class="p1">На базе находилось человек тридцать, примерно половина от тех, кто был утром на разводе. Начальница указала на Гоголя:
— Ты старший.
Сама она, похоже, к станку идти не собиралась. Может оно и к лучшему. Гоголь построил нас в колонну по два, сам встал впереди. Возле станка образовали коридор. Я стоял четвёртым от начала.
Станок — всё та же стальная махина, похожая на огромный контейнер: ребристые стены, бетонный постамент, крышка на пневмоприводе. Я видел и чувствовал, как это работает изнутри. Ощущения малоприятные: тошнота, головокружение, неоновый свет обжигает глаза. Теперь я наблюдал за тем, что происходит снаружи. Контуры контейнера начали расплываться, сначала понемногу, потом всё больше, больше. Это не было вибрацией; вся конструкция словно размягчилась, стала матовой. Она то сжималась, то разжималась, того и гляди взорвётся.
Я отшатнулся.
— Стой спокойно, новичок, не дёргайся, — вернул меня на место сосед.
Мельтешение продолжалось минут десять. Наконец контейнер снова обрёл контуры, вернулся в прежние параметры и замер. С шипением заработал пневмопривод, крышка поднялась… Я ожидал увидеть людей, но оказалось, что контейнер под крышу забит ящиками, коробками и тюками. Надеюсь, не мы это разгружать должны. Тут бригаде профессиональных грузчиков на полночи работы.
Из четвёртого выхода появилась фермерская охрана, такие же, как мы, только логотип другой: перевёрнутый треугольник и рваный круг. Мелькнула бритая голова Матроса. Следом вышли осуждённые на принудиловку, везли за собой ручные тележки. Весь груз из контейнера стали перегружать на тележки и увозить. Работали споро. Что находилось в ящиках, не понятно, на таре ни ярлыков, ни лейблов. Вроде бы расслышал лёгкий звон соприкоснувшегося стекла, когда мимо проносили картонные коробки. И ещё от одного мешка исходил густой аромат кофейных зёрен. Почувствовал его не только я, многие потянули носом, в том числе и Гоголь.
Разгрузили контейнер за два часа. Всё это время мы стояли как наказанные, ни отойти, ни присесть. Лишь когда крышка контейнера захлопнулась и последние тележки с грузом скрылись за воротами четвёртого выхода, раздался короткий вздох облегчения.
Я решил, что на этом всё, но отпускать нас Гоголь не торопился. Он стоял возле контейнера с Матросом и в задумчивости постукивал кулаком по стальной крышке. Матрос показывал ему что-то на планшете. Один раз посмотрел на меня, усмехнулся. Узнал, стало быть.
Вдоль стены были составлены столы и стулья, возле них уже расположилось несколько человек. Закурили. Запах табачного дыма растворил остатки кофейного аромата. Я поморщился и отошёл к противоположной стороне. Охранники здесь сидели на корточках, некоторые, закрыв глаза, дремали.
— Долго нас держать будут? — спросил я, присаживаясь рядом.
— Сегодня во втором блоке рейд, — ответили мне.
Про какой-то рейд Гоголь говорил утром, но не объяснил, что за штука такая. Только сказал, что за него премиальные дают. Значит, что-то опасное, либо неприятное, либо и то, и другое.
— Что за рейд?
— Ты из какой деревни приехал?
— Он новенький.
— А, ну тогда готовься. В полночь выступаем.
— В смысле «в полночь»? А отдыхать когда?
— Ты сюда отдыхать пришёл? Это внутренняя охрана, сынок. Здесь статы за отдых не платят.
— Чё ты докопался до него, Аргон. Чувак впервые на таком деле, ему объяснить надо.
— Вот ты и объясняй, Ковтун.
Круглолицый мужик в коричневой футболке повернулся ко мне вполоборота.
— Контора составила списки по второму жилому блоку тех жителей, которые в течение месяца тратят меньше девяти статов в день. Наша задача их собрать.
— Не понял, зачем? Почему именно меньше девяти? Почему не десять, не восемнадцать? Пятьдесят шесть тоже хорошая цифра.
— Блин! — снова вспыхнул Аргон. — Что за молодёжь недогадливая? Питание трёхразовое, комплексный обед три стата. Три на три — девять. Чё тут непонятного? Меньше девяти статов тратишь, значит, не жрёшь нихрена, скоро подохнешь. А кому принадлежит жизнь в Загоне?
— Так мы их в яму? — дошло, наконец, до меня. — На трансформацию.
— Молодец, пять баллов.
Я прислушался к себе, дрогнет ли хоть одна струнка: жалость, сострадание, милосердие, справедливость? Да, где-то что-то вроде шевельнулось. Сама по себе ситуация казалась немыслимой, и нечто человеческое по-прежнему трогало что-то, что не до конца превратилось в прагматизм. Но в то же время я с хладнокровием понимал, что помочь тем людям не могу. Их уже приговорили. Даже если я возьму автомат, покрошу к чертям всю охрану, тех людей это не спасёт. А крови прольётся больше. И в чём тогда смысл? Можно устроить революцию, поменять систему, власть, но, боюсь, через какое-то время мы снова вернёмся к нынешнему корыту, и будем жрать из него полными ложками, потому что менять надо не системы, менять надо людей: взгляды на мир, на вещи, на отношения…
Но кое-что не получалось и сейчас. Я сопоставил суточные расходы:
— Погодите, не сходится. У них же за проживание вычитать должны, это дополнительно десять статов в неделю. Уже девятнадцать получается.
— Да сходится всё, успокойся. Когда ты в красной зоне, любые поступления уходят на списание долга. Жрать тебе не дадут, но с нар не погонят, по закону не положено.
— С нар не гонят, чтобы проще было отслеживать и вылавливать во время рейдов, — пояснил Ковтун.
— Так и должно быть. — Аргон блаженно вздохнул. — Получим номера, соберём шлак. Каждому дополнительно недельная оплата, четыреста двадцать статов. Жаль, что не часто. Купить бы ружьишко, да во внешку уйти.
— Во внешке что ли лучше? То же говно.
— Может и так, но хотя бы на воздухе. Солнце каждый день видеть буду, а не всё это…
Ждать пришлось долго, я успел задремать. Проснулся, когда подошёл отряд фермеров и принудиловка с тележками. На планшете часы оттикали половину двенадцатого. Пора бы.
Гоголь подал знак, мы поднялись и той же колонной отправились ко второму блоку. В коридорах почти никого не было, те, кто встречался, жались к стенам. Возле входа в блок остановились. Матрос начал отдавать распоряжения:
— Действуем по обычной схеме: четыре группы по двадцать человек в проходы, пятая здесь. Проверяем указанные места, сличаем номера, отмеченных на выход. Не торопимся, но и в носу не ковыряемся. При сопротивлении можете сломать пару рёбер, — он многозначительно посмотрел на меня. — Неходячих грузим на тележки.
— Много сегодня?
— По списку семьдесят шесть. Ворон не считаем, нагибаться и заглядывать под нары не стесняемся, тёмные углы стороной не обходим. Пока всех не соберём, рабочий день не закончится. Всё ясно? Начали!
Меня определили в чётвёртую группу, туда же попали Аргон и Ковтун, старшим — синий охранник с фермы. Нам достался самый дальний проход, с комплексами «Г», «Ж», «К», «О», «Т», не считая тупиков и закоулков. В каждом комплексе по сто, сто двадцать номеров. Всё это предстояло прошерстить, игнорируя злобные взгляды и мат недовольных жителей. Люди нашему вторжению не радовались, и не потому что их потревожили, а потому что понимали, с какой целью мы заявились, и что когда-нибудь точно так придут за многими из них.
Первые комплексы проверили без особых проблем. Действовали грубо. Если жилец спал, сдвигали штору, вздёргивали на ноги и по штрих коду определяли личный номер. Кто-то сам протягивал руки для проверки, но мы всё равно осматривали место, проверяя, нет ли кого под кучей тряпья.
Ковтун наткнулся на старичка, которому явно было под сто. Его без лишних вопросов выволокли в проход. Он едва стоял, ноги не держали, но выглядел ухоженным. Две женщины завыли как по покойнику. Аргон ткнул одну электрошокером, и крики резко прекратились. Ковтун проверил старика по базе.
— Не наш. Прикиньте, ему сто два года. Ты как дышишь, дед? Тебя давно должны были в утиль списать.
— Если оплата с номера поступает, значит, имеет право на существование, — ровным голосом произнёс фермер.
Я мельком глянул на женщин. Дочери спасают отца. Повезло старику.
В следующем комплексе нашли первого клиента. Мужик лет сорока, крепкий, только лицо исхудавшее, не ел давно. Правая нога непомерно раздута, вот и причина, почему не платит. Неработоспособный. Он сидел на верхних нарах, даже не пытаясь спрятаться, наоборот, крикнул с усмешкой:
— Давно ждал вас. Помогите спуститься, — и добавил с грустью. — Может пожрать дадут напоследок. Что скажешь, охранник? Дадут мне пожрать чего-нибудь нормального перед трансформацией? Всё же какая-никакая, но смерть, а желание смертника закон.
— Дадут, не сомневайся, — скривился Аргон. — Так накормят, что до следующей смерти вспоминать будешь.
— Спасибо тебе на добром слове, уважаемый. Дай Бог, вырвусь из клетки и покусаю тебя в тёмном коридоре.
Мы с Ковтуном сняли его, посадили
