Ярань произошел от марийского
ер или
йар, что означает озеро с прибавлением к этому озеру суффикса притяжательных прилагательных
н(ь). Пусть себе считают.
Опальные воеводы
В существовании Яранска в 1594 году сомневаться уже не приходится – в разрядных книгах того времени есть запись о том, что с середины марта воеводой «в новом Еранском городе» был «Федор Васильев сын Головин», да еще «голова Григорей Исленьев». Эти двое исполняли те же должности и в следующем году, и в следующем за следующим, и так до самого конца шестнадцатого века. Надо сказать, что должность воеводы, как и должность стрелецкого головы, в новорожденном Яранске синекурой не была. В Яранск никто на воеводство не просился – туда посылали, а вернее, ссылали. Головина вчерашний раб, татарин и зять Малюты сослал за близость к Шуйским. Федору Васильевичу еще и повезло. Это была в некотором роде почетная ссылка. Могла быть просто ссылка в тот же Яранск или еще дальше – на Урал или даже за него. О том, за что попал в Яранск Григорий Исленьев, история умалчивает. Воеводы сменялись в таких городках часто – через два или три года, но для Головина эти правила писаны не были, и он прослужил в Яранске около семи лет. Собственно говоря, о Головине больше и сказать нечего. Никаких подвигов он не совершил, Яранск дворцами и соборами не украсил, в боевых походах не прославился по причине их отсутствия, и на рубеже веков его сменил другой воевода – москвич князь Александр Андреевич Репнин-Оболенский. Этого сослали в Яранск за близость, но уже не к Шуйским, а к Романовым. Стрелецким головой при этом воеводе назначили тоже Исленьева, но не Григория, а Андрея. Репнин-Оболенский продержался на воеводстве всего год. В конце 1600 года сотник Иван Некрасов в Яранск из Москвы привез опального Василия Никитича Романова, которому предстояло здесь жить в ссылке. На всякий случай, чтобы Романов дорогой не убежал, стольник Некрасов приковал его к телеге. Приковал, между прочим, вопреки царскому наказу. Ссыльному велено было проживать вместе со своим надзирателем Некрасовым в стороне от церкви, жилых домов и дороги. Не будет готового дома – построить «хором две избы, да сени, да клеть, да погреб, и около двора городба. И быти Ивану с Васильем в Яранском, до государева царева и великого князя Бориса Федоровича всея Руси указу, и с двора Василья и детины его спущать никуды не велеть, и того беречи накрепко, чтоб к Василью или человеку его никто не подходил и не разговаривал с ним ни о чем, и письма какого не поднес, и не сходился с ним никто». У Василия Никитича был слуга, и им на двоих полагалось «по колачу да по два хлебы денежных, да в мясные дни по две части говядины да по части баранины, а в рыбные дни по два блюда рыбы, какова где случится, да квас житной; а на корм послано с ним сто рублев денег». Кроме того, Некрасов имел государеву грамоту, в которой яранскому стрелецкому голове Андрею Исленьеву было велено воеводу Репнина-Оболенского от должности отстранить и выслать в Уфу. Еще по дороге в Яранск, в Царевококшайске, некий приказный человек Богдан Путилов доверительно сообщил Некрасову, что стрелецкого головы в Яранске нет. По официальной версии, Исленьев отбыл на государеву службу с местными марийцами, а по слухам… уехал к себе в деревню.
Прибыв в Яранск, Некрасов оставил Василия Романова под стражей в доме местного пушкаря и стал разыскивать Исленьева. Хотя Яранск и не Москва, искать ему пришлось долго. В конце концов допрошенные священнослужители, дети боярские, подьячий и служилые люди признались, что стрелецкого голову в Яранске никто не видал.
За Исленьевым отправили в его деревню гонца, а Репнина-Оболенского вызвали в судную избу, и там Некрасов у бывшего воеводы ключи от города и острога отобрал, а самого его распорядился выслать из города под надзор в черемисскую деревню в семи верстах от города. Князя почти уже и выслали, как вдруг подьячий Михаил Камасев сообщил сотнику, что бывший воевода успел взять из казны на свои нужды семьдесят один рубль двенадцать алтын и две с половиной деньги. Все эту наличность, как выяснилось, бывший Репнин-Оболенский успел истратить. Небольшую часть долга князь отдал деньгами, а в уплату остального отдал на продажу нажитые непосильным трудом шесть десятков овец и баранов, три коровы и пивной железный котел. Оказалось, что это не все. Городовой приказчик рассказал стольнику Некрасову, что бывший воевода присвоением казенных денег не ограничился – он еще из государевых амбаров взял для собственных нужд двадцать четвертей ржи и тридцать четвертей овса. Переводя на наши деньги, почти две тонны ржи и около трех тонн овса. Видимо, семья князя очень любила овсянку. Не говоря о княжеских лошадях. Тем временем яранский стрелецкий голова Исленьев, которого на государевой службе так никто и не видал, получил от козьмодемьянского воеводы Вяземского еще одну царскую грамоту, которая предписывала ему не мешкая выслать князя Репнина-Оболенского в Уфу. Бумагу за него получил Некрасов и незадачливого воеводу вместе с семьей под конвоем немедля отправил в Уфу, а сам занялся устройством жилища для Василия Романова. Места в Яранске было катастрофически мало, и потому пришлось выселить из города двух сторожей, а на их участках начать строительство избы для ссыльного. Для постройки Некрасов велел употребить бревна, оставшиеся от строительства крепости. Обо всех этих бревенчатых подробностях историкам известно потому, что Некрасов чуть ли не каждый день писал подробные отписки в Москву. Вернее, писал не сам, поскольку был неграмотным, а с помощью писца и очень переживал, что вследствие своей неграмотности не может отписать царю про тайные дела, касающиеся только царских ушей. Не надеялся стольник, что яранский писец станет держать язык за зубами.
В начале августа 1601 года Некрасов отправил отчет о проделанной работе с яранским стрельцом в Москву, а в конце этого же месяца из Москвы пришел стольнику приказ везти ссыльного Василия Романова в Сибирь, в Пелым, за полторы тысячи верст от Яранска. Взял Некрасов Василия Никитича, взял цепь, которой приковывал его к телеге, взял запас продуктов, теплых вещей и поехал. Пробыли они в Яранске всего шесть недель. Этого хватило, чтобы и через четыреста с лишним лет показывать туристам небольшое возвышение в центре города, называемое в городском обиходе Романовской горкой. На этой горке, по преданию, стоял дом, в котором содержался ссыльный. Теперь там стоит серая бетонная коробка гаражей местной пожарной части.
