В 1819 г. заведение переименовали в Благородный пансион при Санкт-Петербургском университете. Для университета и его пансиона Министерство просвещения приобрело у купца Петра Петровича Сыренкова (1783–1837) «пустопорожнее место» на углу Большой Офицерской и Ивановской улиц.
Дом № 11
В 1820–1823 гг. здесь построили двухэтажный каменный учебный корпус, директорский флигель со службами, инспекторский корпус (автор этих построек не установлен). Бывший дом Сыренкова приспособили для нужд пансиона по проекту П.Д. Шретера, и в октябре 1821 г. на втором этаже в угловой части здания освятили круглую в плане церковь. Утварь, ризницу и Евангелие подарил Александр I, образа написал академик Д. Антонелли, иконостас за 2 тыс. руб. исполнили охтяне А. Логинов и Брызгалов, лепку – А. Горохов.
В 1836–1841 гг. здания перестраивались архитектором Н.Л. Бенуа при участии А.В. Кокорева; в 1893–1895 гг. расширена и перестроена церковь (арх. Вас.А. Косяков); в 1894 г. пристроен флигель (арх. Н.Н. Никонов).
В 1910 г. учебное здание с церковью после надстройки гражданским инженером Л.П. Шишко приобрело вид, в котором дошло до нашего времени. Бассейн и гимнастический зал Л.П. Шишко начал строить в 1913–1915 гг.; строительство бассейна завершено в 1927 г.
Строительные работы 1820-х гг. связаны с именем печально известного попечителя Санкт-Петербургского учебного округа Д.П. Рунича, который «исходатайствовал согласие министра строить эти здания не с подрядов, а хозяйственным образом, получил миллион триста тысяч рублей ассигнациями по смете, отделал себе квартиру, построил отхожие места и кончил – за недостатком сумм. Его и всех чиновников, прикосновенных к делу, предали следствию и суду и приговорили к взысканию с них недоимки. Но взять было нечего. Рунич детей своих роздал по казенным заведениям, а сам шатался по улицам с Владимирской звездой, отпустив себе усы, горланил, хвастал и жаловался, обедал где случалось и так провел свой век. Наконец впал в болезнь и ребячество. Дм.В. Дашков над ним сжалился и помог ему. Равно ходатайствовал за него и князь Варшавский»200.
Здания университета и пансиона на Кабинетской улице (с 1823 по 1835 г. университет находился на углу Звенигородской и Кабинетской ул.) помнят имена многих деятелей российской науки и просвещения. Занятия в пансионе вели университетские педагоги – композитор К.А. Кавос, профессора П.А. Плетнев и А.В. Никитенко. С 24 июля 1834 г. по рекомендации Плетнева на историко-филологический факультет адъюнкт-профессором был зачислен Н.В. Гоголь, который служил на Кабинетской улице до конца 1835 г., читая здесь курс всеобщей истории. Об этом напоминает мемориальная доска в одном из читальных залов Научной библиотеки в главном университетском здании на Васильевском острове, установленная по решению совета университета в 1909 г., хотя с этим университетским зданием Гоголь связан не был. Для Гоголя, как и для Пушкина, середина 1830-х гг. была временем страстного увлечения историей. Оба они были убеждены, что только на историческом материале прошлого можно угадать пути будущего развития России. Среди слушателей лекций Гоголя был студент историко-филологического факультета Иван Тургенев, учившийся в университете в 1834–1837 гг. Тургенев вспоминал, что лекции, читаемые в университетских зданиях на Кабинетской улице, изредка посещали Пушкин и Плетнев. Тургенев был об этих лекциях невысокого мнения. Но это становится понятным, если учесть, что вместе с подготовкой к лекциям Гоголь много внимания уделял и литературной работе. Именно тогда он подготавливает к изданию новые повести, которые впоследствии составили сборники «Миргород» и «Арабески».
В 1824–1828 гг. для пансиона неподалеку выстроили новый двухэтажный дом, однако ученики продолжали ходить в свою прежнюю церковь, перешедшую к университету. Лишь когда университет вернулся на Васильевский остров и закрыли церковь, при гимназии, в которую преобразовали пансион, решили создать собственный храм. В 1838–1840 гг. Н.Л. Бенуа сделал слева двухэтажную пристройку к зданию и надстроил угловой корпус вторым этажом. 12 октября 1841 г. архиепископ Рязанский Гавриил освятил здесь домовую церковь в четыре окна, выходившую алтарем на юго-восток. Отделка храма велась по эскизам А. Лапина, деньги на эти работы (5 тыс. руб. серебром) дал купец В.Ф. Куницын. Утварь и часть образов взяли из университетской церкви, другие написал Е. Васильев, а пять местных – К.П. Брюллов. Они находились в «белом с позолотой» новом иконостасе, который вырезал из сосны Е. Скворцов. Орнаментальную роспись в храме исполнил Я.А. Лукин, лепку – Т. Дылев.
В 1830 г. вместе с преобразованием Благородного пансиона в 1-ую гимназию в городе появились Вторая и Третья гимназии, преобразованные соответственно из Петербургского высшего училища и из Петербургской губернской гимназии. Первый номер присвоили учебному заведению потому, что принимали сюда в отличие от других столичных гимназий по-прежнему только дворян, хотя гимназия на самом деле по старшинству – третья: первыми были 2-ая гимназия, считающая свою историю с 1805 г. и потерявшая в пути к сегодняшнему дню из своего названия имя Александра I, но сохранившая номер и историческое здание на Казанской улице, и 3-я гимназия на Гагаринской улице, того же 1805 г. основания.
Истории 1-ой Петербургской гимназии посвящено множество документов, исследований и воспоминаний201, из которых приведем наиболее колоритные фрагменты очерка, напечатанного без указания автора в выпуске «Квартального надзирателя» № 4 в феврале 2003 г.: В царствование Николая I гимназия была интернатом – даже петербуржцев отпускали к родителям только на выходные. Гувернерами служили исключительно иностранцы – четыре дня гимназисты говорили только по-французски, три – по-немецки. Воспитание было спартанское: даже в зимнее время на прогулку во дворе выходили без шинели – в одном мундирчике: побегать, поиграть в городки. По ночам в спальнях дежурили гувернеры: спать разрешалось только на правом боку, если ученик переворачивался, его будили и заставляли принять правильную позу. Выпускники с похвальным аттестатом приобретали классный чин и могли поступать в университет без экзаменов, трое лучших учеников средних классов за казенный счет зачислялись в Лицей. Раз в неделю два особо отличившихся гимназиста отправлялись в Зимний дворец, где имели счастье играть с наследником престола.
Николай I бывал в 1-ой гимназии по нескольку раз в году, приходил на уроки. По воспоминаниям выпускника Ивана Можайского, «во время перемены младшие классы выстраивались вдоль всего рекреационного зала во фронт. Государь выходит в зал, становясь перед фронтом, кричит: „Маленькие, ко мне!“. Выбегают вперед и к нему – кто хватает за ноги, кто за руки, некоторые стараются лезть на спину. Он стоит непоколебимо с улыбкой на устах, берет двух самых маленьких к себе на руки, и они целуют ему рукава сюртука, эполеты и воротник. „Ну довольно, дети“ – и пойдет обходить заведение, а мы бежим и кричим „Ура!“. В сенях: „Я доволен, доволен вами“ и к начальству: „Распустить воспитанников на три дня“. Мы подаем шинель, калоши, вырываем на память из султана перышки и провожаем его до подъезда, к коляске. Лошадь трогается, мы кричим „Ура!“ и только теперь замечаем, что улица наша запружена народом, который также кричит „Ура!“ вслед нашему царственному гостю».
В конце 1840-х гг. в гимназии ввели строевую подготовку. По рассказу выпускника Петра Гнедича (впоследствии драматурга и режиссера Александринского театра), случилось это так. «Весною пошли воспитанники нашей гимназии в Летний сад с гувернером. Была репетиция майского парада, на Марсовом поле был сам государь, остановились мальчуганы, скачет мимо Николай, показал на одного гимназиста и крикнул адъютанту: „Взять его!“. Тот перекинул мальчишку через седло и умчался. Гувернер приходит в гимназию, говорит „так и так“. Пишут рапорт министру. После долгих соображений написали: „Такой-то ученик арестован за несвоевременное снятие фуражки“. Николай надписал собственноручно: „Не за фуражку, а за то, что стоял как бурлак“. После этого и введена была маршировка и затрещали в коридорах гимназий барабаны».
В 1850-х гг. гимназия переживала кризис: университет не пользовался престижем среди дворян, и выпускники, как правило, готовились по окончании 1-ой гимназии поступать в Александровский лицей, Училище правоведения, Пажеский корпус, Николаевское кавалерийское училище. Меж тем в Петербурге открылось несколько частных пансионов: плата там была такая же или даже меньшая, а учили быстрее и лучше. Число пансионеров стало уменьшаться, и условия приема пришлось облегчить: принимали детей личных дворян (мелких чиновников), допустили вольноприходящих, живущих у родителей. При всей строгости почти не прибегали к исключению, держались правила «дети даны нам счетом и счетом должны быть возвращены родителям и обществу».
