спросил:
— За что, Ткач?
Ткач мялся.
— Так за что?
— Френч командиру роты пошил.
— Где сейчас медаль?
— Отобрали при аресте.
— И правильно сделали, — сказал Серов. — Новую придется завоевывать. Пойдете в штрафбат.
Ткача отправили, но Виктор Степанович долго был неспокоен, переживал.
— Жалко мне этого Хаима, — признавался он.
Через неделю узнали: Ткач ходил в бой, ранен, лежит в медсанбате.
— Поехали, Алексей Михайлович, — обрадовался Серов. — Только по пути медаль его захватим.
Оправились с Володей. Медсанбат находился километрах в двенадцати.
Сразу же нашли Ткача.
Он лежал свежевыбритый, праздничный.
— Ну как, вояка? — поинтересовался Серов.
— На сей раз вроде не оплошал. Трех фрицев прикончил да еще броневичок подбил.
— Вот вам ваша медаль! Возвращаю! — сказал Серов.
— Ой, спасибо! — засуетился Ткач. — Я вам, товарищ капитан и товарищ лейтенант, если нужно, кители могу… Вот только…
— Поправляйтесь и больше от итальянцев не бегайте! — пошутил Серов.
— А все-таки в нашем деле доставлять людям радость приятно, — признался капитан, когда они вышли из палатки медсанбата.
В трибунале накопились дела.
Лейтенант из медсанбата выстрелил в майора. Ему нужна была машина для перевозки раненых.
Машинистка жила со старшим лейтенантом, но ушла к другому. Лейтенант застрелил ее.
Молодой сибиряк сошелся в селе с женщиной, заразился от нее. Узнав, вернулся и застрелил. Потом пришел к командиру и сам признался. Сказал при этом: «Я ей, стерве, морду набить хотел, а она мне: «Что получил, то и носи».
Дела, дела, дела.
По последнему делу разбирались долго. Дезертирство заменили самовольной отлучкой, но убийство осталось.
А тут еще одно ЧП — уникальное.
Девятнадцатилетний красноармеец из хозвзвода. Почти два года на фронте. Был ранен. Беспрекословно возил на передовую термосы с едой, патроны.
В один день приказ;
— На передовую!
Красноармеец:
— Не могу! Не могу убить человека! Я — верующий. И так и сяк его уговаривали, а он твердит одно:
— Вера не позволяет!
Когда дело дошло до трибунала, ему зачитали статью: «Отказ действовать оружием под предлогом религиозных убеждений».
Он повторяет:
— Не могу!
Его судили открыто, перед строем.
Присудили штрафбат.
В бою красноармеец отличился.
В начале октября окончательно пожелтели поля и чахлые лесочки, пошли дожди.
Начало рано темнеть.
В трибунале работали при свечах и свете коптилок. Движка не было.
И вдруг Катя.
— Я совсем ненадолго… Просто очень соскучилась. Проболтали час-другой, и она уже заторопилась.
— Как твои дела? — Алеша подчеркнул «твои», и она поняла.
— По-моему, попалась…
— Ну ничего! Видишь, как идут дела. Скоро и войне конец. Вот только за Днепр… А потом повезу тебя в Ленинград. Правда, погибли мои все и дом разбомбило…
Все ждали форсирования Днепра.
На прощание он сунул ей аттестат:
— Пошли маме!
XXVII
Осень окончательно вступила в свои права. Поблекли, словно смазались, краски. Все чаще шли дожди. Дороги размыло, и колонны войск шли вдоль дорог, по полям. Но и эти дороги не выдерживали, и рядом с ними прокладывались новые.
Из района Гуляй-Поле их перебросили на север. Теперь Катин медсанбат находится совсем рядом, и они виделись через день-два. Противоположный берег Днепра до реки Рось был крупным партизанским краем. Все больше раненых партизан с того берега поступало в медсанбат. Там шли тяжелые бои.
Армия получила пополнение живой силой и техникой. Среди них английские танки «матильда» и «Валентайн»: неуклюжие, тихоходные, хотя и бесшумные. Башни огромные — специально для цели.
Красноармейцы шутили:
— Вот вам и второй фронт! С таким не пропадем!
В двадцатых числах октября после мощной артподготовки началось форсирование Днепра от Черкасс до Канева. Но Горсков ничего не видел. Их трибунал находился во втором эшелоне, и они подошли к Днепру, когда через него было переброшено до десятка понтонов. Бои шли где-то далеко, на том берегу.
А тут очередное разбирательство.
Младший лейтенант до полусмерти избил рядового. Были свидетели.
Долго копались. Потерпевший молчал, Младший лейтенант твердил:
— За дело!
Наконец уцепились: женщина. Связистка. Младший лейтенант жил с ней больше месяца, а потом застал ее с рядовым.
Пришлось вытащить связистку.
— Я люблю, — призналась она.
— Кого же? — сурово спросил Серов. — Или сразу двоих?
— Обоих.
Вот те раз!
Младшего лейтенанта разжаловали, направили в другую часть.
И опять в путь.
За сутки проехали более двадцати километров и остановились в каком-то лесочке. Впереди в низине лежало село с полуразрушенной церковью.
Расположились на ночлег. Серов, Истомин и Вязов разместились в палатке, которую натянули тут же под старым согнутым дубом, а Алеша, три красноармейца из охраны и Володя забрались в кузов машины. Часовых не выставляли, считая, что впереди на много километров свои.
Немцы ударили по лесочку неожиданно в три часа ночи. Сначала грянули минометы. Стреляли, судя по всему, из села. Первая же мина попала в капот машины. Она вспыхнула. Осколком задело одного из красноармейцев.
Воды не было.
Горсков бросился вынимать папки с делами. Володя перевязывал раненого.
— Идут, — бросил Серов с опушки. — Занимай круговую оборону.
В предрассветной мгле увидели немецкий бронетранспортер, за ним шесть мотоциклов с колясками. В каждом по два фрица.
Капитан посмотрел на Горскова:
— Алексей Михайлович, справитесь? Или помочь?
— Справлюсь!
Он был весь в копоти, гимнастерка без пояса порвалась.
Бронетранспортер тем временем повернул и пошел вдоль опушки, изредка постреливая, а мотоциклисты спешились, бросив машины, и поползли.
Горсков еще вытаскивал последнюю кипу папок, когда Серов, Володя и красноармейцы, включая раненого, дали первые очереди. Хорошо, что все давно обзавелись трофейными автоматами.
Бронетранспортер развернулся и опять прошел вдоль опушки в обратную сторону, дав два выстрела.
Алеша в изнеможении привалился на минуту к дереву, под которым сложил папки, но тут же встряхнулся и схватил свой автомат.
Залег, дал очередь и только тут заметил, что один из фрицев оказался в стороне.
«А что, если попробовать взять его живьем?» — мелькнуло в голове.
Он бросился чуть левее, скатился по склону вниз и навалился на немца. Немец брыкался, не выпуская автомата, но вдруг сник, Горсков ударил его коленом в пах и поволок в лес.
Остальные продолжали стрелять.
Наконец Серов бросил одну за другой две гранаты, и оставшиеся в живых три немца поползли назад, к мотоциклам. Бронетранспортер почему-то скрылся на окраине села. Фрицы вскочили в два мотоцикла и помчались назад. Четыре пустых мотоцикла продолжали тарахтеть в низинке.
— Товарищ капитан, можно? — Володя умоляюще посмотрел на Серова.
— Что можно? — не понял капитан.
— Я их пригоню сюда мигом! — сказал Володя.
Офицеры переглянулись.
— А что, пожалуй, — произнес Серов, — А то мы без транспорта остались.
Володя кубарем скатился под откос и по-пластунски пополз к первому
