Ген,- вдруг вспомнила Света.- А про грибы-то мы совсем забыли, а они нас ждут, придется на ужин не ходить.
Ну и не пойдем,- сказал Гена.- Тем лучше.
Гена костром занялся, Света в столовую за хлебом сходила - скоро остатки приготовленных вчера грибов были разогреты над небольшим костром, и они устроили грибной ужин.
Еще вкуснее стали, чем вчера,- похвалил Светину стряпню Гена, отправляя в рот очередную порцию благоухающе дымящегося лакомого блюда.
Проварились больше, поэтому и вкуснее,- пояснила Света.
А может, мы проголодались больше к тому же,- улыбнулся Гена.
Закончив ужин и затушив костер, они решили пойти на кинокартину, так как, судя по афише, вывешенной возле столовой, она обещала быть интересной, к тому же играли многие известные актеры - не часто в санатории привозили такие фильмы, все больше детективы прокручивали, на которые у Светы уже аллергия начиналась.
Они сели на свои привычные места. Перед самым началом сеанса пришел Сережа, сел впереди Светы, прямо перед нею. Света хотела переброситься с ним словом-другим, но передумала, знала, Гене не понравится.
Кинокартина и вправду была отличная, с юмором, все выходили из зала с улыбкой на лице. Вышли и Гена со Светой, сели на скамеечку. Уже начинало смеркаться. Сережа стал в шашки с каким-то парнем играть, что-то еще видел на доске. Повеяло прохладой. Геннадий пиджак снял, накинул Свете на плечи. Света поблагодарила. Подошел Толя, сел с ними рядом.
Как это ты сегодня не в ресторане? - спросила с интересом Света.Непонятный случаи.
Пришел уже. Разве не заметно?
По твоему виду трудно что-либо определить,- взглянула на него Света.
Сегодня я недобрал, поскольку финансы на нуле. Завтра должен перевод из дома прийти.
Что, жена специально присылает на ресторан? - поиронизировала Света.
Представь себе, да. Она у меня с понятием, знает, если я по ресторанам хожу, то на женщин внимания не обращаю.
Какая у тебя странная постановка вопроса. Казалось бы, наоборот: где ресторан - там и женщины.
У всех - да, у меня - нет, поскольку после хорошего вливания мне женщины не нужны, я к ним и подходить боюсь.
Светка засмеялась:
Мудрая у тебя жена.
А вы чего время теряете, как будто вам по сто лет и только и осталось - сидеть на скамеечке?
А нам и так хорошо,- возразила Света.
Надо, чтоб лучше было.
А бывает лучше? - спросила Света. Казалось бы, откуда тебе знать?
Так тоже молодым был!
Света опять засмеялась,- Толя был ее ровесником:
Могу поменять свои года на твои, идет?
Я бы лучше с Геннадием поменялся.
Бери, мне все равно, только Свету в себя не влюбляй,
пошутил Гена.
А это уж как получится,- возразил Толя.
Так ведь тогда тебе ресторан придется забросить,- сказала Света.
Нет, Свет, извини, но ресторан на женщин не меняю.
- Зачем же тогда с выгодой возрастом хочешь поменяться?
А знаешь, сколько сил и здоровья надо иметь, чтобы пить.
А вот это уж точно...
Так сидели они, болтали, шутили, балагурили. Незаметно приблизившийся "отбой" развел всех отдыхающих по своим палатам до следующего беззаботного утра.
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
После завтрака Гена предложил Свете покататься на лодке. Лодочная станция в основном стояла в бездействии, и мужчина, работавший там, обрадовался им, выбрав для них самую лучшую лодку - по его понятиям. Он уговорил Гену вместо двух часов, на которые он хотел взять ее, заплатить за три часа, чтобы, как он сказал, не беспокоиться, если они будут опаздывать к сроку. Гена отвязал цепь, приковывающую лодку к помосту, помог Свете сесть и оттолкнулся от причала.
Денек был весьма подходящий для лодочной прогулки. Такая красота и величие царили вокруг. Воздух по-утреннему прохладен, солнце, пронизывая громаду атмосферы, делало восприятие этой прохлады необычайно приятным. Какая-то необыкновенная восторженность поднималась из души Светы к белым утренним облачкам, которые резко выделялись на фоне густо-голубого цвета небес, выгибавшихся парусом. Над волнистой линией крон деревьев, растущих на берегу, небо было окрашено в более светлые тона, полоса леса играла изумрудной и малахитовой красками, кое-где переходя в более темный окрас там, где начинали преобладать хвойные деревья: сосны и потемневшие ели с желтовато-коричневыми стволами. Отражаясь в глади залива, они окрашивали воду у самого берега в фиолетовый цвет. Солнце, почти касаясь древесных макушек, плыло над ними, поднимаясь все выше и выше.
Гена умело и ровно работал веслами, от него веяло силой и уверенностью - вот он где был на своем месте.
- Смотри, кувшинка, подплывем к ней,- попросила Света.
Гена направил лодку к небольшой тенистой лагуне. Света с восхищением смотрела на водяную лилию, такую беззащитную среди громады водного массива, казалось, она была привнесена сюда откуда-то извне. Ее словно восковые остроконечные белые лепестки, переходящие в желтые тычинки, создающие серединку, были как будто сделаны рукой человека, а не природой. Гена подгреб к ней, и Света, опустив руку в воду, подержала ее упругий, гибкий и длинный стебель в неуверенных пальцах и отпустила. Ей не захотелось ее сорвать. Зачем? Пусть держит свою очаровательную головку над сердцевидными округлыми листьями, которые помогают ей быть такой гордой и неотразимой красавицей.
Не буду рвать, жалко... Она как будто случайно попала сюда с другой планеты. Она - нездешняя. Тебе так не кажется?
Ей очень хочется быть любимой, поэтому она такая красивая,- сказал Гена.
А что же делать некрасивым? - спросила Света.
Если ты о женщинах, то совсем некрасивых женщин не бывает. Нет на свете и такой женщины, которая была бы не нужна ни одному мужчине, просто она не встретила его, того, которому должна понравиться и стать для него красавицей.
Они отплыли - кувшинка покачала им вслед своей прелестной головкой, как бы благодаря за доброе отношение к себе.
Вот залив сделал поворот, и его сапфировая гладь слегка потемнела. Гена сильными гребками рассекал сопротивляющуюся поверхность, которая искрилась и переливалась всеми красками спектра. Ветерок не подгоняет и не мешает плыть, дует сбоку, легкий и непритязательный. Далеко позади остается тот участок берега, где стоят деревянные домики, украшенные резьбой, а впереди - вода, вода, вода, и только на горизонте темнеет полоска земли с невысокими строениями на ней. Света как бы физически вплотную приблизилась к пониманию единосущности Земли с ее океанами и морями и небес с их бесконечностью и вечностью. Она перевела взгляд на Гену и поняла, что те же самые глубинные чувства владеют и им. Его глаза соединяли все краски окружающего водного пространства, лучились и ликовали от избытка глубоких радостных чувств. Какая-то невидимая, но сильная связь протянулась между их душами, объединяя их в единое целое, одинаково воспринимающее величественную гармонию природы.
Света не могла уже оторвать своих глаз от его лица и всего его мужественного, прекрасного и желанного облика. Ей вспомнился вдруг ранний период своего детства, когда человек еще только начинает осознавать себя как личность и реагировать на окружающее своими индивидуальными влечениями и склонностями...
...В детстве у Светы мало было игрушек. Был деревянный грузовик, который она возила за собой на веревочке, была заводная железная обезьянка, которая лазала по цепочке, были кубики, были елочные флажки, которые развешивали по всей комнате перед Новым годом и которые заменяли елку, был лоточек и формочки для игры в песочке,- вот, пожалуй, и все. Зато у нее было очень много книжек, самых различных форматов, начиная от книжки-малышки, была такая серия, и кончая книжками-раскладками. Здесь были стихи Чуковского, Михалкова, Маршака, которые она знала наизусть, русские сказки с цветными картинками во весь лист, детские рассказы русских писателей и стихотворные сказки Пушкина. Ежемесячно появлялись журналы "Мурзилка" и "Затейник". Они заменяли ей игрушки.
И еще: первые воспоминания Светы о себе были неотделимы от граненого карандаша, красного - с одной стороны и синего - с другой, которым она раскрашивала картинки в своих книжках-раскрасках. Потом у нее появились цветные карандаши и простая ученическая тетрадка, в которую она перерисовывала картинки из журналов. Это было ее любимым занятием. Мать с трудом отрывала ее от тетрадки, чтобы уложить спать, и Света, засыпая, мечтала о том, что завтра она, как только встанет, будет опять рисовать, рисовать и рисовать. Этим она могла заниматься с утра до вечера. Может, поэтому она мало интересовалась игрушками.
Тем не менее самое яркое впечатление на нее произвело игрушечное, красное с одной стороны и желтое с другой, яблоко, подаренное ей отцом, когда ей было года два с половиной, от силы три, которое обычно вешали на елку: сделанное из ваты, покрашенное клеевой краской и обсыпанное блестками.
