«Бентли» выскочил на трассу, и Флярковский, устраиваясь в кресле, сказал:
– Леня, ты прав – сестричка-то весьма и весьма. Я бы на твоем месте не терялся.
36
Иванов спешил домой, посмотрел в сторону своего подъезда и не увидел участкового Воропаева, который в последнее время часто тут стоял. Олег остановился, начал осматривать двор, искал Настю с детьми, но их тоже не было.
Мимо проходил молодой человек, который остановился и сказал:
– Если вы жену с детьми ищете, то я только что их видел в магазине.
– А вы знаете мою жену и детей? – удивился Олег.
– Незнаком, но часто наблюдаю, как вы гуляете все вместе. У вас очень красивая семья. На полотно проситесь. Смотрелись бы не хуже, чем семейный портрет у Ван Дейка. Помните?
Иванов вспомнил только то, что на верхних этажах дома находятся мастерские художников, и спросил:
– А вы занимаетесь живописью?
Молодой человек кивнул и сказал:
– Стараюсь.
Можно было, конечно, и не спрашивать. Молодой человек был небрит и походил на художника, хотя был трезвый и одет прилично. Мужчины познакомились.
– Если хотите, можете зайти ко мне как-нибудь, – пригласил Олега художник, – посмотрите работы.
Он показал на дверь парадного:
– Вот здесь, на самом верху, моя мастерская. С женой заходите… Кстати, вон она идет.
Иванов обернулся и увидел на другом конце двора Настю, ведущую за руки детей. Следом за ними шел старший лейтенант Воропаев, который нес полиэтиленовые пакеты с продуктами.
– И участковый с ними. Поразительно, какой заботливый милиционер!
– Вы с ним знакомы?
– Еще как! Год или два назад, когда у меня было туго с финансами и, соответственно, я имел задолженность по оплате аренды мастерской, он чуть ли не ежедневно приходил, требовал, чтобы я немедленно оплачивал долг и съезжал во избежание нехороших последствий. Но теперь даже здоровается со мной иногда.
– Наверное, потому, что ваше финансовое положение улучшилось?
– Не то слово. В прошлом году у меня состоялась первая персональная выставка в Питере, а потом и в Москве. Несколько работ купили. А потом Фонд Сальвадора Дали организовал мою выставку в Испании. Раскупили все, что я привез.
– Испанцы так любят русскую живопись? – удивился Иванов.
– Не сказал бы. Работ пять приобрели испанские коллекционеры, а остальные – русские, которые постоянно там проживают. Выставка проходила в Марбелье, а там русских очень много. Но больше всех моими работами заинтересовался не испанский русский, а некий крупный московский предприниматель, который взял десяток сразу. Сказал, что хотел бы украсить ими свою яхту. Конечно, мне не хотелось бы, чтобы мои полотна были на корабле – все-таки влажность большая в море и температурный режим трудно было бы выдерживать, но человек заплатил деньги и волен делать с картинами все, что захочет. Он мне, кстати, сделал заказ на картину на библейскую тему. Сюжет он сам придумал. Я пообещал, получил аванс, вернулся сюда, начал работу. Только зря – заказчика моего взорвали вместе с яхтой и моими картинами.
Олег понял, о ком идет речь, но промолчал. Алексей продолжал:
– Там, в Испании, у меня было много интересных встреч. С одним дайвером из России познакомился. Писал морской пейзаж, а он из воды вылезает. Проходит мимо и спрашивает: «Ну, чего ты лыбишься, испанская рожа?» Я ему отвечаю, что вообще-то я русская рожа. Причем более симпатичная, чем его собственная. А у того явно нос сломан и татуировки на теле. Дайвер, правда, не обиделся. Мы после этого пару раз встречались, а потом я его на своей выставке видел. Он с одним русским беседовал. Русский оказался милиционером, кстати, из Питера. Дал мне визитку – дома где-то валяется. Представляете, полковник милиции приезжает на отдых в Испанию и идет на выставку русского художника! Трудно поверить!
Настя заметила Олега и помахала ему рукой, дети помахали тоже. Олег попрощался с художником, и тот еще раз пригласил его в гости.
Когда Иванов отошел, художник крикнул:
– А сегодня и приходите. Меня Алексей зовут.
Олег поспешил навстречу Насте и детям. Когда он подошел, участковый Воропаев, передавая ему пакеты, спросил:
– А вы и с этим художником знакомы?
– Конечно, – подтвердил Олег, – хороший человек.
– Теперь да, – согласился старший лейтенант. – А раньше знаете как тяжело с ним приходилось! Никакие меры воздействия на него не действовали. Он даже портрет мой изобразил на картине под названием «Участковый Воропаев борется с нечистой силой». Там изображено, будто бы сижу я в засаде в темном лесу с пистолетом и будто бы боюсь, а из-за каждого дерева выглядывают упыри, вурдалаки, ведьмы всевозможные и лешие. Будете у него в мастерской, посмотрите на картину: там рама очень хорошая – позолоченная…
Если бы не участковый инспектор, Иванов не придал бы поначалу этой встрече никакого значения и детали случайно возникшего разговора с художником проскочили бы мимо сознания… За ужином Олег рассказал Насте о предложении посетить мастерскую художника, и она, почти не раздумывая, согласилась:
– Давай сходим. Если человек приглашает незнакомых людей к себе, значит, ему плохо, может, он так одинок, что ему и поговорить не с кем. Может, создает новую картину, хочет показать и выслушать мнение о ней даже таких профанов, как мы, ничего не понимающих в живописи.
Они оставили детей дома и отправились в гости, рассчитывая побыть в мастерской не более часа. Художник, увидев их на пороге, обрадовался.
– Честно говоря, не надеялся, – сказал он.
– К вам совсем гости не приходят? – удивилась Настя.
– Раньше, когда я был нищим, как и значительное большинство художников, приходили постоянно. В основном собратья по нашему цеху. Потом, когда появился достаток, стало появляться еще больше народу. Сидели, разговаривали, а перед уходом просили в долг. Но теперь не заходит никто: видимо, думают, что я буду требовать деньги обратно. А я бы еще дал, только бы одному не быть. Понимаю, что друзей купить нельзя, но что сделаешь, когда замучен одиночеством?
Алексей провел их в просторную мастерскую, где по стенам были развешаны его картины.
– Вот здесь я и работаю, и живу, – сообщил он. – Сейчас уже могу купить мастерскую с квартирой в придачу, но к этому месту настолько привык, что не знаю, как смогу жить в другом доме. Впрочем, одному и здесь простора достаточно.
Олег с Настей стали рассматривать работы художника.
– А где портрет участкового? – спросил Иванов.
– Увы, – развел руки Алексей, – имел неосторожность взять для экспозиции в Испании. И ее купили одну из первых. Некий человек сказал, что он занимается закупками произведений искусства для королевской семьи, выписал мне чек на двадцать тысяч евро, забрал картину и ушел. Теперь, вероятно, Хуан Карлос сидит в своем кабинете и смотрит на бдительного Воропаева. А вообще, к этой картине приценивался тот самый питерский полковник, о котором я уже рассказывал. Я, вообще, думал за нее выручить тысячи три в лучшем случае. Полковнику, может, и вообще даром отдал бы. Но его жена отговорила.
– Жену, случайно, не Анжелика зовут? – спросил Иванов, так как помнил и саму Анжелику, и то, как Берманов отбил ее у Васечкина.
– Кажется, так.
Олег удивился, но больше вопросов не задавал, а Настя тем временем рассматривала картину, на которой толпа людей, окружив светловолосую девушку в голубом джинсовом костюмчике, размахивала руками и кричала что-то, вероятно, очень злобное. И лишь один изображенный на картине человек пытался договориться с толпой.
– Это как раз та работа на библейскую тему, которую мне заказал олигарх, – объяснил Алексей. – Называется «Христос и грешница». Я тут со светом попытался поработать в стиле Генрика Семирадского.
– А образ грешницы вы откуда взяли? – спросила Настя. – Выдумали?
– Не совсем. Хотя вы правы, образ мне не задался с самого начала. Но потом кто-то из других моих заказчиков пригласил меня в клуб, а там выступали три девочки – песни пели. И вот среди них я увидел эту: исполняет вроде веселенькие песенки, а глаза у нее такие грустные!
Олег с Настей осмотрели все работы, потом сели пить чай с тортом, который они принесли с собой. А когда взглянули на часы, то ужаснулись: надо спешить домой – укладывать детей спать.
Ночью Олег долго не мог заснуть. Он лежал и прислушивался к тишине. Ровно и тихо дышала Настя на его плече, и не было в мире иных звуков. Неожиданно Иванов понял, что счастлив. Счастье вошло в его жизнь осторожно и незаметно: не свалилось внезапно на голову, как это случается со многими людьми, а пристроилось рядом – доверчивое и ласковое, не будоража и не меняя ничего из привычного уклада; счастье, вот оно – рядом, на плече, в соседней комнате, в шепоте листьев за окном, в блеске ночных звезд, оно – повсюду: в добром сиянии солнца, в играх детей, в испытанной верности лучшего друга, в улыбках незнакомых людей и в предчувствии чего-то светлого и радостного.
