Так же, как и мои деньги. Но я не понимаю, как такое может быть. Этот дом достался мне в наследство от матери. И счет так же от нее. И я исправно его пополняла, продавая свои картины.
— Ха-ха, — Айзек растянул губы в нарочитой ухмылке, но глаза его оставались холодными и, я бы даже сказала, презрительно наблюдающими за мной. — Это я пытаюсь изобразить веселье. Но, как вы, должно быть, уже поняли, ничего веселого либо нелепого я пока не услышал.
— Но, простите, как мой дом и мои деньги…
— У вас, миссис Мортинсон, нет ничего собственного, ничего личного, ничего вашего. Все, чем вы пользовались в течение пяти лет брака с Томасом, принадлежало вам обоим.
— Ну да, я это понимаю, но ведь дом оставила моя мать, он принадлежал ее семье…
— Еще раз. Читайте по губам, миссис Мортинсон. Вступив в брак с Томасом Мортинсоном, вы, по подписанному вами собственноручно брачному договору, передали все, подчеркиваю, все права на принадлежащее вам ранее имущество своему супругу. С того момента Томас имел полное право продать, сдать в аренду, обменять или даже подарить кому вздумается этот дом. И за все пять лет вашего брака вы ни разу даже не задумались об этих вопросах. Знаете почему?
— Почему? — послушно переспросила я, зная, что Айзека в таком состоянии лучше не провоцировать.
— Потому что мистер Мортинсон — ответственный, серьезный мужчина, для которого забота о его партнере, в вашем случае о супруге — не пустой звук. А вот вы, многонеуважаемая, в скором времени бывшая, слава богу, миссис Мортинсон, плюнули в душу прекрасному человеку, которого вы как не были достойны, так никогда и не станете.
— Айзек, давайте все же вернемся к моему первоначальному вопросу. Что с моим имуществом?
— Его у вас нет, Алеена.
— На каком основании?
— На том, что тот из супругов, который будет уличен в измене, при разводе лишается всего, что принадлежало супругам в браке.
— Погодите, Айзек! Это вообще несуразица какая-то! А как же Изабелла, которая вынашивает ребенка Томаса? Уж насколько явная измена…
— А вот тут вы ошибаетесь, впрочем, это и неудивительно. У Томаса подписан договор на суррогатное материнство с мисс Викли. И это никоим образом не может быть приравнено к измене, поскольку мисс Викли вынашивает вашего с Томасом ребенка.
— Но, простите, они живут вместе! В одном доме!
— Исключительно для того, чтобы Томас мог контролировать состояние женщины, выбранной им для суррогатного материнства.
— То есть вы хотите мне сказать…
— Я обязан вам сказать, недорогая миссис Мортинсон, что все, что вам принадлежит в данный момент — это только ваша одежда. И то только та, что на вас сейчас. Хотя и она была куплена на деньги вашего супруга. Так что не забудьте сказать ему спасибо за более чем щедрый подарок.
Горько, как же горько на душе. Никогда не предполагала, что когда-нибудь придется проходить через такое.
— А мои картины?
— Ну, если вы возместите Томасу стоимость красок, холста, стоимость аренды помещения за два года…
— Какая аренда? Это уже вообще больше похоже на бред!
— Бред? Наибредовейшим бредом явился для меня ваш выбор в пользу криминального элемента, без роду, без племени, не умеющего себя вести, одетого как отребье и выглядящего соответственно…
— Вы не имеете никакого права говорить так о Ман… о Рике! Вот уж это вас абсолютно не касается!
— Вы помните его фамилию? Знаете, где он воспитывался? Кто его мать? Сколько у него судимостей?
— Я знаю о нем самое главное, господин Грейсон. Он ни за что не вынудит меня сделать аборт и не лишит меня крыши над головой. А еще я знаю, что он любит меня, саму меня, а не свое представление о том, какой должна быть идеальная женщина. Всего хорошего!
Поднявшись, я пошла к двери, пытаясь сформировать в разуме только что озарившую меня идею. Никогда мне не случалось вступать с кем-либо в реальное противостояние, но раз Томас решил поступить со мной подобным образом, я тоже не собираюсь покорно принять все как есть. У него всегда должно быть по его правилам, да? Это мы еще посмотрим.
— Алеена, куда же вы? А подписать документы? — выскочил за мной из кабинета Айзек.
— Сегодня я не готова это сделать, — бросила через плечо.
— Неужели рассчитываете заслужить снисхождение Томаса? — сорвался на ядовито-визгливые нотки адвокат.
— Нет. Моему мужу не знакомы такие понятия, как сострадание, сочувствие или снисхождение. Зато он прекрасно понимает другой язык. И я найду того, кто сможет перевести мои требования на понятные ему знаки и символы. Всего доброго, Айзек.
Глава 23
— Не надо меня ни в какую больницу! — пытался вяло отмахнуться от нас Дизель. — Нам не до того сейчас. Побазарить нужно.
— Ты ебнулся совсем! — взревел на него Саваж, перекрывая остальных. — Никаких к херам разговоров, пока тебя не починят!
На брата и правда смотреть было больно. Мы все так-то не неженки, и в драках уличных безбашенных всякого повидали — кровищей не испугаешь, но из Дизеля реально сделали отбивную. Еще и лицо «пописали» — правая щека явно нарочно была криво порезана от глаза и до подбородка.
— Да знаю я вас! Меня в больницу, а сами разборки чинить? Нельзя! Этим тварям только того и надо! Они же меня отметелили, чтобы вас и спровоцировать! — Дизель зашелся в кашле и стонах, и Фино, громко все послав, помчался в гараж, выгонять машину.
— Один не ходи, придурок! — прохрипел ему вслед избитый.
Рауль оглушительно свистнул, и наверху захлопали двери. Я и Саваж подхватили под руки Дизеля и потихоньку повели его на выход.
— Вы не пойдете разбираться и мстить, ясно? — бурчал тот на ходу. — Не пойдете. Мангуст! Саваж! Я запрещаю.
Я упорно молчал, стискивая зубы, едва дыша от распирающей нутро злости и часто моргая, чтобы прогнать сгущающуюся багровую дымку перед глазами. Саваж так же только сопел, но я перехватил его взгляд — отражение моего яростного собственного. Нет ни одного шанса, что мы спустим такое скотство и не заставим Скорпов горько пожалеть о том, что тронули одного из нас. Пусть мы не родные по крови, но друг за друга готовы рвать глотки и закапывать в землю кого угодно.
— А ну, сука, быстро поклянитесь мне, что не попрете на Скорпов! — Наш пострадавший дернулся, отталкивая нас. — Никуда, к херам, не поеду, пока не побожитесь не сцепляться с ними!
— Блядь, а как ты себе представляешь стерпеть такое, брат?! — не выдержав, взорвался Саваж. — Ты себя-то видел?
