достаточно, чтобы меня убить?
Похоже, я его этим вопросом не ошарашил. Он немного подумал, прежде чем ответить:
— Не мгновенно. Вы сперва потеряете сознание, примерно через двадцать минут или полчаса после начала всасывания, прежде чем умереть через несколько часов. — Он записал, какое у меня давление, убрал грушу в сумку. — Неприятность в том, что утром, после обнаружения вашего тела, снова пошлют за мной. — Он закрыл сумку, помедлил. — Как вы понимаете, я готов проследить за процессом, убедиться, что все прошло гладко. Тогда мне не придется завтра приходить снова. — Медик этот, полагаю, был садистом и в душе радовался предвкушению того, как станет свидетелем моей смерти. — У меня еще не было возможности наблюдать физиологические последствия передозировки морфина вживую.
— В таком случае давайте я приму таблетки прямо сейчас.
— Постойте, — возразил он, — мне нужно осмотреть других евреев из вашей группы. Если для вас это не так важно, я предпочел бы, чтобы вы дождались моего возвращения. Я принесу стакан и графин с водой. С водой всасывание лучше. Вернусь через несколько минут. Договорились?
— Да, я подожду. А в ваше отсутствие допишу книгу.
Он снова оскалился.
— Только чтобы конец у нее был счастливый, как во всех любовных романах! — Он встал, взял сумку, открыл дверь. Прежде чем закрыть, обернулся и, упреждающе воздев палец, добавил: — До моего возвращения ничего не глотайте.
— Да уж понятное дело, доктор, — пробормотал я, когда он закрыл дверь.
[63]
Царапаю эти слова в гостиничном номере, все еще дожидаясь возвращения врача, мучимый желанием закончить историю до его прихода, чтобы начать глотать капсулы с морфином, которые так долго носил с собой именно на такой вот случай. Да, именно здесь все и закончится. Конец совсем близок, я это чувствую. Слова эти станут для меня последними. Станут финалом этой книги. Разумеется, близость конца меня тревожит. Увечное сердце бьется быстрее, чем следовало бы. Думаю про Мадлен, сердце одновременно и плачет, и утешается. Конец истории — всего лишь начало следующей.
«До моего возвращения ничего не глотайте», — сказал он. Не переживайте, доктор, я последую вашему совету. Я заметил в вас одну вещь. Во времена, когда никто никому не решается смотреть в глаза, вы это делаете бестрепетно, в уверенности, что ваше время пришло, что ваши идеи одержали верх. А поэтому, когда вы появитесь, я попрошу вас сесть на стул напротив меня. На коленях я буду держать эту рукопись. Когда вы сядете, я передам ее вам и попрошу подержать, пока я глотаю морфин. Потом, держа в одной руке капсулы, а в другой — стакан воды, я невозмутимо проглочу их одну за другой. А дожидаясь наступления смерти, задам вам один вопрос.
— Доктор, — скажу я, — выполните ли вы последнее желание умирающего?
— Смотря какое, — ответите вы.
— А, — скажу я, — такое, что проще и не бывает. Вам и со стула-то вставать не придется.
— Ладно, какое именно?
— Я хочу, чтобы вы посмотрели мне прямо в глаза и откровенно сказали, за что так меня ненавидите.
КОНЕЦ
СКАЗАНИЕ ОБ АЛЬБАТРОСЕ
Алула
Дата рождения: ок. 1771
Первый переход: 1791
Второй переход: ок. 1840
Дата смерти: ок. 1840
Мое имя Алула. Я — та, что помнит. Твое имя Коаху. Ты — тот, который забывает. Когда-то, много жизней назад, ты был моим возлюбленным. Любила я тебя так, как морская раковина любит море: когда люди приближали уши к моим устам, они слышали твою песню. Любила я тебя так, как песок любит воду: неизменно принимала тебя с приглушенным удовольствием. Любила я тебя так, как гром грохочет в ночи, как бабочка ласкает цветок, как луна следует за солнцем. С детских лет мы — ты, Коаху, и я, Алула, — ни о чем ином не мечтали, кроме единения, хотя и принадлежали к соперничавшим кланам, которые даже Закону не примирить. Я была тебя старше, прошла все женские инициации, в совершенстве освоила искусство переходов. Ты едва стал мужчиной, переходам только учился, да и больше тянулся к иным удовольствиям: смеху, пению, танцам. На острове у нас каждое животное исполняло свой танец, и ты знал их все. Меня тянуло постигать мудрость, тебя — танцевать.
Ты его заметил первым. Помнишь? С тех пор, полагаю, это снилось тебе тысячу раз. Мы лежали рядом среди трав в тени шиповника, на холме между деревней и морем. Мы всегда уходили туда, когда хотели побыть вдвоем. Утреннее море было спокойным, небо недвижным, солнечные зайчики бегали по твоей коже. Я заглянула тебе в глаза, придвинувшись так близко, что увидела в них свое отражение. Тут что-то тебя отвлекло, ты отвел взгляд. Посмотрел куда-то за меня, в море. Разом сощурился, нахмурил брови и сбросил улыбку с лица. О, именно в тот миг все и переменилось. Он тебе снится по-прежнему? Всего один миг, но им обозначился конец нашего счастья.
Ты вскочил. Я повернулась посмотреть туда, куда ты указывал. Увидела и, вздрогнув, села. Нам предстало истинное диво, облаком плывшее над водой, — оно мгновенно разрушило все наши представления о вселенной и о том, что она в себя включает. Сердце мое едва не выскочило из груди. Ты смотрел молча, впитывая это дивное зрелище, я же на миг прикрыла глаза, ибо не было у меня уверенности, что передо мною не сон. Через миг я опустила ладони и посмотрела еще раз: оно никуда не делось, скользило по гладкой воде, будто остров чудес. Нами овладело такое изумление, что глаза никак не могли насытиться. Я решила, что нужно сказать остальным. Взяла тебя за руку, но ты не тронулся с места. Потянула, ты бросил, чтобы я шла одна. Я побежала в деревню, ты же остался на вершине холма, откуда открывался вид на море.
Я пошла к вождю Отаху и описала, что именно мы с тобой видели с вершины холма. Он внимательно выслушал, а когда я договорила, опустил глаза к земле и все обдумал. Попросил меня последовать за собой, отыскал нашего мудреца Фету и велел мне повторить свой рассказ. Фету также выслушал внимательно, поглаживая бороду — так он делал всегда, когда речь шла о чем-то сокровенном. Потом Фету и Отаху переговорили вполголоса. Отаху взял рог, висевший у него на шее, и дунул в него, сзывая всех на совет. Когда все собрались, чтобы выслушать его, меня еще раз попросили описать увиденное.
— Лодка, — сказала я им, — такая же, как и наши, с
