— Трибун Геларий и ты, корректор, отправитесь навстречу обозу и предупредите комита об опасности, — распорядился Лупициан. — Возьмите с собой десять человек. Думаю, этого будет достаточно.
— А если мы угодим в руки варварам! — вскричал Скудилон.
— Значит, вас повесят, — отрезал Лупициан. — Передайте Ацилию, чтобы не рисковал понапрасну. Со своей стороны я сделаю все от меня зависящее, дабы прийти к нему на помощь. Но мне понадобится время, чтобы вызвать легионеров из крепостей и городов и привести их в нужное место. Возможно, на это уйдет неделя, возможно, десять дней. Пусть обнесет свой лагерь валом и ждет.
— Я понял, комит, — склонил голову Геларий. — И сделаю все, как ты приказал.
Высокородный Ацилий никого на землях империи не боялся, за исключением разве что императора Валентиниана. Да и не было особых причин для тревоги. Обоз из двух сотен подвод, доверху набитых золотом и оружием, охранялся таким количеством людей, что беспокоиться о его судьбе не приходилось. Тем более что Ацилий уже сегодня к вечеру рассчитывал пересечь границу Фракии и избавиться наконец от обузы, досаждавшей ему все эти дни. Путь Ацилия и его легионов лежал в Панонию. Восстание Прокопия подняло волну мятежей на границах империи, и божественный Валентиниан, не слишком доверявший своему туповатому брату и соправителю Валенту, решил укрепить гарнизоны крепостей в отдаленных землях проверенными военачальниками. Сведущие люди намекнули комиту Ацилию, что в случае успешной деятельности в Панонии у него появится шанс стать дуксом Фракийского военного округа, вытеснив с этого поста высокородного Гумоария, назначенного Валентом. Вообще Валент много потерял в глазах своего брата после того, как едва не упустил из рук половину империи, проиграв несколько важных сражений мятежнику Прокопию. К счастью для Валента, он все-таки сумел, в конце концов одержать верх над врагами без помощи старшего брата. Иначе дни его были бы сочтены. Валентиниан принадлежал к тому типу людей, которые никому и никогда не прощают поражений. Ацилий, проведший в свите императора немало лет, сам был свидетелем падений многих благородных мужей. Иные поплатились имуществом, но немало было и таких, которые лишились головы за единственный, быть может, в своей жизни промах.
— Гонорат, — обернулся комит к ехавшему по правую руку от него трибуну, — проверь, что за люди скачут нам навстречу.
Трибун Гонорат командовал личной охраной Ацилия и дело свое знал. Два десятка клибонариев, снаряженных как для боя, почти мгновенно сорвались с места и понеслись выполнять распоряжение комита. Ацилий не испытывал беспокойства по поводу незнакомых всадников. Во-первых, их было не более трех десятков, а во-вторых, даже на таком расстоянии он опознал в них римлян. Гонорат обернулся быстро и доложил комиту именно то, что тот рассчитывал от него услышать.
— Это посланцы высокородного Лупициана, трибун Геларий и корректор Скудилон.
— Важные сведения? — насторожился Ацилий.
— Нет, комит. Если верить Геларию, то дорога безопасна. Просто Лупициану надоело ждать, и он выслал навстречу нам своих людей, чтобы ускорить продвижение.
— Можно подумать, что мы ползем на четвереньках, чтобы досадить великому полководцу, — проворчал недовольный Ацилий.
— Трибун Геларий утверждает, что знает более короткую дорогу и очень удобный брод через ближайшую реку.
Ацилий уже потерял на переправах несколько телег и десяток лошадей, а потому решил прислушаться к советам людей, хорошо знающих местность. Тем более что трибун Геларий смотрелся человеком бывалым, прошедшим не одну военную кампанию. Не говоря уже о том, что он был римлянином, а не варваром, коих в последнее время много развелось в армии, в том числе и на командных должностях. Корректор Скудилон родился в Константинополе, что, однако, не мешало ему говорить на латыни, ласкающей слух образованного комита. Между Ацилием и корректором даже возник спор по поводу одной из речей Цицерона, произнесенной в стенах сената несколько сотен лет тому назад. Трибун Геларий только посмеивался, глядя на разгорячившихся спорщиков.
— Здесь следует повернуть направо, — подсказал любезный Геларий комиту, увлекшемуся интересной беседой.
— Но это проселочная дорога, — насторожился Ацилий. — Как бы колеса наших телег не увязли в грязи.
— Не беспокойся, комит, последний дождь в этих краях прошел две недели назад. Зато мы сократим путь почти на треть.
Ацилий обернулся на утопающий в пыли обоз и махнул рукой. И люди, и лошади были утомлены долгой дорогой и летним зноем, а потому с большой охотою свернули под сень дубравы. До реки, где животные могли утолить жажду, оставалось недалеко. Так, во всяком случае, уверял корректор Скудилон, и Ацилий охотно ему поверил.
— А что у тебя с рукой? — спросил комит у Гелария.
— Пустяки, — усмехнулся бывалый трибун. — Меня слегка зацепили в последней битве.
— Император Валентиниан опасается, что мятеж Прокопия вызовет волнения в пограничных землях империи, — вздохнул Ацилий.
— У нас пока тихо, — улыбнулся трибун Геларий. — Прошел, правда, слух о варварах, проникших во Фракию то ли из Венедии, то ли из Готии.
— Это уже заботы комита Лупициана, — нахмурился Ацилий. — А мне бы обоз побыстрее сбыть с рук.
— В этом мы тебе, пожалуй, поможем, комит, — сказал корректор Скудилон, оглядываясь по сторонам.
— Каким образом? — не понял Ацилий.
— А вот таким! — Трибун Геларий схватил комита здоровой рукой за плечо и резко рванул вниз.
Ацилий взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и рухнул в дорожную пыль. Оглушенный комит не сразу понял, что нападению подвергся не только он сам, но и вверенный его заботам обоз. Личная охрана Ацилия не сумела оказать достойного сопротивления коварным посланцам Лупициана. Комит осознал это, когда его клибонарии стали падать с коней один за другим. Ацилий попытался встать на ноги, но был придавлен к земле тушей коня, пронзенного по меньшей мере десятком стрел. А за спиной поверженного комита разгоралась самая настоящая битва. Легионеры, застигнутые врасплох на марше, все-таки пытались оказать сопротивление. А клибонарии даже сумели оттеснить трибуна Гелария и его людей, столь подло обошедшихся с комитом. Ацилий с чужой помощью поднялся с земли и сел в седло. К сожалению, успех клибонариев оказался локальным, и они вскоре были отброшены в заросли наседающими варварами. Комит, поначалу заподозривший было в измене Лупициана, наконец сообразил, что ловушку ему расставили совсем другие люди. Ацилий предпринял героическую попытку собрать вокруг себя клибонариев, дабы помочь пешим легионерам, безжалостно истребляемым варварами. Но клибонарии падали один за другим под градом стрел, летевших непонятно откуда, и под ударами мечей варваров, вырастающих словно из-под земли. Как человек опытный, Ацилий быстро определил, что имеет дело с хорошо обученными и отлично вооруженными противниками. Конные варвары ни доспехами, ни закалкой мечей не уступали клибонариям. А их пехота, ощетинившись длинными копьями, буквально сметала со своего пути легионеров, пытавшихся сомкнуть ряды. Комиту Ацилию не в чем было упрекнуть своих людей — даже оказавшись в безнадежном положении, они дрались с редким упорством. Но натиск варваров не только не ослабевал, а уж скорее услиливался. Причем атаковали они сразу с двух сторон, взяв легионеров в клещи. Однако более всего людям комита досаждали лучники, сидевшие на деревьях. Несчастные легионеры не в силах были защитить себя от летящей сверху смерти. Ацилий с сотней уцелевших клибонариев попытался прорваться сквозь плотные ряды варваров, но был во второй раз за сегодняшний день выброшен из седла. В этот раз комиту подняться не дали. Ацилий увидел блеск стали над своей головой, попробовал выбросить меч для перехвата, но сдержать удар секиры не сумел и рухнул в пыль, обливаясь кровью.
