По лицу Шахова идет еле зримая рябь, но он тут же сгоняет ее. Вот же выдержка у мужика, позавидуешь. Скала просто, незыблемый утес. Он всю жизнь такой, меня это с детства поражало. Самый крепкий из всех, самый суровый. Батя его Каем называет по старинке, а это насколько помню, ледовое сердце.
- Хорошо. Я слушаю.
- Присядь, это надолго. И скажи Ромке, пусть Злату уведет погулять.
Ник ватсапит сыну, отсылая сообщение. Только слышу возмущенный вопль ненаглядной и рокот сына Шахова, а потом удаляющиеся шаги. Вот так нормально. Теперь можно вываливать все, как есть. Ник пододвигает стул и садится также, уперев локти в колени.
- Слушай, я знаю, что тебе не нравится, что я со Златой. Но извини, так получилось. За то, что было до этого, прости. Я знаю, как ты к ней относишься. И как дорожишь ею, тоже в курсе. Я до последнего отгораживался, берег ее от себя, делал больно сознательно, но не поддалась, понимаешь? Ты же и сам когда-то жену от себя берег, так ведь? Ты же тоже чего-то боялся, ну? – рублю со злости воздух рукой. – Стыдно, пиздец как перед ней. Я влюбился, Ник. Я люблю твою дочь! Это навсегда, навечно. Я сдохну без нее, понимаешь? Не смог устоять, она все преграды разрушила, все в труху смела. Злата все для меня, веришь? Короче, чтобы ты не делал, я не откажусь от нее никогда. Согласишься или нет, выбирай, дело твое, но знай – я ее не отдам ни при каких условиях.
30
- Я сейчас должен зарыдать от умиления и броситься тебе на шею? – прищуривается Ник. – «Здравствуй, сынок» ты от меня не услышишь точно.
Я не в силах удержать кривую усмешку на своем лице. Не сказать, что охренеть как приятно слышать сказанное, хотя другого не ждал. Такой плохой, что ли? А? Рожей не вышел? Для Ника очевидно, что да.
Обижаться не стоит, наверное, я же все понимаю. Еще непонятно как себя повел бы, будь в аналогичных условиях. Да неприятно все равно, лицо перекашивает, не могу удержать мимику. Перебарываю себя и якобы безразлично тяну.
- Не напрягайся, побереги силы. В известность поставил, так что дальше сам разбирайся и думай, как к этому относиться, - смотрю в мглистые глаза Шахова и задвигаю дальше. Ноздри Ника раздуваются и немного приподнимается верхняя губа, практически сиплый рык прорывается. Маскирует его кашлем. Ох и зверь, его мать, но меня не испугать. – Сейчас речь о другом пойдет. Ты готов выслушать без припадков ярости? – понимаю, что еще хуже задеваю, но все же пусть остановится разматывать гнев.
Ник откидывается на хлипком стуле, отворачивается и выдыхает в сторону. Некоторое время думает под свое мерное движение грудной клетки. Возвращает мне взгляд и ни капли тепла я в нем не вижу, да и не жду этого, если честно.
- Ладно, давай, я готов.
Прекрасно. На всякий случай быстро примеряю сколько до стены, успею ли уклониться, если всадит. Успею. Реакция не подведет, несмотря на поврежденную голову.
- Ну тогда такие дела. Попал я, Ник, по самые помидоры. Слить хотят на Билаторе. Ката знаешь?
Шахов хмурится и двигает бровями. По лицу прокатывает омерзение и желчь, которую не сразу сгоняет. Переборов себя, тяжело сглатывает.
- Ну знаю. Встречались. Мразь редкостная.
- Так вот эта мразь может зацепить, если прознает, что твоя дочь со мной. Увези ее на месяц, спрячь.
Шахов застывает, не моргая шпарит, прожигает до пяток. Что выражает взгляд, понять можно без долгих раздумий. Он готов меня убить тут же, закопать в белье больничной кровати. Слышу глухой скрежет зубов, который он глушит ладонями, прижав их к лицу. Он умный мужик и ясно понимает, что я на самом деле имею в виду. Выдержки не занимать, потому что соображает, что у нас со Златой неизбежно развивается, только поэтому сейчас живой еще. Он также понимает, что она от меня не откажется. Я от нее тем более.
- Ты охуел, так подставлять? – низкий голос накрывает пространство палаты.
Внутри него идет непримиримая борьба, ощущаю это осязаемо. Напряг висит жесткий, но я понимаю все.
- Ник, остынь. Вижу, что не рад, но уже все. Я не отдам ее назад. Прошу только об одном – увези на тридцать дней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Пошел ты! – тяжело вздыхает и трет виски, попутно прикрывая глаза. Секундная слабость и снова приходит в себя, он вновь кусок льда. – Видит Бог, я не желал Злате того, что моя Лена со мной пережила. Ты правильно сказал, что кровь ей свернул в свое время. Так меня стыд и сейчас жрет. Понимаешь, почему дочь от тебя отрывал? Я слишком хорошо тебя знаю, Молот. Слишком! Злате хранитель нужен, а ты победитель. Сечешь разницу?
- Не гони, ты слишком предвзято ко мне относишься, - пытаюсь тормознуть его.
- Да? – издевательски тянет Шахов. – Что выберешь? Победу на Билаторе или мою дочь?
- Не сравнивай. Это несопоставимо. Ты просто провоцируешь и ничего больше. Я прошу лишь оградить ее от чего бы то ни было на этот срок. И все! – гневно рублю в ответ. Он меня допекает своей непробиваемостью. Я не собираюсь больше ничего доказывать. Слушать о том, что не подхожу Злате больше не хочу. - А, вообще, знаешь что? На хрен, Ник, без тебя справлюсь. Поставил тебя в известность, совесть чиста, ты теперь в курсе. Я все сам сделаю без твоей помощи.
Не получается у нас разговора. Злюсь, не контролирую свои эмоции, слишком они шибают. Горячую краску раскидывает по всему телу рваными пятнами. Мне душно и жарко. Ебашит по коже взрывная рванина. От ярости подбрасывает на скрипучей кровати. Подрываюсь и шагаю к окну, упираюсь лбом в прохладное стекло, остужаю себя.
Нечаянно выцепливаю взглядом в парке Злату и Рэма. Рэм сидит на лавке, а панночка, гневно размахивая руками, что-то ему доказывает, но тот не ведется на нее. В бессилии срывает резинку с волос и растрепывает волосы, которые тут же подхватывает ветер и разбрасывает по плечам. Красивая она. Залипаю, смотрю не отрываясь. Она словно чувствует меня, поднимает взгляд. Меняется в лице, подпрыгивает и улыбается. Маякую ей в ответ. Нежная моя, любимая. Не ждал от себя этих действий, но делаю вперед своего сознания: посылаю воздушный поцелуй. Она ловит и прикладывает к своему сердцу.
- У меня есть предложение, - гремит позади Шахов.
- Озвучивай.
Не успеваем. Наш разговор прерывает шум и хлопок двери. В палату влетают мать и отец. Мам Ляля бледная, как мел, несется ко мне на огромной скорости и, тормознув перед самым носом, застывает.Только не реви, только не реви,твержу про себя. Она знает, что вида ее слез не выношу. Меня наизнанку от них выворачивает. Ненавижу, когда мать волнуется. Сжав ладони, она смотрит мне прямо в самую глубину глаз и немо спрашивает. Я киваю ей, типа, все хорошо. Она обнимает меня, прикладывает руки к затылку и сразу отдергивает, нащупывая там пластыри. Не то, чтобы она никогда меня не видела с этим атрибутом, просто их там много.
- Сынок, это что? – шепчет сухими губами.
- Херня там, мама. Не забивай голову.
- Херня? – тянет она. – Херня, да?... Может добавить? – вот она, понеслось. В действии Ляля Величанская, сейчас еще и бате прилетит. Так всегда у нас. За каждым разом, когда получаю травму и мать это видит, всем становится жарко. – Вань, что случилось? Почему ты здесь? Сколько мне еще с ума сходить? А все ты! – тычет в застывшего отца.
Батя стоит около Ника, который за всем этим наблюдает. Я медленно отворачиваюсь к окну и ищу взглядом Злату. Ее нет, видно ушла куда-то с Рэмом. Тоска без нее. Надо быстрее заканчивать эти посиделки, все решить точно с Ником и найти свою ненаглядную. Но пока без вариантов, мать завелась, что надолго. Теперь пока не проорется, не выскажет бате все, что думает о моем образе жизни не успокоится. Неужели не понимает, что это ничего не изменит. Ничего!
- Ляль, хватит, - подает голос отец. – Ему сколько лет? Он вправе все решать сам. Ему жениться скоро, а ты все орешь на него, будто ему пять. Он взрослый мужик! Ему четвертак, а ты ведешь себя, как…
- Как я себя веду, а? – взрывается мать. – Говори! Ему башку проломили ничего так? Или у тебя еще сын в запасе имеется? Нет, может я не знаю, скажи мне! – орет на всю палату.
