расхаживал вдоль глухой стены, сверху донизу заставленной полками с книгами, рукописями, уложенными в тубусы, небольшими плотно закрытыми коробками. Шаги Вершителя были тяжелы, но толстый ковер, лежавший по всей площади пола, совершенно их заглушал. Старик был настолько погружен в свои размышления, что не сразу заметил вошедшего Ратмира. Дважды посвященный волхв замер у порога закрывшейся двери, почтительно ожидая, когда Вершитель отвлечется от своих размышлений.
Наконец Кануг остановился, поднял голову и, словно продолжая давно начатый разговор, произнес:
— Поэтому я считаю, что именно ты должен провести обряд эрозиобазы над Изваром. Таким образом круг замкнется — нападавший будет лишен многогранья тем, на жизнь кого он покушался!
— Разве Совет посвященных уже вынес Извару приговор? — удивленно переспросил Ратмир.
Вершитель недовольно поморщился, как будто такой вопрос из уст дважды посвященного волхва был неуместен.
— Нет, Совет соберется в ночь полнолуния, но неужели ты думаешь, что приговор может быть иным?! Случай этот исключительный — покушение на старшего по рангу. Доказанное покушение! Оно не может караться по-другому! Так что… готовься!
— Это — хуже, чем смерть, — задумчиво прошептал Ратмир, и Вершитель в ответ усмехнулся:
— От смертной казни мы отказались очень давно и не собираемся возрождать этот варварский обычай! Не мы даем человеку жизнь, не нам ее и отбирать!
— Но не мы даем человеку и многогранье, Вершитель, — почтительно возразил Ратмир. — Однако отбирать его считаем возможным.
Взгляд Кануга мгновенно сделался острым, напряженным. Помолчав несколько секунд, он вкрадчиво, словно обходя капкан, поинтересовался:
— Ты считаешь, что человека лучше убить, чем оставить в живых, лишив многогранья?
«Недаром Вершитель вышел из стаи южных лис, — усмехнулся про себя Ратмир. — Родовая хитрость и осторожность до сих пор в его крови».
Но вслух дважды посвященный волхв из стаи восточных волков со всей почтительностью произнес:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
