— Ну как, нравится? — спросила она негромко.
— Это все сделала ты? Ты здесь играла?
Она рассмеялась с легким смущением.
— Нет, это работа бабушки Эллы. Но все мы приходили сюда… приносили новые вещи. Вот и моя работа. — Она протянула Тому небольшую скульптурку женщины, играющей на пианино. Какая-то разновидность пластилина, рассудил Том, медленно поворачивая фигурку, грубо раскрашенную коричневато-желтым, красным и золотым цветом.
— Это Рут, — сказал он с восхищением. — Как умно! Я никогда не думал, что ты можешь сделать что-то подобное.
Кейт пожала плечами, но Том видел, что ей приятно.
— Нам здесь всегда было одиноко, понимаешь. Мы росли в одиночестве.
— А я думал, что Саймон и Рут росли вместе.
— С восьми лет его отправили в пансион. Он бывал здесь только по праздникам. А бабушка Элла вообще была единственным ребенком.
— А как насчет тебя?
— Мама, как выяснилось, уже не располагала достаточным состоянием, чтобы отослать меня в школу. Впрочем, она не одобряет частного образования. Главную причину неврозов Саймона она видит в его школе, но я лично объясняю разводом родителей.
Теперь Том познакомился с ними обоими: с Алисией, его собственной наставницей и приятельницей, и Питером Лайтоулером. Они казались ему на удивление гармоничной парой — говорливые, элегантные, владеющие собой.
— Почему же их брак распался? — спросил он.
Кейт наморщила нос.
— Наверное, потому, что у обоих была слишком сильная воля: постоянные сражения и пальба. И еще: мне кажется, что дядя Питер в молодости не склонен был смотреть в одну сторону.
Как и сейчас, подумал Том, вспоминая древнюю ладонь на колене Кейт, алчность, промелькнувшую в бледных глазах старика. Отодвинув в сторону мысли о Питере Лайтоулере, он привлек Кейт к себе.
— Мне нравится здесь, — сказал он. — Мне нравится в этом доме, я люблю, когда ты рядом… — Все это было правдой. Когда они оставались вдвоем с Кейт, все возвращалось на свое место. — Я хочу только настоящего. — Сладкое дыхание Кейт коснулось его лица, податливое тело приникло к нему.
Они занялись любовью под прыгающим дельфином на шезлонге, покрытом синим бархатом, совершая сонный обряд дружбы и нежности.
К тому времени, когда они зашевелились, уже стемнело. Он медленно высвободился и встал, натягивая джинсы. В мерцающем свете свечи Кейт вновь казалась похожей на девочку, упругая кожа ее порозовела.
— А ты когда-нибудь проводила здесь ночь? — спросил он, пока они одевались.
— Нет. Мне этого никогда не позволяли, поскольку мама не доверяла мне свечи. Я всегда сожалела об этом.
— Разве на лестнице нет выключателя?
— Да, но когда здесь горит свет, все выглядит совершенно иначе. — И чтобы доказать справедливость этих слов, Кейт щелкнула выключателем — чердак затопил свет, сразу превратив все вокруг в лохмотья, тряпки и мусор. — Теперь понял? — Том впервые заметил пустую коробку лифта в дальнем углу, по эту сторону сине-зеленого занавеса. Металлические перекрестья соединений краснели ржавчиной. Кейт выключила свет, возвращая благородный сумрак.
— А что там? — Том пересек чердак и потянул за полог занавеса возле лифта.
— Там только мусор, — не глядя ответила она. — Все никому не нужное. Конечно, там давно надо разобраться.
Том промолчал. Занавес скрывал тщательно возведенную из мебели стену: столы на шкафах, кресла, сундуки, ящики и чемоданы. Из арки, образованной высоким комодом и перевернутой софой, выглядывало кресло на колесах. На его кожаном сиденье восседала еще одна проволочная фигура, голову ее скрывал противогаз. Голова была наклонена — именно так, чтобы прямо в его глаза смотрели пустые дыры.
Том отступил назад. Вблизи проволочной фигуры чуточку пахло аммиаком. Ему сразу вспомнился звук колес, катящихся по коридору в сторону его комнаты.
Кейт была уже возле его плеча.
— Кресло это принадлежало Джону Дауни, — сказала она негромко, и Том понял, что Кейт сейчас из-за темноты не видит его лица.
— Кому? — переспросил он с внезапной хрипотцой в голосе.
— Джону Дауни, мужу Элизабет, моей прабабушки. Тому, который был отравлен в окопах, безнадежному калеке. Люди удивлялись, почему Элизабет пошла за увечного… все думали, что у нее не будет детей.
Том постарался сосредоточиться на ее словах и выпустил из рук край занавеса, чтобы не видеть эту тревожную фигуру в древнем противогазе.
— Но у Элизабет родился ребенок.
— Да, бабушка Элла. Та, которая устроила этот чердак, повесила эти бусины и начала связывать фигуры.
— Призрачные…
— Тебе так кажется? — Она нахмурилась. — Тебе не понравилось?
Заметив ее разочарование, он пожалел о сорвавшемся слове. Глупо, он опять позволил себе лишнее.
— Кресло на колесах кажется мне немного жутковатым, — сказал он. — А все остальное просто чудесно.
Кейт, по-видимому, приободрилась. Они задвинули занавес и оставили чердак, задув за собой свечи.
— Сегодня ты проведешь ночь со мной? — спросила она.
— Я приду попозже, — сказал Том, не выпуская ее руку. — Мне нужно кое-что записать.
— Ах да, семейная история. Неужели я вновь вдохновила тебя? — Она комически вздохнула. — Сама себе врежу… Похоже, мне не суждено часто с тобой встречаться. А как насчет настоящего. Том? Как насчет меня?
Увидев ямочки на щеках и треугольную улыбку, Том решил, что она шутит, и прикоснулся рукой к ее щеке.
— Я не задержусь, обещаю.
Однако, спустившись в неприбранный холл, он подумал, что настоящего никогда не бывает достаточно. Настоящее стоит на прошлом, и прошлое формирует его. И фигура в инвалидной коляске так и застыла на чердаке в своем противогазе.
«Ее пальцы обнаруживают легкую неуверенность. Элизабет все еще пытается приколоть к нужному месту оранжевый цветок, когда входит тетя.
— О, моя дорогая, позволь… — В молчании снуют ловкие пальцы Маргарет, и скоро цветы вполне профессионально и надежно пристроены к месту.
Лицо Маргарет в зеркале деловито и озабочено. Только не говори ничего, Мегс, думает Элизабет. Уже слишком поздно что-нибудь говорить. Впрочем, дом вокруг погружен в тишину, дающую простор мыслям. В голосе тетки звучат холод и бесстрастие, вся сила ее характера находится под контролем.
— Подумай еще раз, Элизабет. Сейчас еще не слишком поздно. Скажи одно слово — и мы откажем. В этом нет никакого позора, никто не посмеет в чем-нибудь обвинить тебя.
— Я знаю. — Элизабет поднимается и поворачивается лицом к тетке. — Не беспокойся, Мегс, я знаю, что делаю. — Никогда прежде она не была столь уверена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
