Маршруты проложены, цели намечены, но еще далеко до заветного мгновенья, когда последний раз вздрогнет на рельсовых стыках вагон, успокоенно звякнут буфера и станция Имандра вновь примет своих гостей. А пока снежные бураны воют над каменистыми кручами, до самых верхушек заносят они ели, и только горные речки чуть слышно журчат под многослойным пологом снега и льда.
Однако не следует думать, что зима для геолога — пора мечтательных ожиданий, беспечного досуга и отдыха. Отнюдь не так. По пословице «каково аукнется, таково откликнется», зима и лето в работе геолога связаны между собой неразрывными нитями. Собранные летом образцы пород, каждый из которых завертывается в бумажку с обозначением даты и места, где он был обнаружен, подвергаются тщательному изучению в лаборатории.
Ферсман был нетерпим ко всякой небрежности в этом важном деле.
— Знаете ли вы, как надо собирать камни, кристаллы, минералы, образцы руд? — восклицал он. — Это совсем не значит отломить грубыми ударами молотка два-три куска, положить их в мешок, свалить потом в ящик, в городе вынуть оббитые и запыленные образцы из мешка, наложить горой их на лоток, на него поставить второй, так целым штабелем… ибо в шкафу нет места.
— Да что вы делаете, милый друг, ведь вы безбожно обломали замечательный кристалл берилла! Теперь даже не разберешь — не то кварц, не то прозрачный воробьевит. Да можно ли так?!
— А вы что думаете, — начинает оправдываться молодой геолог, — легко их было везти? Мы ведь с самых круч Бартанга тащили камни на своей спине, а бумаги, знаете, не было; а потом двести километров верблюдами, — в курджумах, сеном переложили, а потом на автомобиле, тоже сотни километров. Вы что думаете, по асфальту везли, как пирожные с кремом в кондитерскую в Москве, — вот камни и оббились. Вам хорошо критиковать! Сейчас мы помоем камни щеткой, разобьем, сделаем шлифы… Это еще ничего, а вот когда мы в прошлом году собрали коллекцию цеолитов — этих нежнейших волосистых кристалликов с красными головками, — так, знаете, от них ничего не осталось, все в муку превратились, — пришлось выбросить.
С растущим ужасом слушал Ферсман геолога.
— Ну, а как же вы будете их изучать? Ведь надо же измерить кристаллы, определить относительный возраст минералов. В этих обломках вы ничего не поймете!
Только тонкий химический и кристаллохимический анализ помогает разобраться в сложных процессах кристаллизации, в законах роста этих некогда прекрасных образований.
«Ведь истинные законы — великие законы природы, — писал Ферсман, — обычно начинаются за третьем десятичным знаком, в тонких мелочах строения, в неуловимых чертах лица скрыты глубочайшие тайны мироздания; надо присмотреться, вдуматься в каждый камень, и он сам расскажет тебе без шлифов и полировок о своем прошлом. Ты только к нему присмотрись так, любовно и думаючи!»
Все находки наносятся на особую карту. Каждый минеральный вид отмечается на ней особой краской. Кстати сказать, даже после начала поисков, казалось, не оставалось таких цветов и оттенков, которые не были бы использованы для раскраски карты хибинских тундр. Внешне однообразные моренные холмы таили неисчерпаемые богатства горных пород и минералов.
Прочтенные «иероглифы Земли», как называл Ферсман минералы, должны были рассказать геохимическую историю местности.
В процессе их «прочтения» возникают и проверяются новые методы исследования, появляются новые теории происхождения тех или иных минералов, встают новые проблемы. На следующий год исследователь будет пытливо искать на них ответы.
Ответы, полученные разными изыскателями, могут не сойтись.
В спорах рождается истина.
За работой геолога пристально следят ученые других специальностей, которые, так же, как и геологи, хотят широко пользоваться научными завоеваниями своих собратьев.
Именно эту мысль — о взаимной связи смежных наук — всегда стремился подчеркнуть на заседаниях кружка при Минералогическом музее Академии наук его руководитель А. Е. Ферсман.
Профессор А. В Шубников так вспоминает/собрания кружка:
«Круглый зал геологической библиотеки; По стенам прекрасные книжные шкафы; длинный основательный стол, за столом А. П. Карпинский, В. И. Крыжановский, наиболее почетные ленинградские представители геологических наук. Кожаные кресла все заняты, так что часть публики стоит. Не нарушая торжественности собрания, позвякивают ложечки: разносят чай с печеньем. Доклады не всегда были интересны, однако все стремились присутствовать на них, так как всех интересовало, что скажет в начале и после Александр Евгеньевич Ферсман. Одного выступления А. Е. было достаточно, чтобы собрание было многолюдным».
В чем был секрет общепризнанного обаяния Ферсмана? Прежде всего в том, что ход его мыслей отражал передовые тенденции времени.
Ферсман ставил в то время вопрос: «Существует ли вообще настоящая граница между какими-либо науками? И не составляют ли все науки, взятые вместе, единое, естественно неразделимое, а то, что выставляется как граница отдельной науки, не есть ли лишь нечто искусственное, натянутое, подогнанное соответственно уровню знаний в каждое данное время?»
Одно из наиболее выразительных его высказываний в этом плане было посвящено памяти Евграфа Степановича Федорова.
Ферсман в статье о Федорове рассказывал о некоторых своих беседах с великим ученым Федоров оттенял в науке одну, по его мнению, важнейшую черту: умение улавливать сходства и общие черты явлений, повидимому, разнородных. «Умение, — подхватывал эту мысль Ферсман, — этим путем устанавливать связи между такими научными достижениями, научными течениями, которые считались до сих пор совершенно чуждыми друг другу».
«Мы подходим, — продолжал он, — в этом вопросе к одной из самых замечательных черт таланта самого Федорова — умению вносить методы и завоевания одной науки в область научного творчества другой. Самые крупные его достижения всегда начинались в таких пограничных областях, где, по его собственным словам, «в каком-то особенном, современном нам напряжении процветает наука, появляются новые глубокие отрасли знаний, исчезают перегородки, разделяющие разные отрасли знаний и жизни».
Это были плодотворные, раздумья, глубочайшим образом, быть может незаметно для самих ученых, связанные со всем строем идей, широко ворвавшихся в общественную жизнь страны вместе с пролетарской революцией, идей, освобожденных ею.
Перед глазами Ферсмана и слушателей его кружка были живые примеры внедрения физики в смежные дисциплины, в ту же геологию, в виде работ Петра Петровича Лазарева — инициатора создания в Москве первого Института физики и биофизики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
