– Интересно, что за жмурик, – сказал Комар.
«Да, интересно, что это за жмурик? Что там будет, если поднять брезент? Может, там уже нет лица, его соскоблили ножом или вытравили кислотой? А может быть, там тот, кого ты знаешь».
– Его задвигают, – сообщил Паша. – Корби, хочешь посмотреть?
Корби заторможено оглянулся. Паша совал ему в руки бинокль. Огромный, тяжелый, с рифленым корпусом из черного металла, с какими-то кнопочками и колесиками на боку. Он вспомнил, как четыре года назад чужой человек обругал его за то, что он, мальчишка, смотрел на разбившуюся машину своих родителей. Но даже если тот мужчина был неправ насчет него, он был прав насчет всех остальных, кто пришел туда поглазеть. Корби повернулся к Паше, взял бинокль и импульсивно швырнул об пол балкона. Тяжелый прибор с грохотом упал на кафель; одна из плиток раскололась, из металлической рампы бинокля выпала стекляшка окуляра. Корби сам немного испугался того, что сделал – он не хотел таких разрушений. Он стоял, дрожа, прижавшись спиной к боковой стене лоджии, и смотрел на трех людей, которые когда-то немало для него значили.
– Срань господня, ты разбил его, – сказал Комар.
– Это не цирк, – ответил ему Корби.
Аня села на корточки и подняла стекляшку окуляра.
– Ты сумасшедший, – растерянно произнес Паша.
– Там умер кто-то! – закричал ему в лицо Корби. – А вы пялитесь на носилки с трупом, как на бесплатное шоу!
В наступившей тишине Комар издал странный смешок. Аня пыталась вставить стекло обратно в бинокль. Ее руки немного дрожали.
– Люди всегда пялятся. Они смотрят мертвым в глаза, или на крышку гроба, или на разбитую машину. Им не больно. Им это нравится.
– Старый добрый Корби вернулся, – сказал Комар. – Теперь я вижу.
Аня так и не смогла установить окуляр на прежнее место. Она поднесла бинокль к глазам.
– Работает одна половина. Я обещала Сане, что с этой штукой ничего не случится.
– Может, получится починить? – спросил Паша.
Аня перевела взгляд на Корби.
– Уходи. Я верну тебе твою одежду, и вали отсюда.
– Никуда он не пойдет, – сказал Комар.
– Это мой дом, – огрызнулась Аня.
Корби молча открыл балконную дверь и вернулся в комнату. Комар бросился вслед за ним.
– Никуда ты не уйдешь, – повторил он, хватая Корби за руку. Они остановились. В комнате было тепло и сухо. Комар потирал плечи, а Корби просто стоял на пушистом ковре и медленно согревался. Вслед за ними с балкона вернулись Паша и Аня.
– Сними одежду моего отца, – сказала Аня. Ее лицо было диким, взбудораженным, на щеках горели красные пятна. Корби медленно начал расстегивать рубашку.
– Ты кончаешь на цацки своего бойфренда, – взвился Комар, – а на человека тебе насрать. А он, черт подери, прав. Мы вели себя, как говно. Люди всегда пялятся.
– Зачем ты его защищаешь? Мы его не знаем. Он неизвестно кто. Он не появлялся четыре года. Он жил неизвестно как, неизвестно чем.
– Пусть он хотя бы поест, – заступился за Корби Паша. – Я готовил на четверых.
– Пусть он убирается, – ответила Аня и села на кровать своих родителей. Она все еще сжимала бинокль в руках, ко лбу прилип локон промокших от дождя волос.
– Ты можешь орать про свой дом, – сказал Комар, – но жрачка куплена на общие бабки и приготовлена не тобой. Так что он будет есть.
– Нет, я пойду, – пробормотал Корби. – Она права. Мы чужие.
– На хрена ты разбил бинокль? – спросил Паша. – Можно было просто сказать, что мы не правы.
– Так получилось. Я все в последние дни делаю неправильно. Я всех предаю и подвергаю опасности. Я ненормальный. – Он медленно стянул рубашку и бросил ее на кровать рядом с Аней. – Дай мне мои вещи.
– Вы что, все вконец сдурели? – спросил Комар.
– Одень рубашку, – зло сказала Аня. Руки Корби замерли на перетянутой резинке спортивных штанов. Он стоял, опустив голову, бледный свет пасмурного дня бликами ложился на его хрупкие плечи.
– Будет то же самое. Вы меня возненавидите.
– Я начинаю понимать, как он оказался босым и избитым, – сказал Комар.
Паша принюхался.
– Картошка горит! – воскликнул он и выскочил из комнаты.
– Ну вот, жрачку испортили.
– Я хочу знать, где ты взял свои темные очки, – неожиданно сказала Аня.
– Зачем? – спросил Корби.
– Не спрашивай.
– Мне их дал один человек перед тем, как я прыгнул с парашютом с крыши башни Северо-Запад.
– Чего? – переспросил Комар.
– Это строящийся небоскреб в комплексе Москва-Сити.
– Ты остаешься, – решила Аня. – Надень рубашку и иди есть.
– Ничего не понял, – пробормотал Комар. – Ты прыгал с парашютом?
– Прыгал. – Корби поднял с постели рубашку Аниного отца и надел ее обратно.
– Еда готова! – крикнул с кухни Паша.
– Пойдем. – Комар бросил на Аню тревожный взгляд и легонько дернул Корби за рукав. – Пока она добрая.
Корби пошел за ним. Ему казалось, что мир вокруг него вот-вот снова обрушится в пустоту чужой смерти, слезы заволокут глаза, а память о моментах счастья исчезнет. Он боялся, что может снова захотеть убить себя. Он понял, что запутался. Жизнь и смерть были так близко, дышали друг другу в лицо. Веселые, молодые, красивые люди, его бывшие лучшие друзья, только что с азартом смотрели, как из их подъезда выносят чужой труп. «А разве я вел себя иначе? Когда думал, что это не мои родители погибли, я все равно решил перейти дорогу, чтобы взглянуть на мертвых. И потом, когда погиб Андрей, все было таким странным. Сначала его смерть вызывала только удивление и дурацкие мысли».
Они вошли на кухню. Паша оглянулся на них. Его взгляд на секунду задержался на лице Корби, потом он снова занялся сковородкой.
– Картошка пережарилась.
– Съедим, – сказал Комар.
_____Молчание. Запах еды. Горка золотистой картошки, вокруг нее – полумесяц красных, сочащихся жиром колбасных долек. Корби не ел уже сутки и должен был бы сходить с ума от голода, но вместо этого сидел и отчужденно смотрел на еду. Он забился в самый угол. Комар достал из холодильника банку пива, взял у Паши свою порцию и устроился рядом с Корби. Аня пришла на кухню только через несколько минут, взяла еду и села напротив. Паша поставил перед Корби полную тарелку и последним опустился за стол.
Корби пришло в голову, что все ненавидят его потому, что он не рассказывает им одну-единственную вещь, которая объясняет все его поступки. Из-за этого он виноват перед своими новыми лучшими друзьями, из-за этого может сейчас навсегда потерять своих старых лучших друзей. «Но я не смогу», – подумал Корби. Его лицо дернулось. Есть начал только Комар. Аня наколола картошку на вилку, но отложила ее и снова стала перебирать на плеере музыкальные треки. Паша, хмурясь, выдавливал майонез на край своей тарелки.
– Четыре года назад… – начал Корби, и оборвал.
– Что? – спросил Комар.
– Я делал уроки и услышал, как на улице затормозила и разбилась машина. Я подошел к окну. Я видел место аварии, но не понял, что это машина моих родителей.
Паша поднял голову от тарелки и прямо посмотрел в глаза Корби. Что-то изменилось в его лице. Палец Ани замер на экране плеера. Корби почувствовал руку Комара у себя на плече.
– Эй, приятель, может, не надо? У тебя страшное лицо.
Корби медленно покачал головой.
– Я должен объяснить, почему разбил бинокль, и почему не звонил четыре года. – Он нечаянно коснулся столового ножа, лежащего рядом с его тарелкой. Его рука так тряслась, что лезвие выбило из фарфора мелкую звонкую дробь. – Я сейчас поем, но сначала договорю. Прошло полчаса, а потом эта машина стала казаться мне похожей. Я позвонил родителям на сотовые и на работу. Сотовые молчали, а на работе мне сказали, что они уехали час назад.
– Давай ты все-таки поешь, – странным голосом попросил Паша.
