проверять, пропало ли что-то. Я думал, ты в курсе, что там случилось?
— Нет, я не знаю. Моя шкатулка, боже!
Это был какой-то кошмар! Джек убит, меня едва не изнасиловали, в дом кто-то забрался, я чудом жива осталась. И всё из-за меня! Из-за моей наивной доверчивости!
— У этого урода были сообщники, как думаешь?
Демид встряхнул меня, и я крепче ухватилась за его плечо, чтобы не грохнуться без сил рядом с ним. Рукав Барсова был неприятно скользким. Он вспотел, конечно, но не настолько, чтобы одежда пропиталась насквозь.
Я поднесла мокрую трясущуюся руку к лицу, перепачканную кровью Барсова.
— Ты ранен! Господи, Демид! Ты ранен! — как заведённая повторяла я.
— Чёрт! — Барсов оглядел своё плечо, а потом вернулся к нашему разговору. — Пустяки! Оленька, милая, соберись! Нет времени выяснять, как ты связалась с этим гондоном, но подумай, могли ли быть у него сообщники?
— Да. Его брат Саша.
— Всё хорошо! Успокойся! Я рядом! Рядом!
Барсов снова прижал меня к себе, чтобы остановить мою истерику, но я была безутешной. Если бы я делала так, как говорил мне Демид, то ничего бы этого не было, просто ничего бы не было. Андрей мог бы убить его. Насрать на драгоценности, на Джека и мою жизнь тоже! Я едва не лишилась самого дорогого, по-настоящему ценного!
Вот теперь меня накрыло. Конкретно. Надо сказать ему сейчас. Сейчас!
— Демид, я люблю тебя! — собравшись с силами, сказала я.
— Повтори! — рокотом раздалось в его тяжело вздымающейся груди.
— Я тебя люблю! Я так испугалась за тебя! Прости меня! Прости!
— Оля, я…
Ответить Демид не успел. Совсем рядом с нами послышался вой сирен, и Демид помог мне подняться на ноги.
— Дома поговорим, родная! Расскажешь сейчас полиции всё, что знаешь, всё, что сможешь вспомнить. Соберись и ничего не бойся! Я рядом.
34. Демид
Слава богу, менты приехали быстро, а следом и скорая. Ольгу допрашивали опера, я сидел в карете на перевязке. Пустяковая царапина, а столько крови…
— Повезло вам, мужчина, — говорит врач, накладывая стерильную повязку. — Чуть левее, и прямо в сердце…
— Я везучий парень, знаете ли, — пытаюсь шутить. — Вон, в какие руки заботливые попал.
Костяшки на руках медики обработали тоже. От госпитализации я отказался. Какая, на хуй, больница, если Оля в таком состоянии? Стоит, трясётся, как листик на ветру, двух слов сказать не может зубы клацают. Я накинул на неё свою куртку, но её всё равно колотит. Не куртка должна её успокаивать, а я, но я всё ещё в скорой.
— У вас есть успокоительное? — спрашиваю у врача, который, наконец, заканчивает меня перевязывать.
— Для вас?
— Для моей девушки, — киваю в открытую дверь скорой на улицу.
— Вообще, не положено… — мямлит женщина.
— Я заплачу.
— Не в этом дело… — смотрит на Олю, потом на меня. — Хорошо, позовите свою девушку, — сжалилась врач.
Я выхожу из скорой, забираю ненадолго Олю у оперов. Она изо всех сил упирается, не хочет заходить в карету, потому что в ней лежит Андрей. Ему тоже уже оказали помощь, он в наручниках, но он в сознании, именно это и пугает мою девочку.
— Оль, пожалуйста! — прошу я. — Ради меня!
Это срабатывает, и ей вкалывают что-то внутривенно. Обнимаю Олю здоровой рукой и больше не отпускаю. Она жмётся ко мне, пытаясь спрятаться от всего мира, но без неё с преступлением не разобраться, и она это понимает. И я понимаю, поэтому сердце разрывается оттого, что ей приходится переживать дальше.
Опера заканчивают у озера, после этого скорая вместе с бандитом уезжает, а мы забираем труп Джека и едем в мой домик. Олю уже не шокирует известие о том, что её драгоценности спёрли, она перестаёт плакать, просто отвечает на вопросы оперативника. Наверное, успокоительное подействовало.
У нас снимают отпечатки пальцев, потом у перепуганной до смерти Татьяны и Павла Кузьмича. Этот ад длится до полуночи. После всех допросов и манипуляций полиция уезжает. Можно выдохнуть, но не могу.
Татьяна греет для нас с Олей ужин, но я совершенно не чувствую голода. Совсем ничего не чувствую. Будто бы всё, что произошло, что происходит сейчас, случилось не со мной, не с нами.
— Увези меня отсюда, Демид! Увези! — со слезами на глазах просит Оля.
Согласен, тут опасно оставаться, по крайней мере, пока не поймали подельника Андрея. Я вызываю водителя и велю Оле собираться.
Отлучаюсь на полчаса из дома, чтобы похоронить Джека и сделать звонок одной шишке ментовской. Несмотря на поздний час, полковник берёт трубку и заверяет меня, что лично проследит за ходом следствия. Остальное зависит от полиции, больше я ничего не могу сделать в данной ситуации.
Павел Кузьмич помогает выкопать для Джека яму во дворе под деревом и закопать ещё не окоченевший труп собаки.
Жалко пса. Хороший был друг. Защитник. Можно сказать, я ему обязан жизнью Оли.
На месте Джека могла оказаться она. Осознание этого продирается ко мне, будто через вату, врывается, как цунами, бьёт прямо в сердце. Я едва не потерял её, господи!
Меня накрывает паникой и злостью. Я же говорил ей сидеть дома? Предупреждал, чтобы не шлялась без меня нигде? Связалась с какими-то ублюдками и даже мне не сказала. Что мне ещё сделать, чтобы докопаться до её крошечного мозга? Умереть?
Драгоценности меня почти не волнуют. Найдут — хорошо, не найдут — не мои проблемы. Сколько можно? Пусть о них плачет хозяйка. Как пришли, так и ушли.
Отлупить её по заднице? Ну, реально?
Слова о том, что Оля меня любит, кажутся бесконечно слащавыми. Она просто испугалась, что я вкачу ей пиздячек, устрою скандал, вот и ляпнула не подумав, чтобы избежать ссоры.
Я ещё не выдернул её из одной жопы, а она уже влезла в другую. Просто поразительно! Может, и не выйдет у меня ей помочь? Может, мне это не по силам? Я был готов
