– В отличие от неба, земли было не видать, как ни вглядывайся. Вот в такое веселое местечко я угодил, Симур.
Вечерело. На Шадизар сползала вечерняя прохлада. В эти часы на улицах заметно прибавлялось людей, до того предававшихся дневному сну в ожидании ухода зноя в домах и тенистых садах.
– В общем, башкой по сторонам покрутил, заметил, что самих деревьев не так чтоб и много. То есть немного собственно стволов. Зато они толстенные, в обхвате как три колонны храма Митры, а заполоняют все вокруг разросшиеся, как лопухи на навозной куче, ветви. Везде протянулись, переплелись друг с дружкой. Словно щупальца, того и жди, что зашевелятся, оплетут и удушат. Ну, чуть поглазел я на эти деревянные дела и задумался: что ж теперь делать-то. Вот куда, скажи-ка, Симур, мне было ползти? Как обезьяне, на руках перескакивать по сучьям, пока не свалишься без сил? Вроде бы по уму было забраться наверх и с высоты оглядеться. Так бы и поступил, клянусь Кромом, да проклятье Бела вмешалось. Не пускает какая-то сила наверх, где гуляет ветер, опасно раскачивая тонкие верхушки деревьев, где тяжело удержаться. Ладно, тогда я убедил себя, что по земле ходить вроде бы привычней. На земле к тому же можно обнаружить следы людей, к которым мне так и так выходить, чтобы среди них разыскать, вспоминая слова Бела, «вроде бы как моих ближайших родственников». И стал спускаться, сам себе напоминая древесного медведя, что живут в дремучих лесах Кхитая…
* * *
Есть пока не хотелось, но что-что, а голод – не щедроты Митры, тем паче и не богов помельче, он не заставит себя ждать, поэтому Конан примечал по сторонам все, могущее со временем послужить ему пищей. Деревья были одной неизвестной ему породы, видимо, изведшей, выдавившей из леса прочие породы, и никаких плодов с их ветвей не свисало… Вот если только не съедобны маленькие, похожие на наконечники копий листья. Правда, с тем же успехом листья могут быть и ядовиты, в общем, пробовать ни к чему, тем более еды и без них хватает. Вон она, порхает и чирикает. Попадались птахи и размером с голубя, набей таких с десяток – отменный обед получится. Нет ничего сложного соорудить лук из подходящего сука и лиан (Конан удивился прочности последних – как добрая льняная веревка коринфийских мастеров), нарезать стрел, да охоться себе сколько влезет. А ведь и по земле еще какая-никакая живность должна бегать. Также там, внизу, должна быть вода. Впрочем, жажду можно утолить и на деревьях – киммерийцу встретилось чашеобразное углубление на древесине, полное воды. Надо думать, дождевой.
Вдруг Конан заметил сломанную ветвь, а чуть ниже обнаружил и содранную кору. Словно кто-то аккуратно вырезал полосу длиной в локоть и шириной в ладонь. Даже осталась канавка как бы от ножа – ее заполняли янтарные капли смолы. Срез был вроде бы свежий… Люди? И они не только ходят по земле, но еще и ползают по деревьям? Или это зверье постаралось?
* * *
– Не забивая себе голову ерундой, продолжил спуск. Как по ступеням, с ветки на ветку, цепляясь за сучья и путаницу лиан. Чем ниже, тем делалось все сумрачней. Ветви становились все толще, а листья меньше и уже. Птицы встречались теперь реже, в повлажневшем воздухе запахло подвальной плесенью. И никакой земли не видать. Какой же высоты, думаю, вымахали эти деревья? Поди, не меньше чем с Птичий хребет, что в горах Киммерии!
Если бы не лианы, то ничего б не стоило поскользнуться на отсырелой коре и загреметь башкой по веткам. Тут, понятно, мне здорово пригодился воровской опыт лазанья по стенам и оградам…
Траву я углядел, когда до нее оставалось руку протянуть, чтоб коснуться кончиков широких сочных стеблей. Ну и трава, я тебе скажу. Под стать лесу. Густая, сквозь нее не то что корней, ничего не видать. И как-то сразу понимаешь, что высоченная, зараза, прыгни в нее – и тебе еще лететь и лететь до земли. Значит, следовало продолжать спускаться, как спускался…
* * *
Конан перебрался ветвью ниже, которая, как остров в волнах, утопала в сорной зелени. Едва он спустил ноги на ее поросшую мхом кору, как у него враз отбило желание окунаться в мир буйной травяной поросли. Шесть глубоких борозд в окружении содранного мха белели на поверхности ветви. Такие отметины могла оставить зверина, точившая о дерево когти. Причем, зверина шестипалая. Судя по расстоянию между бороздами – лапа у твари не меньше, чем с голову человеческого младенца. А если животина не ползает по деревьям и дотягивается до сука с земли, то и ростом, выходит, она удалась. Да, похоже, все в этих краях ростом удается, Нергал им в печень и в глазное яблоко…
Если после острова слепцов к киммерийцу и вернулась часть отнятого Белом мужества, то не настолько большая часть, чтобы, как бывало, безоглядно и бесстрашно вломиться в дремучие заросли неизвестного мира, населенные Кром ведает кем. Наверху вроде бы поспокойней, в конце концов, странствовать можно и по деревьям. Питаться, как и мыслилось, птахами да зверьками вроде того, что таращился из дупла, а если… Этот звук ему был привычнее многих других. Даже привычнее звона наполненных кубков и женского шепота. Этот звук ни с каким другим он спутать не мог: гневное гудение отпущенной тетивы, переходящее в торжествующий свист летящей стрелы.
Тело среагировало быстрее мысли, молниеносно ушло в сторону. Ноги соскользнули с влажного сука, но Конан удержал себя от падения, повиснув на канатах лиан. Оттолкнувшись от упругих и прочных «живых веревок», он вернул ступни на ветку. Присел, готовый в любой момент уйти от повторного выстрела. А что касаемо первой стрелы… Она вонзилась в дерево в двух локтях от того места, где прежде находился киммериец. Прямо скажем, подумал варвар, не шибко меткий стрелок выискался. Притом, что неизвестному ничто не мешало прицеливаться долго и тщательно. Притом, что Конан – отнюдь не самая мелкая из известных мишеней. Но где же спрятался этот косоглазый лучник?
– Эй, перекормыш! Назови себя! И не вздумай врать!
Выдавший себя голосом стрелок затаился справа, располагаясь несколько выше Конана. До его укрытия примерно три длины меча. Добраться туда возможно за два с половиной удара сердца. Подтянуться на лианах, качнувшись, закинуть себя на верхнюю ветвь, по ней один шаг, толчок – и прыжком вламываешься в клубок из мелких сучьев, откуда и донесся голос.
Голос был женский. Что пока ничего не значило – мало ли Конану встречалось чудовищ, говоривших женскими голосами, ангельскими, певучими, хрустально чистыми. Но когда обладательницы голосов вылезали на свет божий… Хорошо, если только пугали своим видом, а то ведь и норовили…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
