эти диверсанты у нас рыскают, ой, не просто так… 
— Хорошо, — кивнул Пётр. — Тоже думаю, что не просто так. Тогда давайте хорошенько подумаем, в чём может быть смысл всего этого?
 — По мне так дичь какая-то, — я пожал плечами. — Нелогично совсем.
 — Предлагаю расширить границы аналитики. Выходим за границы вероятного, — ответил Пётр. — Фантазируем по полной. Что это может быть?
 Я задумался. А ведь действительно: за эти дни произошло столько всего, что я до этого считал очень маловероятным, что мозг будто намеренно отказывался проявлять фантазию. Словно защитная реакция включилась.
 — Пятая колонна у нас? — сказал я. — Попытка оказать поддержку перехвату власти? Сейчас это сделать проще всего. А результаты могут смешать все карты.
 — Интересно! — Согласился Пётр. — Тогда наши должны предпринимать какие-то действия по поиску этих самых альтернативных центров консолидации.
 — Так, может, они и предпринимают, — я пожал плечами. — Мы просто не видим.
 — Сложно слишком… — сказал Саныч, — думаю, всё, что можно было задействовать из пятой колонны — уже было задействовано.
 — Но диверсантов-то ты видел? — возразил Фёдор. — Так что, выходит, не всё…
 — Есть варианты и проще… уничтожение чего-то важного, — задумчиво добавил Пётр. — Пункт управления или связи. Какие-то важные предприятия, которые уцелели. Может, завод подземный или что-то в этом роде…
 — Факт, уцелевшие технологии и производство резко подросли в цене, — заметил я.
 — Только нет у нас тут никаких секретных подземных заводов, — развёл руками Фёдор.
 — Почему так уверен? — директор поднял бровь. — На то он секретный и стратегический.
 — Потому что слухами земля полнится, — Фёдор пожал плечами. — Даже в советское время и то все были в курсе, что в соседней Челябинской области происходит. Не болтали, конечно — но между собой точно были в курсе… шеф, ты недавно тут. А я с рождения живу. Будь тут чего такого — я бы знал.
 — Ладно. Но всё равно полностью эту гипотезу отбрасывать нельзя.
 — Мы ещё не все источники информации исчерпали, — заметил я. — А в нашей ситуации знание может быть вопросом жизни и смерти. Буквально.
 — Я же вроде говорил, что спутниковый так и не работает… — вздохнул шеф.
 — А я не про связь, — продолжал я. — У нас на руках два лётчика. Оба — явно темнят и недоговаривают. И если с нашим мы ничего сделать не можем — то вот с врагом могут быть варианты.
 Я посмотрел Петру в глаза. С таким выражением, чтобы он точно понял, что я имею ввиду. Тот не выдержал: опустил взгляд.
 — Он же сказал, что не стал выполнять приказ о бомбардировке… — тихо сказал директор. — И клянётся, что искал контакта с нашей стороной, чтобы остановить это безумие.
 — Врёт, — ответил я.
 — Вроде убедительно говорил… — возразил Пётр.
 — Брешет, — поддержал меня Фёдор. — Хотя актёр хороший, не отнять.
 — Дим, что ты предлагаешь? Пытки не выход: он может наговорить и нафантазировать всё, что угодно… оговорить себя. Для нас в этом нулевая польза будет.
 — Многое зависит от методики допроса, — ответил я. — Сочетание психологического давления и фармакологии может дать нужный эффект и защитить от «ложного срабатывания».
 Пётр поднял взгляд и посмотрел на меня. Теперь в его глазах я отчётливо видел испуг.
 — Слушай, ну тебе решать, — я пожал плечами. — Что дороже? Твои люди или враг-убийца?
 — Он… выживет? — спросил Пётр.
 — Ничего не могу гарантировать, — ответил я. — Поэтому нужна полная свобода действия.
 — Я… я не уверен, что…
 — Шеф, — вмешался Фёдор; в его голосе вдруг прорезалась сталь. — Я поддерживаю Дмитрия. Он прав: сейчас не время думать о душевном комфорте. Надо делать то, что надо.
 Последовала долгая пауза.
 — Делай то, что считаешь нужным, — сказал он наконец. — Я несу ответственность.
 — Мы все несём, — возразил я. — Так будет правильно.
  С Олей вышел тяжёлый разговор.
 Я заехал к ней в лазарет. Евгений шёл на поправку. Сюда же перевели спасённого колхозника — он всё-таки схватил бронхит, который, к счастью, не успел дойти до воспаления лёгких. Так что у неё было, чем заняться — в дополнение к производственным травмам и обычным простудам, с которой к ней потянулись работники хозяйства.
 Для начала я осторожно спросил у неё, насколько хорошо она дружит с органической химией. На что получил в ответ развёрнутые размышления о том, как она решила выбрать специализацию хирурга, а не анестезиолога. Но с химией у неё все было очень и очень хорошо.
 Воодушевлённый, я тут же спросил насчёт амобарбитала: есть ли в наличии он или близкие аналоги?
 И тут же наткнулся на ледяную стену.
 Она была достаточно умна, чтобы сопоставить все обстоятельства и прийти к единственно возможному выводу.
 — Дим, я врач, — сказала она. — В некоторых вещах я тебе не помощник.
 — Речь о нас всех. И о наших детях тоже, — попробовал возразить я.
 — И как я буду Никите в глаза смотреть, когда это всё всплывёт? Через годы?
 — Прямо и гордо, — ответил я. — С полным осознанием собственной правоты.
 — Как нацисты на Нюрнберге? — она опустила взгляд и покачала головой. — Дим, прости… правда. Я всё понимаю… и даже не пытаюсь тебя переубедить, что это неправильно. Потому что время такое. Но использовать мои знания для этого… неправильно. Менгеле ведь тоже был совершенно уверен, что поступает правильно, понимаешь?
 Я глубоко вздохнул.
 — Что ж. Хочешь сохранить чистые руки — я не возражаю, — сказал я твёрдо. — Но мне нужно будет помещение. Стерильное, в идеале операционная. Тут есть такое? Вот, его не занимай, пожалуйста.
 Ольга заметно побледнела.
 — Дим, тут хорошая звукоизоляция, но пациенты…
 — Мы постараемся тихо, — ответил я. — А пациентов отвлеки. Включи им кино погромче. Договорились?
  Для начала я обследовал свою добычу в спецотделе аптеки. «Улов» оказался достаточно впечатляющим. Плохо, что я не уверенно помнил расчёт дозировок — но тут придётся рисковать. Пойдём от малого к большому.
 Когда-то давно, в учебке, я не очень любил соответствующий курс. Как и остальные ребята. И даже представить не мог, что когда-нибудь дойду до практического использования некоторых полученных знаний. Ведь раньше даже в самых жёстких замесах как-то удавалось без этого обходиться.
 Но этот лётчик… мне одного взгляда на него хватило, чтобы увидеть профи высшей категории. Ко всему готовый сукин сын. Крепкий орешек.
 В другой ситуации я бы сдал его соответствующим специалистам и был бы счастлив, ожидая медаль. Но сейчас других специалистов, кроме меня самого, в округе не было.
 А от содержимого его черепной коробки зависела жизнь всех нас, безо всяких преувеличений.
 Перед тем, как приступить к делу, я зашёл к нашему летуну, на второй этаж, в палату.
 Наверно, я подсознательно рассчитывал на чудо. Поговорить с ним. Спросить прямо о том, что ему известно. Получить правдивые ответы — и тем самым избавиться от необходимости делать то, что делать мне совершенно не хотелось.
 — Ну привет, — сказал я, войдя в палату. — Как состояние?
 — О, какие люди! — обрадовался Евгений, приподнимаясь на кровати. — Спаситель пожаловал! Хорошо состояние, чего уж там! Антибиотики — волшебный элексир, особенно удачно подобранные.
 Он чуть скривился — задел больную ногу, когда устраивался поудобнее.
 — А главное — на двух ногах останешься, — подмигнул я. — Оля обещала.
 — Ольга Сергеевна — волшебница! И как такую занесло в эту глушь? Не иначе мой ангел-хранитель позаботился, — он подмигнул мне.
 — Слушай, дело такое… — сказал я, глядя ему в глаза. — У нас тут целое хозяйство народу. Пока что мы отлично справляемся: если всё пойдёт хорошо, даже беженцев сможем принимать и устраивать. Но если есть что-то, что может нам угрожать… то лучше бы нам знать об этом. Понимаешь?
 Лётчик выдержал мой взгляд. Потом вздохнул и ответил:
 — Да понимаю я всё… и сам жить хочу. Но не могу я. Честно, Дим — убей не могу. Вот придут наши за мной — и что мне в рапорте писать? А время-то сейчас, сам понимаешь, военное… а у меня семья. Они вроде уцелели — командир за сутки всех в бункер отвёл… я и без того уже слишком много говорю, понимаешь?
 Я стиснул челюсти. Потом кивнул и ответил:
 — Понимаю.
 После этого вышел из палаты.
  Врага содержали в гаражах. Запертое помещение без окон, под надзором дежурного по Дружине. Условия, на мой взгляд, были вполне достойные: кровать, постельное бельё, тазик для умывания, полотенце, сменная одежда. Еда, само собой. Куда больше, чем этот гад заслуживает.
 Я вдруг поймал себя на то, что заранее начинаю его ненавидеть. Включаются защитные механизмы