— И что мне с ними сделать? — насторожился Март. — Уволить всех? Или расстрелять перед учебным корпусом?
— Я к тебе своих парней пришлю, — префект не обратил внимания на конструктивное предложение собеседника и грубо гнул свою линию. — Они проверят твоих мастеров, кто где был в это время, когда случилось. Так ты препятствия не чини. Хорошо? Это для тебя же лучше — чтобы никто не думал на твоих. Хорошо?
«А заодно выяснят, действительно ли Директор находился на месте, и вообще, чем он занимался последние семьдесят два часа, — про себя подытожил Март. — Ты, Палыч, прямолинеен, как паровозный тендер! Нельзя так! Нужно доверять людям…»
— О чем разговор! — вслух сказал Директор. — Пусть приезжают, работают — дело-то общее.
— Ну и ладно. А я всех соберу тут, — префект, не прощаясь, отключился.
— Стакан сока и машину к подъезду, — распорядился Март, выглядывая в приемную. — Сок сейчас, машину — через десять минут. Надо разобраться, кто там еще желал со мной пообщаться за последние пятнадцать минут…
* * *
…Одолев дневные страсти и тревоги, ближе к вечеру — часиков этак после семи, Директор удрал из Москвы. Комфортабельный «Понтиак» мчался по Дмитровскому шоссе, Март сидел на заднем сиденье, бездумно смотрел в окно и прислушивался к себе: ждал, когда же выветрятся все тревоги и наносные вредные поля, прилипшие за день к его могучему организму, и наступит предвкушение праздника, столь желанного и неожиданного в этот сумасшедший день.
Муки совести бывшего разведчика не посещали. С этой переменной, являющейся непреложной частичкой духовного мира любого индивида, Март давно определился: ни он, ни его «иксы» никогда не трогали чистых и светлых агнцев, невинных перед господом богом и законом — то бишь простых смертных из разряда среднестатистического обывателя. Во-первых, их никто заказывать не станет — агнцев. Убивают в основном из-за больших денег, политики либо каких-либо конфликтных расхождений на почве деловых интересов — а это, в конечном итоге, опять большие деньги. Во-вторых, если кто-то даже и закажет такого агнца — без явных мотивов, а просто так, от великой дури, исполнять его будут другие люди. Март с маньяками дел иметь не желает. За свою бытность в роли теневого вершителя судеб Директор трижды отказывался от таких немотивированных вроде бы заказов — во всех трех случаях это были малоизвестные молодые журналисты, внешне ничем пока что не примечательные, но явно перешедшие дорогу кому-то из сильных мира сего.
Чернов не выпадал из разряда особей, ликвидацией которых занимался Март и его команда. Владимир Николаевич — мир его праху — был большой сволочью. На его совести как минимум полтора десятка смертей, которыми бензиновый король не дрогнувшей рукой одаривал твердолобых конкурентов, не желавших гибко менять свой персональный курс в соответствии с веяниями времени. Разумеется, сам лично он никого не убивал. Но это ничего не меняет. Он заказывал. А это то же самое, как если бы самому всадить жертве пулю в голову…
Липкая паутина насыщенного событиями дурного дня отпустила самопроизвольно, как только миновали Озерецкое. Под пожарным заревом заката выскочила навстречу могучая стена вечнозеленого хвойного царства, окаймлявшая блестевшие тусклым серебром озера, смолистый тягучий аромат сбил махом все городские треволнения и надежно засосал в себя Директора вместе с «Понтиаком» и водилой. Обогнули по лесной дорожке Долгое и уже в потемках въехали в лесную усадьбу Нестерова. А тут уже шумство веселое, радостный гвалт крепких мужиков, жирный запах шашлыка и все прочие атрибуты предстоящей разгульной ночи.
Сегодня — ежегодно отмечаемый день вывода их полка из Афганистана. И ничего, что в этом году славная дата пришлась на понедельник — от этого хуже никому не стало. Все полчки, кто может, в этот день катят в гости к безногому майору в отставке Нестерову, который восемь лет назад при помощи боевых братьев приобрел в собственность усадьбу на берегу озера. В обычное время здесь отдыхают небедные люди: парятся в баньке, купаются в озере, шашлыки употребляют и развлекаются с привезенными из города длинноногими персявыми особями. Нестеров имеет от этого непыльного бизнеса стабильный доход — столичным толстомясым дядькам нравится уединенный лесной уголок, в котором можно оттянуться до обморочного состояния, вывалиться из бешеного делового ритма в ласковые воды озера, позабыв обо всем на свете и почувствовав себя шаловливым дитятей природы-матушки. Зимой предприятие не каникулирует: лыжи, «Бураны», все та же баня, шашлыки и доступные девы. А елки столетние — сами понимаете, они же вечнозеленые, одним цветом, зимой и летом. Каждый день у безногого майора расписан по клиентам, дабы не случилось накладки: у него даже график в сейфе лежит, под строгим грифом «Не замать!», в соответствии с которым (графиком, а не грифом) персоны прибывают и убывают как по расписанию. Но в День части (так ветераны именуют дату вывода полка — вопреки официальной хронологии, даденной от высокого начальства) Нестеров гонит к чертовой матери всех клиентов и по-царски встречает боевых братьев. Всю ночь во дворе горит костер — ночи в эту пору уже довольно прохладны, а гулять привыкли почему-то именно во дворе, в дом никого не загонишь. Стол ломится от хорошего провианта и водки, немногочисленная прислуга жарит шашлыки и запекает на камнях дичину, а ветераны до утра гуляют, общаются и предаются боевым воспоминаниям. Это праздник. Праздник широкой солдатской души, очерствевшей и обуглившейся в пекле войны, но не утратившей своей первоначальной величавой стати…
Март издали осмотрелся — ничего не изменилось с прошлого года: двухэтажный бревенчатый особняк, подсобные постройки, узкий деревянный пирс, выводящий напрямки к озеру, — и вся эта красота надежно укрыта от житейских бурь пышными кронами столетних великанов. Горит костер, музыка играет, молодой азербайджанец в переднике возится у мангала с шашлыками, баня выбрасывает в закатный пурпур еле видимую струйку последнего дыма — готова уже. А вокруг — напоенная духмяной хвойной эссенцией звенящая тишь, на страже которой застыли могучие гвардейцы-ели… Ни тебе бензиновой вони, ни стремительных железных потоков, ни издерганных озлобленных граждан, спешащих в свои бетонные клетки после первого рабочего дня. Господи, благодать-то какая! Эх, оторвусь!!!
— Паркуйся с краю, — Март указал водителю на полтора десятка разнокалиберных авто, выстроившихся как по линейке на правом фланге обширного усадебного двора. — А я пойду с мужиками поздороваюсь.
А мужики уже валили кучей, радостно галдя и распахивая заранее руки для крепких объятий-..
К полуночи Марту стало совсем хорошо. До упаду парился в баньке, голяком бегал по пирсу, сигая в студеную воду озера, затем совместно с боевыми братьями метнул подряд с десяток тостов — а пили из граненых «соток», традиция такая — и не заметил сам, как укушался до состояния невесомости. Напряженный ритм сегодняшнего дня и нервозность последних нескольких суток, прошедших под лозунгом «А куда же делась Ли?!», давали о себе знать: сознание желало по самую маковку погрузиться в алкогольный морок и растопить в нем едкую соль нерешенных проблем…
Директор сидел, навалившись локтями на стол, подпирал голову рукой — сама не держалась, падала — и, блаженно улыбаясь, прислушивался к ровному гулу застолья, изредка вставляя невпопад пришедшие на ум реплики, порой не имеющие никакого отношения к предмету разговора. Имела место невесомость, как уже было отмечено выше. Лица боевых братьев плавали вокруг в веселом хороводе, слова тоже плавали, смех веселый парил над столом, было устойчивое ощущение, что встань сейчас да подпрыгни повыше — полетишь. Красота!
Март попробовал: встать не получилось. Ноги не слушались.
— Эка я наелся! — вслух удивился Директор — в обычное время он был чрезвычайно стоек к алкоголю и никогда ранее не чувствовал себя таким пьяным! — Старею. Наверно, скоро умру… Так, ну а если теперь в туалет — то как?
Словно услышав последнее замечание, откуда ни возьмись появился давешний молодой азербайджанец-шашлычник, вежливо вытянул Директора из-за стола и повел к дому.
— Мне в туалет, — пояснил Март, заметив, что парень тащит его в дом. — Зачем мы в дом? Тут на улице есть — я знаю где.
— Видящник нада, — пояснил парень. — Сматрэт нада.
— При чем здесь видяшник? — пьяно удивился Март. — Мне только в туалет!
— Сичас пасмотрыш, — успокоил его шашлычник, проводя по длинному коридору и распахивая дверь в просторную комнату, уставленную мягкой мебелью. — Сказал так: адын сидыщ, смотрыщ, никто не паказываищ. Никто! Харашо?!
С этими словами азербайджанец вытащил из-за пазухи пакет, протянул его Марту и покинул комнату, захлопнув за собой дверь. Директор вскрыл пакет — там находилась видеокассета, на ярлычке которой печатными буквами было выведено: «Тов. Мартынюку, лично». Март пожал плечами, осмотрелся — в углу комнаты стоял «Сони» с. плоским экраном, и в комплекте к нему — одноименный видеомагнитофон.
