– Ты видел Малчека? Как он? Плох?
Брэнд, Гамбини и Терсон обменялись взглядами. Брэнд ответил:
– Да нет, вроде. Худой как палка и белый как бумага, но в остальном все нормально, я думаю. А ты что скажешь?
Гамбини кивнул.
Терсон был настроен более скептически:
– Он выдохся, лейтенант, – сказал он твердо. – Он устал до самых костей.
Брэнд предложил всем сигареты. Дождь намочил пачку, целлофан размяк.
– Он действительно ваш комиссар? – спросил Брэнд посмотрев на Реддесдэйла.
– Так написано на его двери. Лично я думаю, что он прирожденный уличный коп, которого держат привязанным к стулу.
– Судя по всему, он вырвался.
Они исподтишка глянули на резкие выразительные движения рук Реддесдэйла, когда тот разговаривал с Муром. Капитан выглядел уже менее дружелюбным.
Гамбини презрительно взглянул на лес:
– Любой десятилетний ребенок проберется мимо этих недотеп. Только посмотри на них.
Он бросил свою сигарету в лужу и с силой раздавил ее. Реддесдэйл покинул капитана и вернулся к ним.
– Капитан Мур считает, что уже достаточно людей ведут поиски в лесу. Он твердо уверен, что мы можем лишь затруднить операцию, – сообщил он ровным голосом.
Брэнд фыркнул и, помолчав, сказал:
– Ну, раз капитан так считает, комиссар, я думаю, что нет смысла торчать здесь под дождем. Почему бы Вам не вернуться со мной в Кламат и не выпить по чашке кофе или чего-нибудь еще?
Его глаза говорили совсем другое, и все это заметили. Через пять минут они уже ехали вслед за машиной Брэнда по шоссе, притихшие Гамбини и Терсон на заднем сиденье.
Проехав около мили за поворот дороги, автомобиль Брэнда резко свернул через кювет к громаде леса. Реддесдэйл сделал то же самое, машину занесло и она проскользила по грязи и сосновым иголкам, выписывая светом фар беспорядочные узоры на гигантских деревьях.
Заехав в лес ярдов на тридцать, Брэнд остановился, выбрался из машины, подошел к ним и наклонился к окну.
– Здесь проходила старая дорога дровосеков. Я думаю, один из парковых офицеров об этом знал, но Мур не дал ему и рта раскрыть, – Брэнд красноречиво высморкался в синий носовой платок. – Но дело в том, что мы сможем по ней проехать не больше полумили. Но на другом конце леса эта дорога заворачивает к скалам и мы, может статься, наткнемся на них, когда они будут выходить. Что ты думаешь?
– Я думаю, мне надо было надеть галоши, – мрачно отозвался Гонсалес.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Буря понемногу утихала. В шуме ветра уже не слышалось истерического надрыва. Ураган еще бушевал и рвался среди верхушек деревьев, но Малчек чувствовал, как он удаляется, чтобы скрыться где-то далеко от побережья.
Дважды Майку пришлось остановиться, чтобы опираясь на дерево, избавиться от завтрака, ланча и ужина, а также, наверное, и пищи прошлой недели. Клер перестала протестовать по поводу их гонки без отдыха, сберегая дыхание, чтобы оставаться живой. Она тупо продолжала следовать за Малчеком – ее ледяная рука в его жарких пальцах – и молилась, чтобы он потерял сознание. Но Малчек не терял. Он запрокинул голову, давая дождю возможность смыть горечь из его рта. Ледяные струйки падали на его глаза, волосы, щеки, но не охлаждали. Дважды он пытался снять свою насквозь промокшую куртку, но Клер от этого чуть с ума не сошла, и он оставил эти попытки.
Температура скоро должна упасть. Она была менее высокой, чем в прошлый раз, менее сжигающей, но и этого было достаточно. Самое худшее было то, что на него продолжали наплывать воспоминания. В одно мгновение вся эта дурацкая ситуация была абсолютной ясной, а в следующее он пытался вспомнить, что он хотел: или вспомнить, или забыть, или что-то еще. Единственной устойчивой мыслью была одна: идти. Идти, чтобы спастись.
Но конец приближался с каждой секундой. Его ноги тряслись, жар сжигал его изнутри. Майк ощущал себя пустой оболочкой из кожи, продирающейся сквозь ветки и листья, он недоумевал, как еще что-то до сих пор не проткнуло его и не выпустило воздух. Только боль напоминала ему о мышцах.
– Скоро мы найдем место, чтобы остановиться.
– Я давно уже нашла место, – пожаловалась Клер, – но ты не захотел туда залезть.
– Что за место?
– Маленькая пещерка, там, в овражке, за папоротником. Я говорила тебе.
– Правда? Извини. Что я сказал?
– Ты сказал, что слышишь, как звонят колокола. Ты сказал, что это ангелы.
– Боже!
Почему все еще не слышно шума моря?
– Майк, давай в следующем году поедем в отпуск в пустыню?
– Конечно, крошка. Конечно.
Он, подумав, выбрал направление и зашагал снова. Чего ему действительно не хватало, так это бойскаута. Всего одного бойскаута, пусть даже маленького. Черт, он так много забыл. И во Вьетнаме все было совсем по-другому. Кроме дождя. Дождя, который он знал так хорошо.
Остаток ночи, в пути, не останавливаясь. Следующий день в заброшенном курятнике, размером со спичечную коробку. Ночь опять в дороге. И следующая. Пришлось бросить ружье и НЗ, который он спрятал за городом. Все унесла река, своей разлившейся маслянистой водой. Она казалась спокойной, пока он не вошел в воду по пояс, но подводное течение потянуло его за щиколотки по илистому дну. Он упал. Быстро, так быстро, берега проносились мимо, как скорый поезд Санта-Фе. Он чуть не вывихнул руку, хватаясь за что попало. По берегам стоял лес, но не такой, как этот. Тонкий бамбук и лианы, везде запах гнили, и хлопанье бумажных крыльев до тех пор, пока воздух не наполнился жужжанием одного гигантского насекомого, наблюдающего, затаившегося, ждущего. Дождь, дождь, дождь… Идти, только идти, каждую милю, как последнюю, каждый час, как последний, пока ему не начало казаться, что он стоит, а джунгли движутся. Потом дерево, еще бамбук. Еще одно дерево. Маленькие деревца, можно было увидеть их вершины. Наконец-то можно было присесть на что-то, кроме склизкой, густой, черной грязи. Началась дрожь. Потом лихорадка.
– Ты слышишь что-нибудь?
Голоса крестьян, которые его нашли? Голоса армейских врачей? Врачи сказали, что он будет в порядке, как новенький. Но он не был. Ничто не было.
– Это гром… или… Майк, это прибой!
– Что?
– Этот звук. Это шумит море!
– Мы в двухстах милях от моря. Глупая женщина.
– Что? Но… Ладно, ничего. Я думаю, это море, в той стороне. Майк, это оно.
Он железной рукой остановил ее стремительный порыв, и Клер развернуло, как ребенка на карусели.
– Это море, – сказал он изумленно и тревожно.
– Да, – заикнулась она. – Я уже сказала.
– Да.
Клер беспомощно стояла, глядя на Майка. Деревья здесь были реже. Сосны и широколиственные. И больше света, даже если и был всего лишь более бледный оттенок черного. Лицо Малчека казалось белым овалом. Глаза сверкали.
Внезапно он упал на колени, резко и жестко. Она полуупала, полусела рядом с ним, ожидая чего угодно, но не этого движения. Сначала Клер подумала, что Малчеку плохо, потом, когда он пополз, она двинулась следом, грязь и листья застревали между ее пальцев.
Ничком упав на живот, Малчек вполз в низкий, круглый куст. В центре была ниша, которое какое-то животное устроило для ночевки. Малейшее движение – и они натыкались на дюймовые шипы, но места была достаточно для них обоих.
– Когда я увидела тебя в первый раз, то поняла, что ты и есть тот парень, который возьмет меня с собой в самые лучшие места, – заявила Клер, продираясь вслед за ним. Шипы цеплялись за ее волосы.
– Да уж, я человек оригинальный, – признался он устало.
Майк на секунду закрыл лицо руками, потом обнял Клер.
– Конец пути, крошка. Дальше не идем.
– Давно пора.
– Пожалуй.
Сначала, усевшись, он чувствовал себя, как будто все еще бежал, его сердце громко стучало и дыхание прерывалось. Спокойно сидеть тоже было нелегко, когда хотелось втягивать в себя кислород и тереть гудящие ноги.
Когда-то Клер спросила его, примерно сто лет назад в лесу, не казалось ли ему неестественным учить ее стрелять среди такой красоты. Тогда он сказал, что нет, но только сейчас понял ее. Другие люди отправились в рестораны и на вечеринки. Они же сидели в середине колючего куста, пытаясь спастись от смерти. Ничего себе любовное приключение!
Когда все это безумие закончится, если оно закончится и они останутся живы, смогут ли они перенести шок обыкновенного счета за электричество? И будет ли им достаточно обыкновенных счетов и повседневных забот?
Потому что, когда он будет выписывать чек Тихоокеанской Газовой и Электрической компании, внутри него будет спать зверь. Зверь, которым он когда-то был. Майк мог только надеяться, что он будет спать тихо за улыбками, детьми, Клер, повседневностью. Но он никогда не умрет.
Никогда… Никогда.
– Как ты только можешь спать сидя? – возмущенно прошептала Клер.
