– Как его здоровье?
– Плохо. Дней десять осталось.
– Он знает?
Они поднялись на второй этаж, прошли длинным коридором.
– Здесь. – Лейтенант остановился у дверей палаты-камеры. – Мы его соседа, узнав, что вы приедете, перевели пока в бокс.
Подошел контролер, открыл дверь.
В палате-камере отвратительно пахло парашей и еще чем-то больничным.
На кровати сидел чудовищно худой человек. Кожа на лице пожелтела, щеки ввалились, только глаза смотрели на Данилова недобро и внимательно.
– Ну здравствуй, Дремов.
– Приехал, Данилов, поглядеть, как уходит от вас Мишка Псих?
Дремов смотрел на Данилова глазами, в которых не было ничего, кроме ненависти.
– На. – Данилов полез в карман и вынул четыре пачки дорогих папирос «Фестиваль». Именно такие курил Мишка на первом допросе.
– Помнишь?
– Как видишь.
– Что ж, спасибо тебе, сыскарь, хоть перед смертью хороший табак покурю. – Мишка ногтем вскрыл пачку, достал папиросу, понюхал, постучал мундштуком о коробку, закурил.
Он несколько раз затянулся глубоко, выпустил тугую струю дыма. И блаженно закрыл глаза.
– Хорошо. Ну, говори, Данилов, зачем пришел?
– Слушай, Миша, седьмой-то пистолет нашелся.
– Ну и что? Я же показал, что по пьяни продал его, кому – не помню.
– А покупателя, случайно, не Толик зовут?
На секунду что-то промелькнуло в глазах Дремова. На секунду.
– Не помню, пьяный был.
– Миша, из него человека убили.
– А мне, Данилов, людишки эти ни к чему. Я сам, ты знаешь, полютовал. А вот теперь молитвы учу, в Царство Божие собираюсь.
Данилов взял с тумбочки сшитые нитками листы бумаги в косую полоску. Чьим-то четким почерком в тетради были написаны молитвы.
– В соседней камере поп, то есть отец святой, деревянный бушлат примеряет, вот он и просветил меня.
– Не замолишь, Миша, больно уж грехов на тебе много.
– А Бог не прокурор, он не по УК, а по совести решает.
– Кто был с тобой, Дремов?
– Зря время терял, Данилов, ты знаешь, я ни голосом, ни на бумаге никого не определяю.
– Значит, уйдешь молчком?
– А ты думал, я перед смертью ссучусь?
– Это твое последнее слово?
– Последнее.
– Ну прощай, Михаил.
Данилов встал, постучал в дверь. Выходя, он оглянулся. Мишка смотрел ему вслед с тяжелой ненавистью.
Никитин
Он начал допрос сразу. Первым выдернул Гарика Остроухова.
– Я могу позвонить? – спросил задержанный.
– Папе-академику?
– Хотя бы.
– Ему я позвоню, когда ты до задницы расколешься.
– Я вас не понимаю.
– Кто убил Тимохина?
Гарик посмотрел на Никитина и улыбнулся.
– Лыбишься. Ну и пойдешь паровозиком. Ты думаешь, для чего мы вам пальчики в дежурке откатали? Молчишь. Потому что ты еще баклан. Ходка у тебя первая, ты порядков не знаешь.
Никитин достал из стола дактилоскопические карты.
– Видишь? Это твои отпечатки на руле автомобиля Тимохина, а эти наши эксперты сняли на даче, эти – на квартире убитого тобой Виктора. А вот эти… – Никитин сделал паузу, – мы сняли с пистолета Марголина образца 1949 года, номер ПМ-616.
– Нет, – вскочил Остроухов, – у вас нет пистолета.
– Это ты прав, Гарик. Пистолет у Толика. Но стрелял ты.
– Нет. Это он стрелял. – Гарик заплакал.
Никитин налил ему воды, протянул папиросу. Встал, похлопал парня по спине:
– Не разводи сырость, ты же не баба. У тебя есть шанс живым остаться. Учти, Толик все на вас сбросит. Давай как мужик. Честно. А мы тебе поможем. Помни, суд чистосердечное признание всегда в расчет берет.
Гарик выпил воды, закурил.
«Все, – понял Никитин, – поплыл фраерок, сейчас начнет молотить, только записывать успевай. Таких, как он, колоть – только квалификацию терять».
– Что говорить?
– По порядку. Как Толик этот всплыл, как Тимохина убивали, как квартиру его грабили.
– У меня папа больной, – всхлипнул Гарик, – у него сердце.
– Ничего. Академика Остроухова в кремлевской больнице подлечат. Такому человеку пропасть не дадут. Давай, Гарик, раньше сядешь – раньше выйдешь.
– А вы меня в тюрьму посадите?
– А ты думал, за соучастие в убийстве и квартирную кражу в пионерлагерь «Артек» отправим? Начнем по порядку. Фамилия, имя, отчество. Год и месяц рождения.
Данилов
От вокзала он поехал на трамвае, хотя можно было быстрее добраться до Кировской на метро, а там сесть на трамвай, но Данилов любил эти старенькие московские электровагоны, снующие по всем городским закоулкам.
Конечно, он понимал все удобства метрополитена, но трамвай оставался для него любимым видом транспорта. Данилов стоял на задней площадке, глядел, как проплывают за окном маленькие, трогательные московские домики, и ему становилось хорошо и спокойно. Он вспоминал Мишку Дремова, которого первый раз брал в двадцать шестом году на знаменитой малине Надьки Самовар на Маросейке. Молодой был Мишка, красивый, сильный и веселый. Брал Данилов его за налет на ювелирный магазин Кузнецова. В Гнездниковском – МУР тогда помещался там – Мишка сказал, криво усмехнувшись разбитым ртом:
– Какой костюм порвали.
Он посмотрел на оторванный лацкан пиджака, потом рванул его и бросил на пол:
– Я тебя запомню, сыскарь, – и глянул на Данилова так же, как и сейчас, в палате-камере.
Несколько раз пересекалась их жизнь. И всегда Мишка убегал, а он ловил. Последний раз Данилов арестовал его три года назад.
Мишка сидел перед ним, курил дорогие папиросы «Фестиваль» и, как обычно, смотрел на него волком.
– Слушай, Дремов, ты же мой ровесник. Не пора ли завязать?
– Нет, начальник, я свою жизнь разбойную люблю. Жил вором и умру вором.
Вот и умирает Мишка Дремов в затхлой казенной палате один, без близких и друзей. И смерть его будет такой же нелепой, как и вся прожитая жизнь.
* * *
В управлении Данилов сначала пошел в столовую и с удовольствием пообедал. Потом поднялся на второй этаж, где был кабинет Скорина.
– Ну, как съездил? – спросил тот.
– Пустой номер. – Данилов сел и блаженно затянулся сигаретой.
За границей он пристрастился к сигаретам и теперь курил «Дукат» в маленьких желтых пачках.
– А что у нас?
– Вот протокол изучаю. Раскололись голуби. Правда, Тарасова придется отпустить, он не был на даче и не грабил квартиру.
– Алиби твердое?
– Стопроцентное. Уезжал на соревнования в Ленинград.
– Отпускать нельзя, а как этот Толик на него выйдет?
– Держать не можем, его папаша уже у начальника управления был.
– А что родители Тимохина?
– Прилетели. Я без вас с ними не стал разговаривать.
– Ну что ж. Давайте, Игорь Дмитриевич, побеседуем с ними.
Скорин поднял трубку:
– Большаков, там родители убитого Тимохина.
Через несколько минут в комнату вошел совершенно лысый человек в генеральской форме, последние солнечные лучи за окном победно отражались на его голове, и полная дама в бархатном платье и чернобурке на плечах.
– Подполковник Скорин, – вежливо встал Игорь Дмитриевич.
– Полковник Данилов.
– Я буду звонить Кобулову, – рявкнул генерал. – Бардак!
Скорин поднял трубку внутреннего телефона:
– Большаков, ко мне.
Через несколько минут вошел капитан милиции.
– Вызывали, товарищ подполковник?
– Проводите товарища генерал-лейтенанта к телефону спецсвязи и попросите, чтобы его незамедлительно соединили с генерал-полковником Кобуловым.
– Прошу со мной, товарищ генерал, – вытянулся Большаков.
– Зачем это?.. Как понимать?.. – растерялся Тимохин.
– Но вы же сами хотели позвонить замминистра госбезопасности. Вы, видимо, думали, что Богдан Захарович бросит все важные государственные дела и начнет лично искать убийц и грабителей? Думаю, вы ошибаетесь. Генерал Кобулов поручил это дело нам с полковником Даниловым.
Данилов с интересом смотрел на Скорина: «Молодец. Как лихо поставил на место вельможу из ГУСИМЗа». Рисковый опер был Скорин, очень рисковый.
– Ну, если так… – Тимохин сел.
Его жена устроилась в углу кабинета.
– Извините, что заставили вас ждать, – продолжал Скорин, – но я не мог начать беседу без полковника Данилова.
– Понимаю, – важно сказал генерал. – Вы нашли убийц сына?
– Да. Мы арестовали соучастников.
– А наши вещи? – подала голос генеральша.
– Часть вещей найдена нами при обыске у граждан Остроухова и Минаева.
– Что? – Генеральша вскочила. – При чем здесь Остроухов и Минаев? Это мальчики из хороших семей, студенты Института внешней торговли.
– Увы, – Скорин развел руками, – именно мальчики из хороших семей принимали участие в грабеже вашей квартиры и убийстве вашего сына.
– А где вещи?
– Большаков, проводи гражданку Тимохину и предъяви вещдоки.
Данилов оставил Скорина разбираться с генералом, а сам пошел к оперативникам. Во-первых, он прочел протокол, составленный Черновым в квартире Тимохина после их приезда. Практически все носильные вещи были изъяты при обыске у Остроухова и Минаева. А вот облигации золотого займа и драгоценности, по словам подельников, унес Толик. Данилов посмотрел в протоколе имя и отчество потерпевшей и пошел в соседнюю комнату.
