— Я тоже люблю это делать, — сказал Лев, усаживаясь рядом. — В смысле, наблюдать, как они идут по улице и заходят в дом. Правда, обычно я довольствуюсь монитором камеры слежения. Можно довольно много понять о человеке, глядя, как он ведет себя в ожидании, пока откроется дверь. Некоторые хмурятся, другие натягивают любезную улыбку, с явственным усилием, как тугую перчатку. Иные прихорашиваются или просто проверяют, нет ли в усах застрявших крошек, — разумная предусмотрительность. А встречаются бедняги, которые беззвучно шепчут себе под нос: «как поживаете», «как приятно снова вас видеть», «прекрасно», «невообразимо» — репетируют предстоящую им светскую болтовню. Этих иногда становится даже жалко.
Я не заметил, как Черногук вошел в ресторан. Да что там, я был готов поспорить, что в течение последнего часа он не выходил из дома.
— Попробую снова ответить на ваши невысказанные вопросы, — улыбнулся Лев. — В прошлый раз неплохо получилось, верно?.. Так вот, все очень просто. Я владелец этого заведения. Поневоле приходится проводить здесь какое-то время. Хотя ресторанный бизнес вгоняет меня в тоску.
— Это заметно, — бестактно сказал я. — Такое классное место — я имею в виду и локацию, и интерьер, — а кухня здесь, прямо скажем, не очень. И все ужасно медленно. Я еще четверть часа назад попросил кофе и счет. И до сих пор, как видите…
— Да-да, знаю, — невозмутимо ответствовал Лев. — Так и задумано. Простите, не догадался вас предупредить, чтобы вы здесь ни в коем случае не обедали.
— То есть вы нарочно поддерживаете свой ресторан в таком состоянии? — опешил я. — Но зачем?
— Как и все жители Нерудовой, я ненавижу туристов. С утра гомонить начинают, и до глубокой ночи нет от них никакого спасу. Прогуляться по собственной улице — сомнительное удовольствие даже в будний день, а уж в выходные и вовсе кошмар творится. Соседи ворчат, но терпят, а я решил нанести ответный удар. Например, открыть для наших дорогих зарубежных гостей уютный аутентичный ресторан с отвратительной кухней, запредельно высокими ценами и скверным обслуживанием. Испорченное настроение клиентам гарантировано. А я кладу деньги в карман и наслаждаюсь местью.
— О, — уважительно сказал я. — Так вот почему на самых красивых улицах больших европейских городов такие скверные кабаки.
— Боюсь, что так, — улыбнулся Лев. — А теперь пойдемте. Кофе у меня дома лучше, чем здесь, а счет вам не нужен, денег с вас за это безобразие не возьмут, и не просите. По-хорошему, с меня еще и причитается — за моральный ущерб. Ничего, придумаю что-нибудь.
— Сперва, если вы не против, покончим с делами, — бодро говорил Лев, увлекая меня за собой по коридору. — Чтобы потом чувствовать себя свободно. Заодно напою вас кофе, как и обещал. Если, конечно, вы не против, — настойчиво повторил он, распахивая передо мной дверь в кабинет.
Это было небольшое помещение с паркетным полом, темными деревянными панелями, старыми, но прекрасно отреставрированными книжными шкафами и громоздкими викторианскими креслами. Я бы никогда не предположил, что у головокружительной черно-белой комнаты, где меня потчевали завтраком, и этой старомодной деревянной шкатулки один и тот же хозяин. Интересно было бы взглянуть на остальные помещения, подумал я. Особенно на хозяйскую спальню. Познавательное должно быть зрелище.
На стене висела картина в простой темной раме: огромный, потрепанный жизнью кот с рваным ухом и закисшими глазами сидел на берегу затянутого тиной пруда. У его ног стояло маленькое плетеное лукошко. В лукошке копошились совсем уж крошечные человеческие младенцы. Намерения и дальнейшие действия кота были предельно четко прописаны на его лице — язык не поворачивается сказать «морде». При всей удручающей незатейливости сюжета картина вовсе не походила на лубок, это была очень хорошая живопись, тот самый редкий случай, когда мороз по коже и шерсть на загривке дыбом — на ровном, казалось бы, месте. Особенно притягателен был кот. Исполнен в реалистической манере, не к чему придраться, таких серых полосатых васек на любой помойке пара штук обретается, а все-таки сразу видно, что перед нами не просто кот. Гораздо больше, чем кот, и одновременно нечто абсолютно отличное от человеческих представлений о котах, настолько страшное и восхитительное, что хоть на колени падай.
— У этого художника дар иконописца, — сказал я.
Сам не понял, как вырвалось. Оставалось надеяться, что хозяин дома сочтет мою реплику шуткой. Но Лев выслушал меня вполне серьезно и кивнул.
— Вы совершенно правы. Был у него такой дар. Кофе?
Я не успел ответить, а дверь уже бесшумно приоткрылась, в комнату вошла очень высокая азиатка в ярко-красном платье с подносом в руках. Поставила поднос на стол и с поклоном удалилась.
— Китаянка, — сказал Лев. — Лю Ши, мои домашние зовут ее Луша. Бывшая баскетболистка; играла, впрочем, скверно, несмотря на выдающийся рост. Живет у меня уже шесть лет, за это время выучила дай бог если полсотни чешских слов. Очень старается, но людей, настолько неспособных к обучению, я никогда прежде не встречал. Ей повезло, что я охоч до экзотической прислуги, иных достоинств у этой милой дамы, боюсь, нет. Даже чай я сам завариваю лучше. Но кофе готовила не она, а Йозеф, поэтому пейте бестрепетно. Если хотите, можете курить, у меня тут отличный кондиционер. А теперь рассказывайте. Как обстоят дела с ключом? Что сказал ваш эксперт?
— Семнадцатый век, — отрапортовал я. — То есть копия, конечно, но почти столь же ценная, как оригинал. Карл совершенно счастлив. Я, соответственно, тоже. Букварь из Бердичева при мне. — Я положил книгу на стол и принялся портить отлично сваренный кофе сливками из предусмотрительно поданного молочника.
— Прекрасный экземпляр, — после беглого осмотра объявил Лев.
Он бережно поставил букварь на почти пустую полку, где стояло всего несколько книг, судя по виду, его ровесников, и лежали какие-то безделушки.
— Рад, что наша сделка осталась в силе, — сказал он. — Жаль было бы его упустить. Но вы уверены, что ключ вас устраивает? Все же предварительно речь шла самое позднее о рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков.
— Пан Иржи говорит, точно семнадцатый, — я пожал плечами. — Но Карл хочет иметь эту копию. А мне, как вы понимаете, абсолютно все равно. Я в данном случае просто курьер, болван бессмысленный вроде вашей Луши. Разве только чай завариваю неплохо — когда в настроении.
— А этот ваш пан Иржи Шнипс сильно меня честил? — с улыбкой спросил Лев.
— О вас мы вообще не говорили. Я не стал ему докладывать, что это ваша вещь. Вы же сказали, пан Иржи вас не любит, зачем понапрасну раздражать старика? И без того суровый дальше некуда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
