— Мы ведь еще не уверены, что он пользуется мыльным порошком, — охладила я пыл Вандера.
— Да-да, конечно.
Хоть бы в лаборатории определили, что «блестки» на телах жертв — это и есть мыльный порошок! Но одного нашим химикам — да и никому — точно не выяснить: каково происхождение «блесток» на конверте? И, если уж на то пошло, как сам конверт оказался в морозильнике? Проснулся мой внутренний голос и снова стал меня изводить.
Ты просто не можешь признать, что ошиблась, зудел он. Ты не хочешь принять правду. Ты сама перепутала ярлыки, а «блестки» попали на конверт с твоих собственных рук.
Но что, если?.. Что, если все было не так безобидно? Я молча спорила с внутренним голосом. Что, если некто с каким-то умыслом положил конверт в морозильник и «блестки» попали на картон вовсе не с моих рук, а с рук этого злоумышленника? Странное предположение. Да, что-то фантазия разыгралась не на шутку.
Однако похожие «блестки» были найдены на телах всех четырех задушенных женщин.
Я знала, что, помимо меня, к конверту прикасались Винго, Бетти и Вандер. К конверту могли прикасаться еще только трое — Таннер, Эмберги и Билл.
Перед моим мысленным взором всплыло лицо Билла. Память услужливо развернула передо мной все события понедельника, и мне стало не по себе. Во время совещания с Эмберги и Таннером Билл вел себя так холодно, так отстраненно. Он даже в глаза мне смотреть не мог — ни у Эмберги в кабинете, ни позже, у меня в конференц-зале.
Я живо вспомнила, как с колен Билла соскользнули дела четырех жертв маньяка и в беспорядке рассыпались на полу. Таннер тут же предложил помочь их собрать — совершенно естественно предложил, из простой учтивости. Но именно Билл собрал все бумаги, среди которых находились и незаполненные ярлыки. Затем они с Таннером разложили бумаги по папкам. Прихватить ярлык и сунуть его в карман — пара пустяков…
Потом Эмберги и Таннер ушли вместе, а Билл остался со мной. Мы еще поговорили в кабинете Маргарет — минут пятнадцать, не больше. Билл был такой нежный, убеждал меня, что пара бокалов и вечер вдвоем способны творить чудеса.
Билл ушел, а я осталась — то есть никто не видел, каким путем он выходил из здания и куда направился…
Я гнала эти мысли, эти образы, я не позволяла себе плохо думать о Билле. Какой кошмар! Неужели я потеряла контроль над собой? Билл на такое не способен. Во-первых, зачем? Невозможно представить, какую выгоду он бы извлек из подобного саботажа. Наоборот, путаница с ярлыками испортила бы ему все обвинение, с которым он должен был выступать в суде. Да что там испортила бы — путаница стала бы крахом всей карьеры Билла!
Ты, продолжал внутренний голос, ищешь крайнего, потому что не хочешь признать простую вещь: ты, возможно, сама виновата!
В моей практике еще не было более сложного дела, чем эти зверские убийства, и страх охватывал меня при мысли, что я не справляюсь. Вдруг я разучилась мыслить логически, просчитывать каждый шаг? Вдруг наделала непростительных ошибок?
— Мы выясним химический состав этого чертового мыла, — приговаривал Вандер.
Как дотошные покупатели, мы должны были найти коробку из-под мыльного порошка и прочитать, какие ингредиенты входят в его состав.
— Я поищу в женских туалетах, — вызвалась я.
— А я займусь мужскими.
Занятие оказалось не из приятных.
Без толку прочесав женские туалеты во всем здании, я сообразила обратиться к Винго — в его обязанности входило следить за тем, чтобы в туалетах всегда было мыло. Винго направил меня в подсобку, находившуюся на первом этаже, недалеко от моего кабинета. Там-то, на верхней полке, сразу за кучей тряпок, я и обнаружила большую серую коробку с надписью «Борное мыло».
Значит, основной ингредиент — бура.
Я быстро справилась по химическому справочнику и выяснила, почему мыльный порошок сиял, как салют в День независимости. Бура входит в состав бора, кристаллического вещества, которое проводит электричество, подобно металлу при высоких температурах. Диапазон использования буры в промышленности достаточно широк — от изготовления керамики, некоторых видов стекла, стирального порошка и дезинфекторов до производства абразивов и ракетного топлива.
По иронии судьбы, львиная доля буры добывается в Долине Смерти.
Наступил вечер пятницы и как-то незаметно прошел. Марино не позвонил.
В субботу, в семь утра, я уже была в морге и судорожно листала журнал учета.
Мне не требовались уверения — я не сомневалась, что в случае чего узнаю обо всем одной из первых. В журнале не было записей о поступлении новых трупов, но тишина казалась зловещей.
Я не могла отделаться от мысли, что где-то меня поджидает труп очередной жертвы маньяка, что кошмар еще не закончился. С замиранием сердца я ждала звонка Марино.
В половине восьмого из дома позвонил Вандер.
— Пока ничего? — спросил он.
— Как только — так сразу. Не волнуйся, я тебе сообщу.
— Я буду на телефоне.
Лазер стоял на каталке в лаборатории Вандера — в случае необходимости нужно было только перевезти его в рентгеновский кабинет. Я заняла первый стол для вскрытия — накануне вечером Винго натер его до зеркального блеска и оставил на каталках все необходимые хирургические инструменты и контейнеры для проб и вещественных доказательств. Пока ни стол, ни инструменты никому не понадобились.
У меня на субботу было два трупа — погибший от передозировки кокаина прибыл из Фредериксберга, утопленник — из округа Джеймс-Сити.
Приближался полдень. Мы с Винго заканчивали вскрытие.
Винго со скрипом проехался кроссовками по влажному кафельному полу, прислонил швабру к стене и выдал:
— Провалиться мне на этом месте, если сегодня ночью добрая сотня полицейских не работала сверхурочно.
— Будем надеяться, их труды были не напрасны, — отвечала я, продолжая заполнять свидетельство о смерти.
— Были бы, если б они охотились за мной. — Винго принялся поливать из шланга заляпанный кровью стол. — Преступник не дурак, он дома отсиживается. Один коп сказал мне, что полиция останавливает каждого, кто ночью ходит по улицам. У всякого, кого заметят, проверяют документы. Да еще и чек со стоянки потребуют, если машину обнаружат в окрестностях.
Я подняла глаза на Винго:
— Какой, говоришь, коп тебе об этом поведал?
Сегодня к нам не поступали трупы из Ричмонда, соответственно и полицейские из Ричмонда не приезжали.
— Один из тех копов, что привезли утопленника из Джеймс-Сити.
— Коп из округа Джеймс-Сити? Откуда ему известно, что делается по ночам в Ричмонде?
Во взгляде Винго читалось: «Что ж тут непонятного?»
— Его брат служит в полиции в Ричмонде, — объяснил мой ассистент.
Я отвернулась, чтобы скрыть раздражение. Вот что называется «язык без костей». Какой-то коп, у которого брат, видите ли, служит в Ричмонде, запросто — и в красках — рассказывает первому встречному обо всех делах в полиции. Интересно, что он еще разболтал? Слишком много толков. Я другими глазами посмотрела на сложившуюся ситуацию — да уж, опасаться следовало всего и всех…
Винго продолжал:
— Мне кажется, преступник залег на дно. Решил выждать, пока все успокоятся. — Винго сделал паузу. По столу барабанили струи воды. — Тут одно из двух: либо маньяк затих, либо сегодня ночью он еще кого-то задушил, просто тело пока не обнаружили.
Я молчала, едва сдерживая гнев.
— А вообще-то, кто его разберет? — Голос Винго заглушала вода. — Как-то не верится, что он так скоро взялся за свое. Ведь риск-то какой! Но я слышал одну версию: вроде как такие маньяки, убив несколько человек, становятся безрассудными, будто дразнят, а на самом деле они хотят, чтобы их поймали. Получается, преступник уже и не хочет убивать, а все равно убивает и умоляет, чтобы ему помогли остановиться…
— Винго! — попыталась я прервать его тираду.
Однако он не отреагировал на мою реплику.
— Это как болезнь. Маньяк знает, что болен. Я почти уверен, что он знает. Может, он просит людей защитить его от самого себя…
— Винго! — Я повысила голос и развернулась вместе со стулом. Винго выключил воду, но было поздно. Мои слова в гулкой анатомичке прозвучали шокирующе громко:
— Он не хочет, чтобы его поймали!
Винго от удивления раскрыл рот, лицо его вытянулось — он не ожидал, что я могу быть такой резкой.
— О господи! Простите, доктор Скарпетта, я не хотел вас огорчить. Я…
— Ты меня не огорчил, — отрезала я. — Однако заруби себе на носу: такие выродки не хотят, чтобы их поймали. Преступник — не больной. Он — дерьмо, он — само зло, и он убивает, потому что ему нравится убивать, ты понял?
Винго проскрипел в своих кроссовках к умывальнику, взял губку и принялся, избегая смотреть на меня, оттирать ножки стола.
