– Ну да… Не в себе как бы. С виду вроде нормальные, но со странностями.
– Да у нас тут все со странностями, – растерялась хозяйка. – Как плюс сорок вжарит, так у всех крыша едет, и у местных, и у приезжих…
– Значит, нет сумасшедших. – Марина разочарованно вздохнула и встала.
– Нет, ну, чтобы совсем дураков – с медицинской точки зрения – таких нет. Может, все же чаю с салом?
Марина Викторовна легко катапультировалась через окно во двор.
– А вы не знаете никого по имени Гамлет? – крикнула она с улицы.
– У нас в округе только один Гамлет, – вывесилась в окно тетя Галя. – Опер из убойного отдела.
– Опер из убойного отдела, – пробормотала Марина. – Опер из убой… Господи!
Она побрела к сараю, содрав с головы парик.
– Опер из убойного отдела! – захохотала Марина. – Опер! Ну и дура же я… Ну и дура!
Ночью опять пошел дождь.
Неправильный, неожиданный крымский дождь, который делал жару невыносимо душной и влажной.
Крыша протекла в новом месте – прямо над кроватью Марины Викторовны. Она лежала под водопадом, и плакала, и рыдала, и тряслась в ознобе, и тайно радовалась, что пошел дождь, что крыша течет и что ее истерика имеет вполне объяснимые климатические причины.
Она еле дожила до утра.
– Опер, – рыдала она в подушку. – Он просто опер! Вот почему он оказался первым на месте происшествия! Вот почему у него кольцо с гравировкой! Вот почему он видел медицинскую карту Риммы Ромм и знает о ее аллергии! Вот почему! Моей карьере конец. Я погибла! Погибла я!
Местное РОВД оказалось маленьким зданием, похожим на детский сад.
Гамлет сидел в крошечном кабинете, сосредоточенно набивая что-то на компьютере.
Марина Викторовна ворвалась в душное прокуренное помещение и схватила Гамлета за руку.
– Пойдем, – задыхаясь, сказал она. – Пойдем, я все тебе расскажу, только без протокола и всех этих официальных штучек.
Гамлет встал и послушно пошел за ней.
Слава богу, на нем была не белая рубашка, а черная майка.
Черная майка, черные джинсы и кобура на поясе.
«Я погибла! – стучало в висках у Марины. – Я погибла, потому что он мне никогда не поверит!»
– Почему ты не арестовал меня в аэропорту? – спросила она, когда он сел рядом с ней в машину.
– У меня нет никаких доказательств, – покачал он головой.
– Кольцо! – напомнила она.
– Это не доказательство. Кольцо могло быть потеряно в бухте когда угодно. Это не доказательство. Единственным доказательством может быть твое чистосердечное признание.
– Признание… – эхом повторила Марина Викторовна. – Скажи, ты действительно любил Марину Кравец?
– Безумно. Любил издалека, как недосягаемую на небе звезду. Это чистая правда. Я даже вызнал номер ее мобильного, но ни разу не посмел позвонить, потому что понимал – таких поклонников, как я, полстраны, а то и полмира… Я терпеть не могу быть одним из многих, поэтому любил ее тайно, издалека.
– Тогда ты должен поверить мне! Поехали! – она нажала на газ. Движок откликнулся ревом, а колеса – душераздирающим визгом.
– Куда мы едем? – без особого интереса спросил оперуполномоченный.
– В бухту Дьявола! Мы пойдем с тобой на ту самую скалу, с которой…
Гамлет равнодушно пожал плечами и отчего-то проверил на поясе кобуру.
Плато было раскалено полуденным солнцем, как сковородка.
Марина Викторовна достала из сумочки сигареты, села на камень и закурила.
– Ты сегодня без маскарада, – сказал Гамлет, усаживаясь напротив и сканируя взглядом ее лицо, прическу, фигуру. – Ты очень, очень похожа на Марину. Даже жесты, даже мимика, даже голос и интонации… Ты действительно талантливая актриса, Римма, но до Кравец тебе далеко.
– Слушай меня и не перебивай, – оборвала его Марина Викторовна. – Все, что я скажу, – правда! Мне очень трудно рассказывать это, ведь как ни крути, а я совершила убийство. Жестокое, ужасное убийство. Никому теперь не докажешь, что я защищалась, что просто спасала свою жизнь, но я попытаюсь… – Она затушила сигарету о камень, встала и подошла к краю обрыва. Ей вдруг показалось, что если она встанет на краю пропасти, ее слова окажутся более правдивыми и весомыми. Ей показалось, что именно так нужно выстроить кадр, чтобы он держал внимание и будоражил душу.
Внизу ласково бились о берег волны. Природа помогала ей как могла – светом, солнцем, ветром, бескрайней гладью воды и даже тучками на горизонте, которые, непонятно было, закроют солнце или растворятся в небе, превратившись в безобидную дымку.
– Я в тот вечер немного выпила, – начала она рассказ, глядя на линию горизонта. – Не в баре, не в ресторане – так, купила в супермаркете бутылочку розового мартини и потягивала себе за рулем. Это был один из тех редких дней отдыха, когда я не стала надевать парик и гримироваться. Отчего-то никто не узнавал меня, и мне стало даже обидно. Гаишники не останавливали, чтобы взять автограф, прохожие не оборачивались и не кричали вслед: «Смотрите, да это же сама Марина Кравец за рулем!» Никто не пытался меня сфотографировать, хотя я ехала намеренно медленно и демонстративно пила за рулем спиртное.
Скука была смертная.
Жара и скука.
Наверное, поэтому я остановилась, увидев на шоссе одинокую голосующую девушку.
– Я вас узнала, – улыбнулась она, садясь в машину. – Вы…
– Я такая же отдыхающая, как вы, – перебила я девушку. – Кстати, вам не кажется, что мы очень похожи?
Девчонка оказалась блондинкой, с выжженными перекисью волосами. Мне неприятно сравнивать себя с ней, но мы действительно были очень похожи – черты лица, рост, телосложение, даже голос. Единственное отличие – возраст. Она казалась намного моложе меня.
Жара и скука сделали свое дело. Я разговорилась с попутчицей, которой, кстати, не понадобились ни мой автограф, ни определенное направление, куда бы следовало ее отвезти.
– Хотите, покажу вам бухту Дьявола, там очень красиво, – предложила девица.
Мне было все равно, куда ехать и что смотреть, поэтому я согласилась.
Она показала дорогу к высокой скале. Мы бросили машину внизу и полезли вверх по тропинке, по очереди отхлебывая из бутылки мартини.
Мне стало весело, скуку как рукой сняло, и жара уже не так докучала.
Девушка показывала дорогу и все время рассказывала какие-то глупые анекдоты. Я шла за ней – как последняя дура, забыв, кто я, не зная, кто она.
На скале и правда оказалось очень красиво. Вот как сейчас. Внизу море, впереди горизонт, а под ногами – горячие камни. Мы разделись и остались в купальниках. Мартини к тому времени уже закончился. Анекдоты у девчонки тоже. Она вдруг стала угрюмой и неразговорчивой.
Я начала травить какие-то байки про смешные случаи на съемках, во время рассказа повернулась к девчонке спиной и… получила сильный удар по голове. Удар был страшный оттого, что он оказался неожиданным. Я устояла на ногах, у меня крепкая голова – сколько раз я, отказываясь от дублерш, ударялась этой головой на съемках во время исполнения трюков, сколько раз меня били по темени, если того требовал сюжет…
Я обернулась. Девчонка стояла с перекошенным от злости лицом и с камнем в руке.
Я закричала и отпрыгнула от нее. А что еще было делать в такой ситуации? Расшаркиваться и узнавать причину агрессии?
Я тоже схватила камень. Небольшой, но очень острый.
Девчонка набросилась на меня. Она с остервенением била меня и бормотала что-то о том, что я непременно должна умереть. Я защищалась! Как? Да как тигрица! Умереть под градом ударов какой-то завистливой дряни я не хотела! Девчонка оказалась гораздо слабее меня, хоть мы были одного роста. Но я отстаивала свою жизнь! Свою славу! Свою карьеру! Поэтому силы мои утроились, нет, удесятерились… Кажется, это называется исступление. Или состояние аффекта? Не знаю, не скажу чтобы я себя не помнила, но очнулась я только тогда, когда острым камнем искромсала ей лицо до неузнаваемости.
У меня было ощущение, что режиссер вот-вот крикнет «Снято!» и можно будет идти смывать грим – после того, как я блестяще отыграла какой-то эпизод. Но режиссер ничего не кричал, софиты не гасли, а вместо грима лицо разъедал пот. Девчонка не дышала. Пульс не прощупывался. Я поняла, что совершила убийство, и никому, никому теперь не докажешь, что я защищала свою жизнь! Это означало конец работе, конец ролям, конец деньгам, конец славе, конец свободе, конец всему…
Я осмотрела труп. На пальце у девчонки блестело золотое колечко. Я сняла его, и правильно сделала, потому что внутри оказалось выгравировано ее имя – Римма Ромм.
В том, что делать с телом, я ни минуты не сомневалась. Я подтащила его к обрыву и… Она летела, как кукла, ударяясь о каждый выступ, о каждый камень. При таком раскладе я имела все шансы выйти сухой из воды. Вряд ли тело в таком виде опознают, а если его не опознают, кто свяжет убийство с моим именем?
Я взяла пустую бутылку из-под мартини с отпечатками наших пальцев и бросила со скалы в море. Туда же полетели камни, которыми мы наносили друг другу удары. Оставались ее шмотки – джинсы и кофточка. Я сожгла их на обочине, отъехав от бухты Дьявола километров на двадцать… Развела костер и сожгла. Все было сделано чисто, вот только кольцо я где-то потеряла. Где-то потеряла… Искать его в наступающих сумерках не имело смысла. Ну, что ты молчишь? Это я, я убила Римму Ромм! Я убила ее, а не она меня, слышишь?! Я – Марина Кравец! Та, которую ты тайно и безнадежно любишь! Неужели твое сердце не подсказывает тебе? У меня синий цвет глаз, а родинка на щиколотке – самая настоящая!
