одно и то же талдычить! Запарили уже!..
— Если бы мы тебя парили, на человека походить бы стал, а не на фазана расфуфыренного!
— Негодяй ты, медвежонок! Ха, а ещё чего-то про мой язык говорил!
— Так с кем поведёшься, Емеля, с кем поведёшься… Смотри, в следующий раз, как будешь себе тряпки заморские покрасивше присматривать, бери с изображением фекалек… Или фиалок, как правильно-то, говоришь?..
— Бу-бу-бу, шатун злопамятный…
— Что?
— А-апчхи!..
Трое приятелей неторопливо ехали по проходящему через густые, плотные заросли лиственного леса Заросшему тракту — давно заброшенной стезе, соединяющей между собой Бобруйскую слободу и Твердоземье. Выдвинулись из «Пушистого хвоста» рано утром, с петухами, решив не затягивать с отъездом, а наоборот, как можно скорее добраться до Проклятой долины да разузнать уж, наконец, лично, что же там за страсти-мордасти таинственные творятся. План был прост до безобразия: по-тихому разведать что к чему, опосля воротиться в Бобруйку и письмишком крылатым вызвать подмогу из столицы, коль она потребуется, конечно. По словам Мизорада, двое суток занимает дорога до про́клятых соседей, и на излёте первого дня пути наши путешественники, вяло подначивая друг дружку, остановились-таки на привал. Перекусив по-быстрому, до сих пор дувшийся на своих товарищей Емельян тут же завалился спать. Мирослав с Ратибором, пожав плечами, не преминули последовать его примеру. Ночь прошла тихо-мирно. А вот утро выдалось отнюдь не таким безоблачным.
* * *
— Чего, тварь, храпишь? — крепкий пинок в бок заставил Емельяна подскочить на месте. Протирая заспанные очи, княжий племяш непонимающе вытаращился на стоящего напротив сильно обросшего воина, явно давно не заглядывавшего к цирюльнику. Впрочем, как и в баню, ибо разило от возникшего из ниоткуда бойца потом да кровью порядочно. Поигрывая в руке одноручным топориком, он недобро ухмылялся, разглядывая озадаченную физиономию княжьего племяша.
— Ты как смеешь, вошь немытая, так разговаривать со мной, самим Емельяном Первым, Венценосным⁈ Сейчас мои друзья тебе за это башку открутят!.. — молодой летописец, которого спросонья несколько занесло на оборотах, надменно уставившись в сузившиеся, злобные щёлочки глаз заросшего, как леший, разбойника, не оборачивая головы, громко пискнул: — Подъём, лежебоки, у нас гости!
В ответ раздалось хриплое незнакомое ржание. Емельян, слегка вжав ряшку в плечи от нехорошего предчувствия, всё же рискнул развернуться и быстро посмотреть назад: за спиной у него находилось ещё с два десятка головорезов, что осторожно, с оружием наготове осматривали лагерь и прилегающую территорию. Часть из них отправилась шуршать по окрестностям. Кроме незваных гостей, более никого не наблюдалось на привале; спутников его и след простыл.
— Так где же твои друзья, говоришь? Те самые, что бошки нам открутить должны? — перед княжьим племяшом вырос мощного сложения викинг, примерно тридцати — тридцати пяти лет от роду, с длинной плетёной косой до пояса и исколотым татуировками лицом. В руках он держал здоровенный двуручный топор с широким лезвием в форме полумесяца, что-то среднее между бердышом и секирой. Можно было не сомневаться, что урон это страшное оружие наносило чудовищный. — Очень бы хотелось посмотреть, как у них это получится… Ибо откручивать кочаны я и сам мастак!
«Варяги! — сердце у Емельяна разом ушло в пятки. — Похоже, что те самые, из Твердоземья!.. А где же мои два приятеля-охламона⁈»
— Никак, Анлаф, венценосец с нами решил поиграть в молчанку, — хмыкнул тот самый, первый воин, так бесцеремонно разбудивший княжьего племяша. На этот раз он неспешно обошёл растерянного летописца да сильно пнул ему сзади под коленную чашечку, гнусаво при этом хрюкнув. Емельян, тихо охнув, упал наземь, на карачки, после чего тут же получил ещё один удар ногой, на этот раз под рёбра. Отлетев на пару метров в сторону, аккурат в потухший недавно костерок, и разметав по сторонам ещё едва тлеющие угольки, княжий племяш, обжёгшись рукой об один из них, тут же вскочил на ноги, резкими выдохами дуя при этом на измазанную в саже длань. Так и рвавшийся наружу крик боли Емельяну чудом удалось сдержать, прокусив при этом губу до крови.
— Обожди, Лауритс, — спокойно молвил Анлаф, явно возглавлявший эту ватагу данов, — а то так весь дух выбьешь из этого доходяги до того, как мы успеем хоть что-нибудь у него узнать… Ты ведь нам всё расскажешь, немощь русая, верно?
— Да хрена с два!..
— Что⁈ — Анлаф удивлённо вскинул брови. — Я не расслышал, что ты там сейчас пробубнил себе под нос?
— Да хрена с два я вам чего расскажу, погань ты синекожая! — сам удивляясь непонятно откуда накатившей на него отваге, с вызовом выпалил Емельян. — Теперь расслышал, ась?
— Вот теперь — прекрасно… — Анлаф не спеша подошёл к белобрысому пройдохе и ударил того под дых. Жадно ловя ртом воздух, княжий племяш упал на колени.
— Что там у нас, Фолхе?
— Да пока непонятно, ярл! Ночевали тут все трое, а потом, похоже, двое из них встали да ушли зачем-то в лес… Совсем недавно! Следы их теряются в чаще… Куда-то в сторону потопали…
— Хм… Любопытно, и куда же? — Анлаф присел на корточки рядом с кашляющим Емельяном и покровительственно похлопал того по спине. — Поведаешь нам, ась?
— П-понятия не имею, к-куда они подевались, — отрывисто дыша, кое-как просипел придворный писарь в ответ. — А знал бы — не сказал!
— Так уж прям и не сказал бы? — нехорошо улыбнулся вожак норманнов.
— Да ни в жизнь!
— Что ж, сейчас мы поглядим, насколько тебя хватит… — Анлаф равнодушно хмыкнул, после чего бросил в пущу: — Биргер, ты там как закончишь в буреломе дела свои непотребные делать, принеси-ка дровишек мальца… Огонёк тлеющий сейчас по новой разожжём да посмотрим, как долго наш храбрый белобрысик будет из себя героя строить, когда мы ему пятки головешками прижигать начнём…
— О-о-ох, сейчас повеселимся! — радостно потирая руки, хохотнул Лауритс, тоже начиная собирать хворост по окраинам небольшой полянки, располагавшейся посреди леса, чуть в стороне от Заросшего тракта, где и разбили на ночь свой лагерь трое товарищей.
— Хорошо, что ты так разодет, дурачок! Ну как павлин! Мы уж чуть было мимо не прошли, да у Фолхе глаз соколиный; разглядел во тьме кафтан твой красный… Это ж надо додуматься в таком виде потешном по чащобе хаживать! Тебя ж за версту заприметить можно! — Анлаф осуждающе крякнул, затем задумался. — Похоже, бросили тебя
