– Раздевайся! Я сейчас обед быстро приготовлю. Но, самое главное, скажи мне, пожалуйста, как всё‑таки тебя зовут? – сказала Катя.
– Юрий. Юрий Некрасов, – первый раз в жизни, почему‑то смущаясь, представился он.
– Очень красивое имя: Юрий! – произнесла Екатерина.
– А Лиза где? – поинтересовался Некрасов.
– Я её совсем недавно покормила, и она спит, – объяснила она.
– Я вот бутылку "Абрау‑Дюрсо" принёс и продукты. Возьми, приготовь…
– "Абрау‑Дюрсо"? – искренне удивилась Екатерина. – Какая прелесть! Я уже и забыла вкус этого шампанского.
Она ушла на кухню, а он подошёл к книжным шкафам и сразу увидел собрание сочинений Оноре де Бальзака на французском языке. Он взял три тома и, удобно усевшись в глубокое кресло, принялся читать.
Вошла Екатерина, внимательно посмотрела на него и хотела что‑то сказать, но он её перебил:
– Екатерина, а откуда у тебя столько замечательных книг?
– Я их на целых две простыни выменяла. А за шкафы и остальную мебель мне пришлось одно колечко отдать из твоих подарков. Там, в балке, ты мне их в руки сунул. Помнишь?
– Помню.
Минут через сорок она накрыла стол на две персоны. Салфетки, ножи, вилки, рюмки, бокалы.
– Подожди меня, я сейчас, – попросила Екатерина и вышла.
Минут через пять она появилась в зале… в роскошном вечернем длинном платье с глубоким вырезом на спине. Увидев её, Некрасов привстал и, не зная что и сказать, только шумно выдохнул и произнёс с восторгом:
– Какая Вы красивая!
– Мы же были с тобой на ты, Юра! Что случилось? – игривым тоном спросила она и засмеялась.
– Вот, Юра, ешь и не стесняйся. Вот бутылочка. Спирт, подкрашенный чаем. Специально для тебя приготовила. Извини, но ничего лучшего достать не смогла.
– А я и не пью! – признался Некрасов. – Вот только шампанское и то очень редко.
– Неужели? – удивилась Екатерина. – Давай тогда выпьем шампанского! Мне, пожалуйста, налей два глотка. Ведь я дочь кормлю грудью.
Некрасов открыл бутылку "Абрау‑Дюрсо" и наполнил бокалы.
– Первый тост, конечно же, должен сказать мужчина, но давай нарушим эту традицию, – предложила Екатерина. – Я предлагаю выпить этого чудесного шампанского за настоящего мужчину, сильного, крепкого, который в нужную минуту приходит бедной женщине на помощь. За тебя, Юрий! За тебя, ангел‑спаситель!
Шампанское было тёплым и ударило Некрасову сразу в голову.
– Расскажи мне о себе, Юра! – попросила Екатерина.
– Некрасов, закатив кверху глаза, как по писаному, поведал ей о своём отце, железнодорожнике, казнённом белогвардейцами, о матери, умершей от сыпного тифа. О скромном доме в Ростове, где они жили. О своей службе в особом отделе дивизии.
– Жаль, что мы с тобой, как сейчас модно говорить, классовые враги. Ведь мой отец гусарский полковник. Погиб на войне в конце 1916 года. Мой брат тоже гусарский офицер. Погиб в 1915 году. Мой муж, гусарский ротмистр, погиб в бою с красными. А мама, как и твоя, скончалась от сыпного тифа в 1919 году. Теперь у меня на этом свете, кроме Лизоньки, никого нет.
– А я? – неожиданно для самого себя спросил Юрий.
Екатерина не ответила, а только очень грустно посмотрела на него.
– Вся моя жизнь прошла в Твери, но и Ростов я тоже знаю. Ведь мы там поженились с Георгием в 1919 году. Я даже один романс написала в этом красивом южном городе. Хочешь, я тебе его сейчас спою?
– Да, пожалуйста! – попросил Юрий.
Екатерина принесла из другой комнаты гитару и, присев на краешек дивана, прикоснулась к струнам и запела:
В улицах шумных Ростова
Кипела и жизнь и борьба.
Они встретились снова,
Свела их случайно судьба…
Мягко звякнули шпоры,
Он склонился к руке.
И вспыхнули взоры
В вечерней мгле.
Всё было ясно без слов…
Под снежным покровом
Безмятежным казался Ростов,
Таинственно белым и новым.
А сквозь призрак войны,
Среди бурь и ненастья,
В день суровой зимы
Улыбалось счастье.
(стихи Лии Слёзкиной).
Из спальной комнаты послышался плач.
– Лиза, проснулась, – произнесла Екатерина и, отложив гитару в сторону, пошла за дочерью.
Потом они сидели втроём. Некрасов рассказывал о десанте генерала Улагая.
– Это была последняя попытка Белого Движения. Кубанское казачество не поддержало его. Всё, значит, кончено! Теперь каждый должен думать только о себе и своих близких, – с горечью произнесла Екатерина.
Юрий промолчал. Он решил дать Екатерине несколько жизненноважных для неё и дочери советов.
– Катя, смотри, как только ты сможешь доверить Лизу няне, сразу же устраивайся на работу в госпиталь сестрой милосердия. Постарайся продержаться там месяца три‑четыре. Тебе ведь, в будущем, нужны будут настоящие документы и люди, которые смогут подтвердить, что ты действительно являешься Екатериной Парамоновой. Потом запишись в школу для рабочих. Походи туда. Получи аттестат… Ты понимаешь, о чём я говорю?
– Да, конечно! Ты, Юра, прав. Я так и сделаю. Спасибо тебе!
Наступила ночь. Екатерина уложила дочь спать и они вдвоём молча сидели за столом, на которым тускло мерцала керосиновая лампа.
– Юра, я пойду постелю нам с тобой кровать, – вдруг решительно произнесла она и встала.
У Некрасова от этих слов задрожало всё внутри.
– Да, – только и смог он ответить.
Утром их разбудил шум сильного дождя, неожиданно застучавшего по крыше. Екатерина, подняв голову с его груди, пристально посмотрела в глаза Некрасова и сказала:
– Юра, я не знаю, кто ты, но я точно знаю, что тебе не шестнадцать лет, как ты утверждаешь, и что ты не из пролетарской семьи, как ты мне рассказывал.
Некрасов, не отрываясь, смотрел на Катю. Он тоже знал, что она стала для него любимой и желанной женщиной. Но этого Юрий ей не сказал.
В декабре Некрасова перевели уполномоченным в особый отдел армии. У него появилась возможность чаще бывать в уютном флигеле на Кузнечной улице в Екатеринодаре. Юрий очень сильно привязался к Екатерине. Это был первый в его жизни человек, с которым он чувствовал себя спокойно, уверенно и счастливо.
В июле 1921 года Некрасова переводят в Москву в Иностранный отдел ВЧК. В его характеристике‑рекомендации отмечалась его преданность делу революции, честность и врождённые способности к оперативной работе. В одном из кабинетов в здании на Лубянке сначала с ним беседовал толстячок лет пятидесяти, с седой бородкой и пенсне. Не представившись, он сходу стал задавать Некрасову вопросы на французском языке. Юрий, напрягаясь, вспоминал, что знал, и отвечал.
