— Причем здесь Прутков? — хмыкнул Шубин.
— А кто еще? Он сам к нам Дорохова привел, тот расспрашивал. А на другой день хлоп, и приказ вышел. Ни Гусева ни Мартынова в части не было. Да и еще… я его за Таню спрашивал, так он на говно изошел…
— Я тебе уже говорил, ты, Витя, про Таню забудь, понял тута? Бабу уже успел завести? — спросил бывший комэск. Галя при этих словах возмущенно фыркнула.
— Успел.
— Вот и хорошо. Про Пруткова… хрен его знает, но, тута, думаю, такие вопросы были не в его компетенции. Хотя косвенно, наверное, мог поспособствовать. Как приедет, расспрошу про эту историю. Если не забуду.
— Я-то думал, он из полка ушел давно, — немного расстроился Виктор.
— Ха! Ушел! — засмеялся Шубин. — Это наш брат-летчик меняется с завидной регулярностью, а уходит больше вперед ногами. А остальным-то чего? Совершенно бесполезные животные, зато все на месте, все при деле. Довольствие денежное получают, паек… Баженов, правда, на повышение ушел, Шаховцев за него. А остальные тута все в наличии. Вот летчиков старых, тех уже, считай и нет никого. Пожалуй, только один Соломин Лешка да я.
— А Вахтанг? — Спросил Виктор, — неужели погиб?
— В госпитале твой Вахтанг, — буркнул Шубин. — Неприятности тута одни из-за него. Сперва, в июле еще, где-то триппер подхватил. Его за это с эскадрильи сняли, он тогда за Васина-покойного исполнял обязанности. А это, уже неделю назад, в Астрахани, к бабенке одной побежал. А там, толи притон был бандитский, толи еще что, не знаю. А может, — засмеялся он, — муж той бабенки вернулся не вовремя. В общем, тута, сделали из Вахтанга нашего отбивную. Вдобавок сломали челюсть и руку. Там дело целое завели. Милиция… эх. — Он потянулся к бутылке.
— Меня с госпиталя поставили сразу замом по ВСС. Два месяца тута на фронте, пока не сточились в ноль. Хотя костяк полка сохранить удалось — самолеты кончились. Месяц по тылам болтались, потом снова сюда на три недели и опять на фронт, под Сталинград. Там-то Витя хлебнули. За две недели полк сгорел. Меня два раза тута сбивали, прыгал. Потери жуткие, правда почти все из молодежи. Мартынов тоже там погиб… глупо так. Сержанта одного облетывал, тот ему винтом хвост отрубил. Оба упали. У тебя до скольки увольнительная? — неожиданно спросил он.
— На сутки, — удивленный резкой переменой темы ответил Виктор.
— Хорошо, — улыбнулся Шубин, — завтра уже в моем полку будешь, я договорился. Тут переночуешь, чтоб ночью в снегах не блукать. Ну а теперь рассказывай тута, в красках и с деталями, как ты докатился до жизни такой, что очутился в ЗАПе да еще и с меткой на роже? Летать еще не разучился?
На следующий день Виктор попал в жернова военной бюрократической машины. В обед его вызвали в строевой отдел и объявили о переводе в сто двенадцатый истребительный полк. Началась беготня. Впрочем, с оформлением документов он управился довольно быстро, а вот с обмундированием вышло ЧП. Старшина их эскадрильи, здоровенный упитанный сверхсрочник, принял от него летный комбинезон, выдал шинель, а вот сданный на хранение реглан не вернул.
— Нету вашего реглана, товарищу младший лейтенант. Украли! Вчера возле каптерки крутились Гаврилов с Михайлюком, на них думаю, больше некому. Они как раз должны сегодня на фронт улетать, может, успеете их перехватить? — Старшина искренне горевал и сочувствовал. Да он едва не плакал, рассказывая, как обокрали его каптерку, как он искренне жалеет об украденном реглане младшего лейтенанта.
Виктор сперва растерялся. От сочувствующих взглядов других летчиков, от причитаний старшины. Гаврилова и Михайлюка он помнил смутно, слишком уж много людей проходило через резервную эскадрилью, не в каждом полку было столько. Реглана было жаль, как будто отдал кусочек себя. Он не хотел сдавать его на хранение, но летать в комбинезоне и реглане было очень уж неудобно, а в одном реглане холодно. Постепенно растерянность сменилась безудержной яростью.
— Ладно, — сказал он, — Ладно. Хрен с ним. Слушай, а у тебя фуражка командирская есть?
— Да откуда, — вытаращил честные глаза старшина.
Виктор достал из кармана трофейную флягу, задумчиво покрутил в руках, глянул на старшину: — Может, договоримся? — ярость затопила Саблина целиком, требовала немедленного выхода.
В глазах у старшины осторожность боролась с алчностью. Виктор кивнул ему на двери каптерки, подмигнул: — Пойдем, обсудим, что да как?
Алчность победила. Едва старшина закрыл за собой дверь, Саблин врезал ему с правой в челюсть, добавил левой, но чуть промазал, угодив в нос. Старшина устоял, ошалело хлопая глазами, принялся разевать рот. Виктор вцепился в него и толкнул на дальнюю стену, разворачивая и снова ударил, в затылок. Голова старшины с глухим стуком врезалась в стену, он медленно сполз на пол, оставляя на фанерной обивке каптерки кровавый потек. Виктор увидел аккуратно разложенные на табурете тоненькие поясные ремни, подхватил один и накинув старшине на горло, натянул.
— Где реглан?
Старшина хрипел, царапал горло ногтями. Шея его сперва побагровела, потом начала синеть.
— Сука, где реглан? Кончу, мразь!
Он чуть попустил ремень, и старшина с хлюпаньем втянул немного воздуха. Удавка снова впилась в шею.
— Где! Реглан! Сволочь!
Старшина забулькал, захрипел и Виктор снова чуть сбавил давление.
— В шкафу, — разобрал Виктор сквозь тяжелое сипение, — в шкафу висит.
Бухнула дверь и в каптерку ворвался молоденький красноармеец — дневальный.
— Вон! — рявкнул Саблин, и красноармеец испуганно выскочил обратно.
Забрав у поверженного противника ключи, он открыл шкаф и сразу увидел свое, жадно схватил. Старшина уже умудрился подняться на четвереньки и Виктор, словно по футбольному мячу пробил с ноги в живот. Тот рухнул обратно, скорчился и неожиданно принялся блевать. Саблин хотел добавить ему еще разок, но побоялся испачкаться в рвоте. Ярость сгорела бесследно, лишь руки чуть подрагивали.
Снова бухнула дверь, и в каптерку, лапая кобуру, влетел дежуривший сегодня по эскадрилье Дронов. С ужасом посмотрел на разгром в комнате, спросил:
— Что тут происходит?
— Представляешь, — криво ухмыльнулся Виктор, — реглан мой нашелся. Вот так удача! А старшина… что-то не то за завтраком съел. Верно? — Он легонько пнул лежачего ногой. — Хотя, если тебе эту мразь не жалко, можешь доложить Товстолобову и тогда наш упитанный друг пойдет кормить вшей в штрафной роте. — Дронов скривился так, словно проглотил кислятину. На его лице огромными буквами было написано: „Но почему именно в мое дежурство?“.
— Впрочем, — добавил Виктор, — я думаю, что наш старшина все-таки чем то отравился. Да? — тот захрипел и принялся кивать.
— Вот и хорошо, вот и ладушки. Ладно, Васька, — сказал он Дронову, — я в полк и на фронт, вы тут не скучайте.
— У тебя кровь на лице, — сказал Дронов, разглядывая пытающего встать старшину.
— Это бывает, — ухмыльнулся Виктор. Недавняя вспышка ярости оставила после себя опустошенность и вялость. Он шутливо козырнул и пошел искать Шубина. На сегодня было еще много дел.
Денег не было, причем совсем, и от этого становилось очень грустно. Виктор печально поглядел на выданный старшиной сухой паек на три дня: двести грамм сахара, ржавая селедка, пара буханок хлеба и большая банка овощных консервов. Этого явно не хватало для трехдневного времяпрепровождения в компании с девушкой. Зарплата ожидалась еще не скоро, а деньги нужны были прямо сейчас, пока внезапно не оборвалась так неожиданно свалившаяся свобода.
С переформированием полка у Шубина начались какие-то проблемы, старый личный состав застрял где-то в дороге и под это дело, Виктор буквально выклянчил у командира увольнительную. Шубин долго не соглашался, видимо имел на Саблина какие-то свои планы, но, в конце концов, сдался. Теперь уже озадачился Виктор — что ему делать в городе, когда нет денег? Окрыленный радостью от предстоящего отдыха, он сходу попытался было занять денег у Шубина. Командир такую инициативу не оценил, и Виктор был послан далеко и надолго. Оставалось что-то продавать.
Собственно вещей для продажи у него было тоже небогато: часы, фляга и реглан. Синие бриджи уже вписали в книжицу вещевого довольствия, да и продать их не поднималась рука. Идею продажи реглана он отмел сразу. Вряд ли за него удалось бы получить нормальные деньги, а вещь эта на фронте, несомненно, нужная. Часы нужны, впрочем, как и фляга. Часы вобще вешь необходимая и статусная, командир без часов смотрелся как-то несолидно. Фляга давно стала предметом его гордости и черной зависти остальных летчиков. Он думал и так и этак но так и не смог прийти ни к какому решению, жалко было все.
Город встретил его ярким полуденным солнцем, слепящим снегом и серым дымом печных труб. Прохожие на него засматривались, а он шел неспешным шагом короля жизни и улыбался. Направляясь в увольнительную, Виктор специально оделся как можно нарядней и сейчас, в начищенных хромовых сапогах, синих командирских бриджах и реглане весьма сильно напоминал образцового летчика с предвоенного агитационного плаката, привлекая собой внимание прохожих, особенно молоденьких женщин. Немного портила внешний вид шапка-ушанка: в фуражке он смотрелся бы гораздо представительней, а в шлемофоне более героически. Но в фуражке бродить по февральскому Саратову чревато, а в шлемофоне глупо.
