после сна. Мне опять хотелось играть. Белый пес же играть не был настроен. Он обежал меня и преградил путь. Зарычал. «Чего это он?» — пронеслось у меня в голове.
Подошел опять тот человек, и вновь попытался передать какой-то образ. Всё это было странно — зачем мне мешают делать то, что я хочу? Я залаял на человека, но тот не отставал. Пес тоже залаял на меня, обвиняя в чем-то.
— Сидеть, — скомандовал человек, и я непроизвольно сел, с удивлением глядя на свои задние лапы. Белый пес тоже сел, кстати говоря. Я вопросительно поглядел на человека. Он передал мне какой образ мальчишки, что ни о чем мне не сказало. Я послал ему в ответ недоумение. Тут меня оставили в покое, но ненадолго.
Вскоре привели какого-то мальчишку, при виде которой у меня шерсть встала дыбом и я захотел на него броситься, чтобы искусать. Другой пес тоже был настроен к нему недружелюбно. Не знаю, чем мне не угодил мальчишка, но я знал — он плохой. Предупредительно залаял, показывая, что сейчас брошусь в атаку.
Мальчишке дали палку, и у нас завязалась драка. Белый пес хотел помочь мне, но его отвели в сторону. Мальчишка бил меня палкой, очень больно. Он был очень резкий и точный, я так и не смог его ни разу укусить. Только однажды схватил палку. Он еще бил и бил меня. Но вскоре мальчишку остановили и вывели с площадки.
Другой пес грустно смотрел на меня, что-то хотел от меня, но я не понял. Ответил ему, чтобы обращался к людям. Белый пес на это только вздохнул. Потом мы снова играли, пес был мне другом, я это знал. Хотелось есть, но нам не давали. Я подошел к тому человеку, который пытался со мной разговаривать и потребовал у него еды.
Нам выставили миски, но там была какая-то вонючая жидкость. Белый пес даже не стал подходить, но мне запах почему-то показался знакомым. Подошел, попробовал и плевался потом — что же за гадость! Залаял в раздражении на человека. Были тут и другие люди, но они с нами не общались, занимались своими делами. Вынесли все-таки воды. Опять поспал, и белый пес рядом, но вскоре его увели, а я почувствовал себя одиноким.
Осмотрел всю площадку, выхода наружу не было. Хотелось есть и пить. Вновь потребовал накормить себя. Вынесли опять тут вонючую жидкость. Полаял, но мне сказали, чтобы пил.
— Зачем? — пролаял я.
— Это нужно для здоровья, — как-то так ответил мне человек.
Вздохнув, я еще раз попробовал подойти к миске. Попробовал — всё та же гадость. Но запах какой-то знакомый. И вкус. Будто я когда-то это уже пил и мне нравилось. В недоумении сел у миски.
— Вспоминай, — требовал человек.
Я посмотрел на него и вновь, через отвращение, попробовал выпить. Опять это чувство узнавания. Как я мог пить такую гадость? Как это могло мне доставлять удовольствие? Очень странно. Попробовал еще.
— Кто ты? — спрашивал мужчина.
Вновь взглянул на него и опять мне показалось, что он хорошо мне знаком. Подошел другой человек, тоже смутно знакомый. С ним как-то был связан и вкус напитка. Да, это с ним мы пили эту гадость, а он еще сидел в большом резном черном кресле в высокой башне. Да, а я еще держал в руке кубок с напитком. В руке? Я недоуменно смотрел на свои лапы, на миску, на обоих людей. Еще раз хлебнул — уже не так противно.
А потом мое сознание пробила мысль, что я — это Ормар, человек, и мое тело стало выкручивать, превращая обратно в мальчишку тринадцати лет, только что лакавшего сбитень из собачьей миски. Кости и мышцы страшно ломило, во многих местах болело, как от ударов. Это был Эйнар — понял я. Из груди вырывался хрип. Я-Ормар так и остался лежать на песке, превратившись обратно в человека. Сил двинуться не было.
— Ну и упрямый же ты пес! — смеясь, воскликнул магистр Кнут, стоя надо мной. — С возвращением!
Тут же главный целитель замка Лан, начал проводить надо мной какие-то манипуляции. Стало чуть лучше, кости и места ударов теперь болели не так сильно, но сил не прибавилось. Меня перенесли в отдельную комнату, а не в общий зал, где мы продолжали обитать с одногодками. Сутки я то спал, то просыпался, и меня понемногу кормили и поили. Силы возвращались, я смог понемногу вставать с постели и ходить до туалета и обратно.
Маленькая комнатка была рассчитана на одного человека. Каменные стены, простая деревянная кровать, стол и стул, окно, через неясное стекло которого пробивался свет. Клык не отходил от меня, то и дело приближаясь и внимательно смотря мне в глаза. Похоже, говорил что-то по-собачьему, но я его не понимал.
Наконец, до Ормара снизошел Кнут. Начальник над волшебниками замка был задумчив, но настроение у него, похоже, было отличным.
— Блохи не беспокоят? — смеясь, спросил он, и продолжил уже серьезно. — Скажи, Ормар, какая у тебя привязка в мире живых? Хм, или теперь правильнее говорить, в мире людей. В общем, ты понял.
— Да, магистр. Это мой пес Клык, — ответил я.
Такого отборного мата, что выдавал на протяжении пяти минут магистр, я в жизни не слышал — ни Ормар, ни Ваня Назлов. Кнут костерил меня на чем свет стоит, и если опустить непереводимую игру слов с использованием местных идиоматических выражений, то смысл претензий магистра сводился к тому, что Ормар — конченый тупица, а он — магистр — тоже дурак, ибо в свои-то годы не осознал еще, сколько широка и глубока человеческая глупость.
Впрочем, не только в этом. Моим якорем в мире живых сначала были сбитень и резное кресло магистра. Но потом я, привязавшись к псу, изменил якорь, не поставив об этом в известность Кнута. Превращение в зомби и возвращение обратно происходило всё лучше, и тот не спрашивал, а Ормар тоже не подумал, что есть какая-то опасность.
Когда же я превратился в пса, то моя привязка на питомца перестала работать. Мы и так находились с ним в одном мире — собачьем — и конечно, возвращаться никуда мне не хотелось. Я провел в облике собаки полдня — громадный срок. Так долго я никогда не был зомби. Рисковали превращаться не более чем на час-полтора. Псарь Игнат взывал ко мне в собачьем виде, но я отвечал лишь как обычный пес, не более того.
Специально привели Эйнара, чтобы это зацепило меня. И действительно меня сильно цепануло, но никак
