- Ты, Николай Васильевич, не горячись,- примирительно говорит Стрелков.- Необходимости никакой нет, конечно, кроме как нам самим желательно стадо иметь снова. В Ловозере мы как раз все и достанем - одежду там, упряжь, сани, собак купим. В Краснощелье тоже собаки есть...
- Владимир Яковлевич, а у вас собака осталась? - спрашиваю я Устинова, вспомнив, как любовался я его работой на Большой Кумжевой, когда они, вопреки уверениям Егорова, клеймили и холостили летом оленей, и с каким старанием, с какой отчаянной готовностью маленький, невзрачный комок шерсти и хриплого лая по первому слову хозяина и взмаху его руки катился изо всех сил снова и снова по кочкастой тундре, заворачивая к берегу очередной оторвавшийся от стада "лоскут" оленей.
- Есть,- кивает он.
- Есть, как не быть, только на пенсию вышла, ста рая уже! - подхватывает, улыбаясь, Немчинов-вто рой.- Нет, тут как ни крути, а все равно места мало, тяжело будет...
- Да никогда и не выпасали здесь, все на восток! А как начали сюда жаться, в леса, вот и дошли, что только двадцать пять оленей осталось...
Это Устинов. Он - пялицкий. Он до сих пор переживает, как и другие пяльчане, за брошенное родное село, где у него еще стоит дом, который он отказывается продать или перевезти в Чапому. Он сдержан, немногословен, но чувствуется, как кипят в глубине страсти под обманчиво спокойной внешностью.
- До Пулоньги все равно стадо допускать нельзя, там они с сосновским стадом мешаться будут...
- Вот если бы Сосновку нам!
- В Сосновке и пастухи еще есть, наставниками могут быть настоящими!
- Каневых-то уже никого не осталось: Павел в Лопарской, там пасет, если на пенсию не ушел, двадцать седьмого года рождения он. А кроме них - Елисеевы, Ростислав да Альберт, Матрехин молодой...
- А где Володя Канев? - спрашиваю я, вспомнив носатого, как все Каневы, парня с плутоватыми глазами, с которым я шел морем из Пялицы в Сосновку. И Ростислава Елисеева помню. Он чем-то напоминает мне Немчинова - такой же худой и черный, такой же немногословный, но мне памятно уважение к нему бригады, многие из которой были старше его.
- Канев связистом работает сейчас,- отвечает Устинов.
Что ж, у меня есть что рассказать пастухам о возможностях будущего оленеводства, чего они еще не знают.
Неудача чаваньгского варианта бросилась Каргину в глаза, когда он облетал Берег и побывал в Сосновке. То, о чем они сейчас говорили - о желательности объединения с Сосновкой, как это было когда-то раньше, до образования национального Саамского района,- обсуждалось в обкоме. Принципиальное согласие на возможность такого воссоединения уже есть. Сосновка тоже не жилец, никаких национальных кадров там не осталось, все стада Саамского района сконцентрированы в центральной части полуострова, поэтому передача Сосновки колхозу "Волна" вполне возможна. Начав с оленеводства, там можно возродить прибрежный лов, поставить на промышленную основу сбор водорослей, возобновить строительство, привлекая новых людей, и все это станет еще одной выигрышной картой в общем возрождении Терского берега.
Рассказ мой принимается с интересом.
- Это другой оборот,- соглашается Николай Васильевич Немчинов.- Тут нам никаких "варягов" не надо, наставниками для молодежи сосновские пастухи будут, они нашу территорию знают не хуже нас, да и мы поможем. В ученики к ним из Варзуги и из Чаваньги пойдут...
- Раньше, когда два стада было, и мы, и сосновские боялись к Пулоньге выходить,- поясняет мне Немчинов-первый.- Как два стада сольются - ничего не сделаешь, не управишь их. А тут, если стадо общее, пускай переливаются, в конечном счете, все наши. Мы один край держать станем у Чапомы и Пялицы, а другой, к Поною,- сосновские...
Теперь, когда вопрос с территорией, похоже, определился, разговор идет оживленнее. С наставниками тоже ясно - не потерпят поморы "варягов", да и какую помощь могут те оказать в здешних условиях?
- Тут ведь все на местности знать надо, где летние, где осенние пастбища, где весенние, а это только своими ногами узнать можно. На вертолете облететь - ничего не увидишь, вот дело-то какое,- говорит мне Стрелков.- Как приезжий человек пасти сможет? Олень капризный. Если ты осенью его на зимнее пастбище привел - беспременно уйдет...
- И любить свою работу надо,- наставительно говорит Немчинов-второй.- Помню, как дедко меня учил. Пройдем морем реку Пялицу, круг сделаем, месяц времени прошел, гриб появился, пошло время к гону, оленей что-то поменее стало в стаде... Дедко и говорит: давай пойдем так еще по разу! И снова на тропу, где мы прошли, по второму кругу идем. И вот, смотришь, отбившиеся сами к тебе выходят - где десять, где двадцать, а то и больше, обратно сливаются. У них гон начался, и ихний предводитель начинает их всех собирать. Вот и потерь никаких нет, если знаешь, как и куда вести оленя!
Озабоченность у собравшихся теперь вызывает другое: с кем из молодых начинать, кого готовить? С этого и вступил в разговор Немчинов-первый, и сейчас он снова возвращается к этой теме:
- Разрыв теперь между нами и детьми, в деле нашем разрыв,- ничего они делать не знают и не хотят, как в десятилетки пошли. Не потому, что ученье им ум отбило, а потому, что в колхозе их не стало. Четыре класса здесь - ив интернат, только на побывку приезжают, как чужие, ей-ей! Мы с детства у отца-матери на подмоге были: там на тоне сидишь, там в стаде помогаешь... Приехал отец на оленях - ты вокруг вертишься, помогаешь ему упряжь снять. Он чинит или делает что.- ты ему опять помогаешь, учишься. В школе у нас урок труда был, сетки учились вязать. Второй-третий класс вместе учились. Они нитки мотают, а четвертый уже вяжет! А тут он не знает, с какого конца лошадь запрячь, не то что оленя, к нему он и подойти боится!
- А что, Петрович, если на очередной сессии поселкового Совета поставить вопрос о такой специализации урока труда в школе? Мысль-то хорошая, надо навыки молодежи передавать,- говорит Устинов, обращаясь к Стрелкову, и тот согласно кивает, подтверждая, что пусть сам Немчинов и поднимет этот вопрос, поскольку он - депутат.
- Упущено было село, промыслы, навыки эти,- говорит мне Стрелков.- Школу-то сельскую иначе надо было строить, чем, понимаешь, городскую, в соответствии с местными условиями, чтобы человека, значит, не только науке обучать, но и к самой жизни готовить... Сноровка в руках должна быть. А теперь как? До восемнадцати лет он учится, потом на два года в армию ушел, возвращается - ничего не умеет, разве что с железками работать, а на земле ему все сначала объясняй...
- И не научить его при всем желании! - с необычной категоричностью подхватывает Немчинов-второй.- Ну не может - и все! Был у нас Сашка Логинов, новый человек. И рассказываем ему, и показываем. Все понятно, а как до дела дойдет - никак не получается, потому что сноровки этой нет...
Важный, очень важный это вопрос, куда важнее, чем то же оленеводство. И мне понятно, почему так оживленно обмениваются сходными в общем-то мнениями колхозники, почему так волнует их, так задевает система здешнего образования, невольно отрывающая их детей не только от семьи, но и от дела, которое родители считают самым важным в своей жизни,- дела на своей земле. Это только со стороны показаться может, что работа на земле и на море особого ума и образования не требует...
Сложный это вопрос и - болезненный. Не только здесь, на Берегу,- на всем Крайнем Севере, в условиях редкого и редеющего населения, школьный вопрос стоит исключительно остро. От его решения зависит судьба всего края, потому что вместе с ним решается вопрос о преемственности поколений.
Что делается на Терском берегу, чтобы сохранить эту преемственность? Если судить по материалам районной газеты, которую я успел перелистать в Умбе,- ничего. Школьники ходили по маршруту "Пионеры - патриоты-интернационалисты", провели митинг "Европе - чистое небо", конкурсы политического плаката и рисунка, спортивные праздники. Правда, три ученические бригады в совхозе "Умбский" прошли практику вождения трактора, разбрасывали по полям удобрения, очистили сорок семь гектаров от камней... Производственная бригада при школе № 1 работала на полях колхоза "Всходы коммунизма". Последнее означало лишь то, что председатель этого колхоза, помещающегося в Варзуге, о котором я еще буду говорить, организовал бригаду из приезжавших на каникулы школьников. Школа здесь ни при чем...
- Ну, и у меня школьники работают,- говорит мне Стрелков.- А что делать? Завтра вообще всех, от стара до мала, поднимем на покос. Не о таком воспитании речь идет! О постоянном, чтобы не чужим себя подросток в колхозе чувствовал, елки-моталки, чтобы знал он, чем колхоз живет и что ему нужно! После восьми классов возвращаются из интерната те, кто дальше учиться не хочет. Так ему почти все заново объяснять надо... А открыть свою школу - кто позволит, когда у нас детей до нормы не набрать? Не позволит никто - ни райисполком, ни облоно...