Ведущую роль в культурном производстве играют отдельные люди (в своем индивидуальном творчестве), но в воспроизводстве огромна роль и этносов-наций (коллективное творчество) как социально-культурных общностей, то есть люди, объединенные в них не только одним поколением, но и в исторической преемственности. Что касается особенностей хозяйственной деятельности и материальной культуры (орудия труда, жилище, одежда, пища и пр.), то было показано, что различие между ними обусловлены главным образом особенностями природной среды и уровнем развития способа производства, а потому несут лишь сравнительно небольшую этнонациональную нагрузку, т. е. определяя особенности самобытности жизнедеятельности того или иного этноса-нации. Однако из этого еще не следует вывод об ошибочности взглядов этнографов и правоты подхода только культурологов, которые не всегда видят Этнонациональное многообразие культур. В статье «Этнос и культура…» В.И. Козлов выделяет, с одной стороны, «культуру этноса», т. е. весь объем культуры, потребляемый членами этноса, включая «этническую культуру», с другой, – «иноэтническую культуру» и «неэтническую» (или интернациональную) культуру. Под «этнической культурой» в данном случае понимаются специфические элементы культуры, производимые и потребляемые в основном данным этносом; под «иноэтнической культурой» – элементы культуры, заимствованные у других этносов; под «неэтнической» (интернациональной) культурой – элементы культуры, не имеющие этнического содержания и обычно не связанные органически своим происхождением с тем или иным этносом. Должен отметить, что понятие неэтнической (интернациональной) культуры некоторым авторам пришлось не по душе и они старались усмотреть в ней какие-то якобы этнические черты; по таким представлениям, скажем, и велосипед, на котором едет русский мальчик, этнически отличается от велосипеда, на котором едет, например, эстонский мальчик. На таких взглядах мне еще придется остановиться в дальнейшем, а пока замечу еще раз, что в материальной культуре этносов доля собственно этнической культуры в большинстве случае (особенно у развитых наций) невелика и почти везде имеет тенденцию к дальнейшему сокращению[155].
Вообще-то такую градацию в культуре и между культурами тяжело проводить. Во-первых, потому что речь идет о культуре, которая является надбиологической программой человеческой жизнедеятельности[156]. Любая творчески-преобразующая деятельность человека есть культура и все, что создано деятельностью человека, есть культура. И не только в позитивном плане, к сожалению. Поэтому есть общие закономерности, свойственные творчески-преобразующей деятельности человека, которая не имеет пространственных, этнонациональных и иных границ. По большому счету духовность человека есть «форма чистого существования», не ограниченная никакими пределами»[157]. Этнонациональная культура – это творчески-преобразующая деятельность людей данной общности со спецификой своего миропонимания, традиций, отношения к природе, к другим людям, к миру. Культура – это одна из форм целостности данной общности в этнонациональном измерении.
Мир культуры разных народов теснейшим образом взаимосвязан. Порой почти невозможно определить «чистые» границы этнонациональных культур. Все больше говорят о праязыке народов. К примеру, некоторые европейские языки имеют настолько широкое распространение, что можно говорить о существовании широкой англоязычной культуры, французоязычной культуры, испаноязычной культуры и некоторых других, охватывающих по нескольку этносов. Уместно сказать в этой связи и о русском языке, употребление которого также уже давно вышло за рамки собственно русского этноса; в настоящее время на него уже полностью перешла значительная часть иноэтнического населения огромной страны и многих других стран, а еще большая часть хорошо знает русский язык и широко пользуется им не только при межнациональном общении на производстве и в общественных местах, но и в семье, в быту. Такая широкая функциональность русского языка сочетается с большим социальным значением русскоязычной культуры, составлявшей не столь давно ядро «общесоветской» культуры и в такой роли служившая, по существу, всем народам страны[158]. Это величайшее достижение, от которого некоторые в пылу «национального возрождения» избавляются. Язык, который полностью стал нашим достоянием, теряет для нас инонациональные оттенки, но родной язык, язык детства, матери, семьи имеет особые оттенки, которые может не уловить посторонний человек, даже прекрасно усвоив язык. Язык – это часть духа того или иного народа.
Трудно установить и долю, которую составляют собственно этнические элементы во всей духовной культуре того или иного народа. Так, видный турецкий писатель и общественный деятель Назым Хикмет, отвечая на замечание одного из африканских литераторов о большом сходстве музыки и танцев народов Средней Азии и негритянских этносов, заявил: «В танцах, песнях, рукоделии народов есть поразительное сходство… Однажды, находясь в рязанском колхозе, я услышал старинные русские песни. Я был потрясен – это были знакомые мне с детства мелодии моих анатолийских крестьянских песен. А сходство между народными сказками? Конечно, у каждого народа есть своя тема, им на свой лад обработанная, принадлежащая только ему. Но за исключением этих тем – их меньшинство – темы сказок, можно сказать, – международные, общечеловеческие. Не нужно быть даже глубоким знатоком фольклора, чтобы заметить сходство между турецкими, славянскими, индийскими, арабскими и многими европейскими сказками»[159]. Так могут сказать многие при восприятии культуры того или иного народа. Мы находим много созвучия моей этнонациональной культуры с культурой других народов. Попробуйте заметить разницу в танцах и даже песнях народов Поволжья. Тут надо быть специалистом. То же самое и на Кавказе.
С другой стороны, среди этнографов довольно широко распространено мнение о том, что доля этнически специфичного в духовной культуре народов довольно велика и в принципе уменьшается мало, так как «центр этничности» перемещается именно в сферу духовной культуры[160]. А духовная культура воспроизводится в сотворчестве.
Понятие «национальная культура» в соответствующей статье «Большой Советской Энциклопедии» (2-е изд.) трактовалось как «исторически сложившаяся культура той или иной нации, выражающая специфические особенности этой нации, особенности ее духовного облика, образовавшиеся в результате своеобразия условий существования нации». Основной упор при этом делался на духовную культуру и почти исключительно на ее форму (главным образом – язык); что же касается содержания национальной культуры, то подчеркивалось, что она «в условиях классового общества является классовой»[161]. Такое определение национальной (этнической) культуры традиционно большее внимание уделяет не содержанию, а форме. А механизмы диалектического якобы взаимодействия формы и содержания трудно определить, ибо чаще в большей степени отражают содержание. Правильнее, когда отмечают, что национальную специфику культуры «несут в себе и ее форма, и содержание»[162]. Так, сказание о богатыре Илье Муромце – это, конечно, элемент русской духовной культуры не только по его языковой форме, но и по содержанию, которое останется «русским» и при переводе этого сказания на немецкий или какой-то другой язык»[163], ибо отражают дух русской культуры, психологии, традиций. Но если внимательно посмотреть, то элементы подобных сказаний можно встретить в фольклоре многих народов.
Некоторые деятели Пролеткульта в свое время выступали и против «крестьянской» культуры как «мелкобуржуазной», во всяком случае, – не пролетарской, а потому подлежащей суровой критике, а то и подавлению. Показательно в этом отношении было негативное отношение к творчеству С. Есенина, которого резко критиковал «любимец партии» Н. Бухарин[164]. Это крайности, которые всегда есть при идеологической оценке культуры. Любая идеологическая оценка суживает рамки культуры до рамок данной идеологии, а идеология – лишь один из атрибутов духовной жизни нации.
Этнограф-культуролог С. Арютунов, дискутируя с В.И. Козловым по статье «Этнос и культура…», развивал мысль о том, что различные компоненты культуры этноса усваиваются им своеобразно, получая тем самым якобы этническую окраску. Он отметил при этом различия в «городском костюме» у эстонцев и армян как «наглядные различия в видах легковых автомобилей».
Обращаясь к духовной культуре, он в целом согласился с выводом о ее сильной социальной дифференциации и заявил, что может легко выделить ее национальные (этнические) элементы. «Более или менее неосознанная или осознанная этнически специфическая ценностная маркировка, – писал он, – распространяется на все сферы культуры жизнеобеспечения и гуманитарной культуры, и именно благодаря ей «Лунная соната» относится к немецкой культуре, балет «Щелкунчик» (с его заведомо немецким сюжетом) – к русской, а «Отелло» (в любой постановке трагедии) – к английской». В дальнейшем он вынужден был признать, что в ряде случаев такая этническая маркировка отсутствует изначально (например, в гимне «Интернационал»), а многие научные труды («Капитал» К. Маркса, периодическая система Д. Менделеева и др.) также «интернациональны изначально, и какие-либо претензии на их этническую привязку совершенно беспочвенны». Однако тут же «интернациональная культура» названа им «философской абстракцией» и он выразил свою солидарность с философом М. Куличенко, который заявил, что «никакого вытеснения национального интернациональным нет и не будет, причем ни частичного, ни, тем более, полного»[165]. Это был бы хороший вариант, если бы не классовые искажения этнонационального и интернационального. Взаимодействие культур – межэтнический процесс, сложный и закономерный, но при взаимодействии бывают как потери, так и обретения. Важно выстроить такую модель культурной политики, в которой было бы место как для самобытности культур, так и для духовной общности народов.
