– «К сожалению»?! – почти возмущенно переспросил курьер.
– К сожалению, – эхом повторила она.
Курьер посмотрел на нее очень внимательно, как будто впервые увидел. Серьезно кивнул. Пошел было к машине, но вдруг остановился, обернулся и сказал:
– Меня зовут Марюс. Приятно было с вами познакомиться. И… спасибо за все.
Вежливый такой.
…Дома, не разуваясь, прошла на кухню, села за стол и заплакала. Не от горя, конечно, но, пожалуй, и не от радости. Просто дала волю чувствам, которые пришлось придержать в узде, чтобы не напугать мальчишку. Сама на его месте совсем не хотела бы оказаться в цепких объятиях экзальтированной старухи, громко выкрикивающей названия зачарованных городов вперемешку с благодарностями судьбе и проклятиями ей же – за то, что не привела такого отличного напарника раньше. Это, кстати и правда вопрос: действительно ли поздно – лучше, чем никогда?
Ладно. Выбора-то в любом случае нет. И никогда не было.
Если бы можно было выбирать, с кем разделить свои удивительные видения, вряд ли ее выбор пал бы на заполошную трусиху, легкомысленную поэтессу и романтического забулдыгу. Да и саму себя она бы не выбрала. Для галлюцинаций сойдет вообще кто угодно, – думала порой Луиза Захаровна, – но для настоящих чудесных откровений нужно совсем другое существо. Утонченное и возвышенное, но при этом с железной волей, твердым характером, четко очерченным подбородком и лучистыми глазами в пол-лица. Это совершенно точно не я. И не Милда. И не Геннадий. И даже не Ленуте, хотя она-то как раз была хороша собой. Но чересчур круглолица, как кукла, не тот типаж.
Милда убежала с воплями и больше никогда не возвращалась, так что иногда поневоле задаешься вопросом: да была ли она?
Красавица Ленуте, случайно попавшая в дом, когда Луиза Захаровна после маминой смерти решилась продать кое-что из старинной мебели, напротив, фонтанировала восторгом, многословно рассуждала о мистическом таинстве навеки связавшей их дружбы, каждый день прибегала, чтобы посмотреть в ее окна, приносила вино. Выпив, тут же принималась декламировать новые стихи о чудесных миражах, рождающихся за пыльными стеклами. Положа руку на сердце, скверные были стихи. Зато пылкие, а за это многое можно простить. Но примерно полгода спустя Ленуте все это надоело, и она перестала заходить. А потом, кажется, уехала из города; в любом случае Луиза Захаровна больше ее не встречала. Бывает, оказывается, и так.
Сантехник Геннадий, в прошлом скульптор, давным-давно пустивший свою жизнь под откос, не стесняясь, плакал от нежности, глядя на синие звезды, загорающиеся над хрустальными куполами Дартумма, благодарно бормотал на ему самому неведомом языке: «Гьель труанак!» – тут же растерянно переспрашивал: «Это что такое я сейчас сказал?» – и безуспешно пытался вылезти во все ее окна поочередно, не в силах смириться с тем, что чудесные видения исчезают прежде, чем он успеет высунуть наружу хотя бы нос. С притворной бодростью говорил: «Ничего, значит завтра», – а Луизе Захаровне никогда не хватало духу его разубеждать. Надеялась, может быть однажды удастся провести его на балкон, а там пусть бежит на все четыре стороны, если сможет. Но в его присутствии балконная дверь не появилась ни разу, то ли это пространство не любит нетерпеливых, то ли просто не повезло.
По Геннадию Луиза Захаровна до сих пор скучала. Этот восторженный забулдыга стал для нее чем-то вроде внезапно обретенного старшего брата, невыносимого, но родного, терпеть его было совершенно невозможно, зато очень легко любить. Он был рядом целых четыре года, пока однажды ночью не вышел в окно. Не в одно из двух с половиной дюжин прельстительных окон в неведомое, которые они вместе успели отыскать в городе, а в самое обычное, у себя в квартире, на седьмом этаже блочного дома на спальной окраине, предварительно написав на стекле красным маркером: «Аварийный выход». Жестокая шутка. Оставалось надеяться, что хотя бы явившийся за Геннадием ангел смерти ее оценил.
Со дня его смерти прошло больше десяти лет, и Луиза Захаровна успела не только заново привыкнуть к полному одиночеству, но и более-менее убедительно объяснить себе, чем оно хорошо. И вдруг появляется этот серьезный кудрявый мальчик. Вряд ли, конечно, он захочет продолжения. А если захочет, ему совершенно не обязательно возвращаться, сама дала ему подсказку, с чего начинать. Но все равно, какое же счастье, что он есть на свете. Просто есть.
Немного успокоившись, Луиза Захаровна взяла сигарету, автоматически отметив: «сегодня вторая». Вышла на балкон. Закурила на пороге. Привычно массируя грудь, кое-как доковыляла до табурета. Обрадовалась, убедившись, что усаживаться уже не обязательно, ноги больше не ватные, и замершее было сердце снова бьется в обычном ритме. Но все равно села, сидя приятней курить и смотреть на плоские крыши Бьярди, зеленеющее вдали море и такое же зеленое небо над головой.
Луиза Захаровна очень любила Бьярди; возможно, вообще больше всех. Отчасти потому, что здесь ее дом выглядел не привычной частью пейзажа, как в других городах, а высокой белой башней, которая иногда появляется на дальней окраине, а все остальное время, согласно местным поверьям, остается невидимой. Жители Бьярди верят, что в этой белой башне живет прекрасная фея, которая помогает заблудившимся во тьме собственных сновидений путникам найти дорогу обратно, в явь. Но без особой нужды к ней лучше не соваться, а башню, видимая она или нет, обходить десятой дорогой. Этой легенды с лихвой хватало чтобы удовлетворить все запасы отпущенного Луизе Захаровне тщеславия. Все-таки очень приятно знать, что в каком-то далеком, чужом, непонятно как устроенном и даже не факт что вообще существующем мире тебя считают прекрасной феей. О чем еще вообще можно мечтать.
О чем еще можно мечтать, – умиротворенно думала она, сидя на балконе своего старого дома в центре Вильнюса, на улице Лидос, и одновременно на окраине города Бьярди, столицы Моланского Королевства, расположенном на юго-востоке Вечернего континента Тай-Туры. Пока смотришь в окно, таких подробностей не узнаешь, но когда сидишь на балконе, знания приходят сами, с каждым глотком чужого воздуха, смешанного с горечью сигаретного дыма. То ли награда за каждодневную работу свидетелем существования всех этих чужих реальностей, то ли, напротив, дополнительная обязанность – не только видеть, но еще и знать. Удивительно все это устроено. Хорошо бы однажды узнать, почему и зачем оно так.
Кудрявый Марюс, конечно, не позвонил. Ни вечером, ни на следующий день. Луиза Захаровна не особо надеялась на его возвращение, но с телефоном не расставалась, и звук не отключала даже на время работы и сна, хотя просыпаться раньше времени от рекламных смс и звонков тревожной племянницы Тамары – невелико удовольствие. Но в любой ситуации надо делать, что можешь, а она больше ничего не могла.
Напрасно старалась, звонить ей Марюс не стал. А просто постучал в ее дверь – две недели спустя, когда пришло время снова пополнять запасы воды и продуктов. Сразу, с порога, даже не поставив на пол тяжелые пакеты, сказал:
– Я очень хотел вам позвонить, но стеснялся. Зато выяснил по базе, что вы наш постоянный клиент и внимательно следил за заказами, чтобы перехватить себе ваш. Потому что…
Он запнулся и умолк. Луиза Захаровна не произнесла ни слова, только адресовала ему вопросительный взгляд: ну же, давай, говори! Почему?
– …потому что из окна лавки пряностей напротив цветочного рынка я снова увидел те самые белые стволы деревьев и алые стены домов. И кстати, на этот раз внимательно разглядел мостовые. Действительно просто отражения крашеных стен, никакая не кровь. А в окне кафе с черным ромбом на Вокечю в первый раз были такие потрясающие башни лилового цвета! И над ними, низко-низко сияющие как будто позолоченные облака.
– Шор-Обриан, – кивнула Луиза Захаровна. – Великолепное зрелище. И довольно редкое, вам повезло.
– Я в то кафе теперь каждый день захожу, – признался Марюс. – И каждый раз в окне что-то новое. И почти всегда выглядит, как будто смотришь с большой высоты, хотя там первый этаж, причем совсем низкий, над самой землей. Сфотографировать, конечно, не получается, сколько раз пробовал, ничего не выходит. Но вот что интересно: того пейзажа, который, по идее, должен на самом деле быть за окном, на этих фото тоже нет. Только какая-то серая муть. Думаю, это вполне можно считать доказательством, что с окнами действительно происходит нечто из ряда вон выходящее. Были бы у меня обычные галлюцинации, это вряд ли помешало бы камере зафиксировать реально существующие улицы и дворы.
– Я тоже в свое время пыталась все это сфотографировать, – призналась Луиза Захаровна. – Примерно с тем же результатом. Сколько дорогой пленки перепортила, знали бы вы! Но до ваших выводов я тогда так и не додумалась. Хотя, казалось бы, очевидно! У вас на редкость ясная голова, – и посторонилась, пропуская его в кухню.
