Внезапно Реклесс, очевидно приняв какое-то решение, нарушил паузу:
– Начальник полиции графства намерен обратиться за помощью в Скотленд-Ярд. Он сказал, что окончательное решение примет утром. Но думаю, решение уже принято. Кое-кто скажет, что даже поздновато.
Далглиш не нашелся что на это ответить. Реклесс, не глядя на него, добавил:
– Начальник, похоже, разделяет вашу точку зрения, что два эти преступления связаны.
Уж не обвиняет ли он меня в том, что я склонил на свою сторону начальника полиции, подумал Далглиш. Собственно говоря, он не имел еще возможности изложить инспектору свою «точку зрения», но связь двух преступлений и в самом деле казалась ему очевидной. Далглиш повторил это и сказал:
– Когда я вчера был в Лондоне, мне вдруг пришло в голову, как могли убить Мориса Сетона. Пока это чистая догадка. Понятия не имею, можно ли будет найти доказательства. Но мне кажется, я не ошибаюсь.
Он коротко изложил свою версию, изо всех сил стараясь говорить очень ровным тоном, чтобы инспектору в его голосе не послышалось критических или, того пуще, самодовольных интонаций. Реклесс выслушал молча, потом спросил:
– Почему вы так думаете?
– Трудно сказать. Несколько мелких деталей: завещание Сетона; его поведение за столом в подвале «Кортес-клуба»; непременное желание останавливаться в одной и той же комнате в «Клубе мертвецов»; наконец, сама архитектура его дома.
– Допустим, так оно и есть. Но нам никогда этого не доказать. Разве что убийца запаникует и расколется сам.
– Можно поискать орудие убийства.
– Уж больно оно чуднбе, мистер Далглиш.
– Но вполне надежное.
Реклесс вынул из кармана карту и разложил ее на столе. Они склонились над ней, и карандаш инспектора зашарил по двадцатимильному сектору вокруг Монксмира.
– Здесь?
– Или здесь. На месте убийцы я предпочел бы место поглубже.
– Но только не в море, – заметил Реклесс. – Может вынести приливом на берег. Хотя вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову связывать это со смертью Мориса Сетона.
– А вам? Нет, убийца не стал бы рисковать. Лучше уж запрятать эту штуку так, чтобы ее не нашли, а если нашли, то очень нескоро. Значит, надо искать в какой-нибудь заброшенной шахте, в канале или в реке.
Реклесс сделал на карте три маленьких крестика.
– Сначала попробуем здесь. Надеюсь, мистер Далглиш, что вы не ошибаетесь. Иначе мы попусту потратим время, а ведь на нас висит еще одна смерть.
Инспектор сложил карту и, не произнося более ни слова, удалился.
3
После ужина появились гости. Селия Кэлтроп, ее племянница, Лэтем и Брайс, как сговорившись, один за другим потянулись к надежному и спокойному камельку Джейн Далглиш – кто, невзирая на непогоду, пришел пешком, кто приехал на машине. «Пентландс» был чем-то вроде нейтральной территории, здесь возникала умиротворяющая иллюзия нормальности, здесь бьшо извечное укрытие, светлое и теплое, от враждебного мрака ночи. Ветер попеременно то визжал, то стенал; быстро прибывающий прилив грохотал на берегу, пересыпая гальку. Даже из гостиной «Пент-ландса» это рокотание было отчетливо слышно. Временами из-за туч выглядывала луна и заливала Монксмир своим мертвенным сиянием; тогда из окна можно было разглядеть бурю во всей ее красе: гнущиеся и стонущие в муке деревья, белую и тревожную равнину моря.
Гости, которых никто не приглашал, согнувшись, шли по дорожке к входной двери, похожие на спасающихся от погони разбойников.
К половине девятого в сборе было все общество. Если не считать Сильвии Кедж, за которой никто не удосужился заехать, в гостиной собрались все те, кто сидел здесь пятью днями ранее. Далглиша поразило, насколько изменились все эти люди. В прошлый раз они были заинтригованы и совсем чуть-чуть обеспокоены исчезновением Сетона. Теперь же всех одолевали тревога и страх, неотвязные видения смерти и крови. Страх ощущался в каждом, несмотря на браваду и старания держаться как ни в чем не бывало.
Морис Сетон умер далеко, в Лондоне, и к Тому же, возможно, своей смертью. Во всяком случае, тот, кто его убил (если это было убийство) или изуродовал уже мертвое тело, мог находиться не в Монксмире, а в Лондоне. Однако смерть Дигби произошла здесь, и уж ее-то естественной счесть было никак нельзя. Селия Кэлтроп, правда, предприняла попытку такого рода. Она сидела в кресле у камина, неграциозно вывернув колени и положив ладони на свои массивные ляжки.
– Какая страшная трагедия! Бедный мальчик. Мы, видно, никогда не узнаем, что толкнуло его на этот ужасный шаг. А ведь у Дигби было все: молодость, богатство, талант, красота, обаяние.
Поразительно нереалистичную характеристику покойного присутствующие встретили гробовым молчанием. Потом Брайс сказал:
– Богатство у него, может, и было. Или какие-никакие перспективы на богатство. А в остальном, Селия, согласиться с вами не могу. Бедняга был бездарным, самовлюбленным, пошлым ничтожеством с малоприятной внешностью. Не то что бы я испытывал к нему антипатию, но факт остается фактом. Да и потом, кто поверит, что Дигби покончил самоубийством.
– Какое к черту самоубийство! – взорвался Лэтем. – Селия и сама в это не верит. Почему бы вам хоть раз в жизни не сказать правду, а? Признайтесь, что вы перепуганы не меньше, чем остальные.
– И вовсе я не перепутана, – с достоинством возразила Селия.
– А зря, – язвительно заметил Брайс, сверкнув глазами. Его гномоподобное лицо злорадно исказилось, он как-то сразу оживился и уже не походил на утомленного жизнью старика. – Ведь от смерти Дигби вам прямая выгода. Даже после двукратной выплаты налогов по завещанию вам достанется кругленькая сумма. Если я не ошибаюсь, Дигби часто наведывался к вам в последнее время. Постойте, да ведь он у вас вчера обедал! Вам ничего не стоило подсыпать ему во флягу какой-нибудь порошочек. Вы ведь единственная из всех нас знали, что Дигби всегда ее с собой носит. Помните, вы рассказывали нам – в этой же самой комнате?
– И где же, по-вашему, я могла достать мышьяк?
– Ага, Селия! А мы и не знали, что это был мышьяк. Какая опрометчивая фраза! Ладно бы здесь были только я и Оливер, но вдруг дойдет до инспектора? Надеюсь, вы не рассказывали ему про мышьяк?
– Я никому ни о чем не рассказывала. А инспектору я просто отвечала на вопросы – подробно и правдиво. И вам с Оливером следует вести себя так же. Я не понимаю, почему вам хочется, чтобы смерть Дигби непременно была убийством? Просто вы оба испытываете пристрастие ко всяким мерзостям.
– Мы испытываем мерзкое пристрастие к фактам, – сухо заметил Лэтем.
Но на Селию его слова не произвели ни малейшего впечатления.
– Что ж, если это было убийство, нашей Джейн Далглиш очень повезло, что она нашла труп не одна, а в присутствии Адама. А то могли бы возникнуть подозрения. Но рядом был суперинтендант из Скотленд-Ярда, а уж он-то, конечно, знал, какое значение имеют следы и всякие там улики, оставленные на месте преступления.
Далглиш даже не нашелся, как отреагировать на столь двусмысленное замечание, и подумал, уж не забыла ли Селия, что он тоже сидит в гостиной. И действительно, никто из присутствующих на Адама даже не взглянул.
– Какие такие подозрения могли бы возникнуть? – вкрадчиво спросил Лэтем
Брайс засмеялся:
– На вашем месте я не стал бы Подозревать мисс Далглиш, Селия. Иначе вскоре вам придется столкнуться с очень деликатной проблемой. Ведь наша хозяйка как раз готовит сейчас кофе для нас. Вы свою чашку выпьете или потихоньку выльете содержимое в цветочный горшок?
Элиза Марли вспыхнула:
– Да заткнитесь вы оба! Дигби Сетон умер, и умер ужасной смертью. Может, вы его и недолюбливали, но он тоже был человеком. Больше того, Дигби умел по-своему получать удовольствие от жизни. Вы, допустим, живете по-другому, но что с того? Дигби нравилось мечтать про свои дурацкие ночные клубы, про то, как он поступит с деньгами. У вас это вызывало презрение, но он ведь ничего плохого вам не сделал. И вот он мертв. Причем убил его кто-то из нас. Я не вижу в этом причины для шуток.
– Не расстраивайся, милочка, – звучным, прочувствованным голосом пропела Селия, бессознательно переходя на ту интонацию, с которой диктовала наиболее трогательные пассажи из своих произведений. – Мы все привыкли к Джастину. Они с Оливером всегда терпеть не могли ни Мориса, ни Дигби. Разве можно от этих людей ожидать соблюдения приличий, не говоря уж об уважении к памяти усопших! Боюсь, эти двое никого, кроме самих себя, не любят. Чистой воды эгоисты. Эгоисты и завистники. Они не могли простить Морису его писательского таланта. Сами-то они умеют только критиковать написанное другими и глумиться над творческим даром. О, это весьма распространенное явление – зависть окололитературного паразита к художнику. Вспомните пьесу Мориса. Оливер просто растерзал ее, ибо не мог смириться с чужим успехом.
