в небо, было вполне комфортно. Но забота не отпускала ни его, ни меня.
— Насчёт Юпитера, — произнёс я.
— В астрономии разбираешься? — спросил Эмори.
— Куда там! Прочёл несколько лет назад парочку популярных книжек, но не усвоил ничего кроме общего впечатления. Никогда не занимался специально.
— Сможешь отыскать там Юпитер?
Я вспомнил, в каком направлении смотрела пеленгаторная рамка, и указал туда же, на белую яркую звезду — только, разумеется, коли то был Юпитер, то величать его следовало не звездой, а планетой — и спросил: — Он?
— Он самый, — ответил Эмори. — Во всяком случае, примерное направление ты указал верно, а это самое яркое светило в округе.
— Так вы действительно полагаете, что сигналы, которые мы слышали, приходят с Юпитера? А если они берут начало на земле — скажем, милях пятидесяти отсюда — и отражаются от слоя Хевисайда?
— Я тоже, Эд, так подумал вначале. А потом… потом вник в теорию этого частного рода волн и пришёл к твёрдому убеждению, что они вообще не могли бы отразиться от слоя Хевисайда, особенно при таком угле падения — почти перпендикулярно. Фокус тут в том, что всякий раз как я слышал этот сигнал, он приходил под одним и тем же углом и с одинаковой стороны…
— В точности под одним и тем же или приблизительно? — перебил я.
— Не могу сказать с уверенностью. В точности, насколько я смог оценить при помощи той рамки. Только подобная детекторная рамка — это слишком грубый инструмент для такого рода оценок. Я собираюсь приобрести магнитный гониометр и произвести пеленг. Пока не было времени. Видишь ли, Эд. Я уже шесть месяцев потратил на разработку приёмопередатчика, что внизу. Но лишь восемь дней тому назад я впервые засёк этот сигнал, примерно в без четверти одиннадцать ночи. Его направление, натурально, меня озадачило, но я вывел, что это нечто, отразившееся от слоя Хевисайда. Всё же я попытался вновь на следующую ночь и к счастью для себя приготовился пораньше, поскольку пришёл сигнал с упреждением в девять минут. На следующую ночь с упреждением в восемь с половиной минут, затем в восемь. Что ни ночь, то немного раньше; я построил график. Подумал — может быть временное распределение что-нибудь да значит и… и вот, пару дней назад, начал интересоваться астрономией. Потому что я подумал: а что если тот или иной объект находится в той точке неба в соответствующее время по моему графику. И такой небесный объект нашёлся. Добрый старый Юпитер.
В голове у меня слегка помутилось. Я пробормотал:
— Позвольте убедиться, мистер Эмори, что понял вас правильно. Вы имеете в виду, что всякий раз, как вы принимаете этот сигнал, ваша петлевая антенна оказывается направлена на Юпитер?
— Да — настолько точно, насколько я могу её выставить. С погрешностью, конечно же. Тот детектор — прибор не слишком точный, как и мои познания в небесной механике несовершенны; я не астроном.
— И вы говорите, что рамка постоянно направлена в одно и то же место, но лишь в тот час, когда там находится Юпитер, этот сигнал и приходит?
— Если кратко, то — да, Эд. И чёрт меня подери, если я отважусь назвать это совпадением. Так продолжается ночь за ночью уже восьмой раз. Я знал, в какое время он придёт сегодня — на пять минут раньше, чем вчера, поскольку именно в это время Юпитер пройдёт данную точку неба.
Изрядно ошарашенный, я воззрился на звёзды. Приподнявшись на локте, отхлебнув вина, я перевёл взгляд на Эмори, лежащего как ни в чём ни бывало, подвернув руки под голову; его лицо было ясно видимо в лунном сиянии. Украдкой я принялся рассматривать Стива.
Его лицо не было лицом человека, который замыслил какой-то розыгрыш. Оно было круглым, честным, — и теперь, когда он снял свои непременные очки в железной оправе, оно казалось даже более круглым и более честным. Но на нём не было и выражения расслабленности и покоя; это было лицо человека, открывшего нечто столь грандиозное, что сама мысль о том не на шутку его пугала.
— Я попрошу вас, Эд, держать это в тайне, — проговорил Эмори. — Ото всех, кроме, разумеется, Жюстины. Я так полагаю, что ей одной до того должно быть дело, другие не при чём. Знали только Рэнди и я, теперь узнали вы, так что пусть и Жюстина узнает. Но дальше Жюстины это не должно пойти.
— А в Тремонте ходят слухи о Марсе, — отозвался я.
Эмори коротко рассмеялся.
— Моя вина. В городской библиотеке я спросил книги, из которых хотел уяснить положения планет. Но слухи умирают естественной смертью, если не находят подпитки. Тремонт вечно полон слухов. Меня подозревали и в худшем.
— А Рэнди верит, что эти сигналы приходят с Юпитера? — спросил я.
— Нет, но никакого другого объяснения им он не может предложить. Как и я тоже. Не наполнишь ли, Эд, стаканы ещё разочек? Что-то я сегодня сколько ни пью, только трезвею. И ведь уже опьянел было к твоему приходу.
Мне вина больше не хотелось; вишнёвка слишком сладка, чтобы её можно было выпить много. Я наполнил его стакан из бутыли и отставил её прочь.
— Спасибо, Эд. Так ты не будешь говорить Жюстине, что я спятил?
Я задумался над этим вопросом, и чем больше над ним думал, тем большее испытывал смущение — но лишь некоторое время. Вскоре мои мысли начали приходить в порядок и я почувствовал, что знаю ответ.
Если бы он оказался верен! Будь я, по выражению Каролины, достаточно «мыслящим», чтобы найти правильный ответ сейчас, а не завтра, одним убийством в течение следующих двадцати четырёх часов было бы меньше.
Но он не был и ошибочным. Просто я не смотрел в корень.
Глава 11
Итак — полагая, что я мыслящий человек, я вовсе не ошибался. Но я не был настолько мыслящим, чтобы спасти жизнь Стивену Эмори.
— Нет, вы вовсе не спятили. Из фактов вы сделали совершенно логичный вывод, и я не нахожу в нём изъянов. Если в нём что-то и не так, то лишь одно: никто раньше не принимал радиосигналов с Юпитера. Но и то сказать, никто ведь и не собирал прибора с такой, как у вас, схемой.
— Я в этом совершенно уверен.
— А потому, — продолжал я, — остаётся вопрос, нет ли здесь с вашей стороны мистификации. Такое возможно, но я не вижу в том для вас никакой выгоды. Этот Юпитер скорее отпугнёт Жюстину Хаберман, чем соблазнит её
