— Ну, коли так, раз она не моя и не ваша, — заключил Артур, — пусть Нимуэ заберет ларец и запрячет его с помощью своих чар так, чтобы никто никогда не мог разыскать, покуда не явится достойный.
— Не разыщут, — сказала Нимуэ и захлопнула крышку ларца.
После этого занялся среди холода новый год, и исподволь подошла весна. Я отправился домой на исходе апреля, когда ветры потеплели, новорожденные ягнята блеяли на холмах, а в ветлах золотились пушистые сережки.
В пешере было прибрано и тепло, она опять обрела жилой вид. Меня ждала и пища: свежий хлеб, кувшин молока и горшок меда. У входа, подле источника, лежали приношения, оставленные моими соседями, а из Яблоневого сада было привезено все мое имущество, книги и лекарства, а также инструменты и большая стоячая арфа.
Мое возвращение к жизни не встретило препятствий, которых я опасался. Простые люди и жители отдаленных углов Британии восприняли рассказ о моем восстании из мертвых не как чистую правду, а как легенду. Мерлин, который был всем известен и всем внушал трепет, умер, а в «святой пешере» жил и теперь какой-то Мерлин, колдовал помаленьку, но то был словно бы призрак великого и знаменитого волшебника. Возможно даже, что меня считали, наряду со всевозможными самозванцами прошлого, просто мелким знахарем, который присвоил себе имя и жилище Мерлина. Во дворцах и больших городах королевства помощи и защиты ждали теперь от Нимуэ. Ко мне же обращались со своими болячками и бедами лишь местные поселяне — пастух Бан пригонял приболевших ягнят, а деревенские ребятишки несли в подолах скулящих щенков.
И потекли недели и месяцы, год завершался исподволь, словно тихий день клонился к вечеру. Сменяли друг друга золотые безмятежные погожие дни. И молчал магический зов, не дули чистые верховые ветры, не кололо сердце, не бежали мурашки по коже. Великие государственные дела словно бы не касались меня больше. Я не разузнавал новостей — они приходили сами, и приносил мне их король. Как некогда отрок Артур прибегал ко мне в часовню в Диком лесу и рассказывал, примостившись у моих ног, обо всех событиях каждого дня, так теперь верховный король Британии делился со мной своими мыслями, делами, трудностями, чертил при свете очага свои чертежи на чисто выметенном полу моей пешеры и беседовал со мной. Что ему давали эти разговоры, не знаю; знаю лишь, что после его ухода я оставался сидеть опустошенный и обессиленный в покое полного довольства.
Воистину, бог, который есть Всевышний Господь, ныне отпускал слугу своего с миром.
В один из таких дней я притянул к себе маленькую арфу и спел старую, всем давно знакомую песню на новые слова:
Отдохни, волшебник, покуда гаснет огонь в очаге.еше один вздох, еще одно мгновение ока,И ты увидишь свои прежние сны:Меч, и юного короля,И белую лошадь, и журчащий ручей,Горящую лампу и улыбку мальчика.Это все сны, волшебник, это сны,Они улетают, когда смолкают и немеютСтруны арфы, когда опадают языки пламении перестаютОтбрасывать тени. Замри и слушай.В черной дали ночиДуют мощные ветры, наступаетПрилив, катит чистые воды река.Прислушайся, волшебник, и ты различишьВ темноте ночи и в звоне ветраЗвуки музыки…
Здесь мне пришлось прервать песню — у меня лопнула струна. Артур обещал в следующее свое посешение привезти мне новые струны.
Вчера он опять посетил меня. Дела призвали его в Каэрлеон, объяснил он, вот он и заехал на часок. Я спросил, что это за дела, но он отмахнулся, и тогда я заподозрил — хоть мысль эта и нелепа, — что уж не прискакал ли он на юг нарочно, чтобы повидаться со мной. Он привез подарки — он никогда не являлся с пустыми руками, — вино, корзину с яствами, приготовленными в дворцовой кухне, обещанные струны для арфы и мягкое шерстяное одеяло, сотканное, как он сказал, девушками королевы. Сам все внес в пешеру, точно слуга, и все разложил по местам. Вид у него был возбужденный. Он рассказал мне, что недавно ко двору прибыл молодой человек, кузен Марча Корнуэльского, отличный боец. Потом — что у него назначена встреча с королем саксов, преемником Эозы Кердиком. Так мы проговорили до темноты, когда наконец за ним, бренча сбруей, подъехал вверх по оврагу отосланный эскорт.
Артур легко поднялся и, как обычно теперь при расставании со мной, наклонился и поцеловал меня. Уходя в темноту ночи, он всегда настаивал на том, чтобы я оставался на месте, у теплого очага, но на этот раз я тоже встал и последовал за ним к выходу из пешеры и поглядел ему вслед. Освешенная пешера была у меня за спиной, и моя тень, длинная и узкая, упала, как некогда, далеко вперед, пересекла лужайку и достала чуть не до купы терновых кустов, где под скалой поджидал Артура конный отряд.
Ночь уже почти наступила, только на западе, за Маридунумом, в небе еще дрожал последний луч закатившегося солнца. Он отражался в реке, омывающей дворец, в котором я родился, и серебряно искрился на отдаленной глади моря. А здесь, вблизи, чернели деревья, оголенные зимними холодами, и земля была скована первым морозом. Артур уходил по заиндевелой траве, оставляя на лужайке темные призрачные следы. Над обрывом, где тропа ныряла вниз, он задержался и полуобернулся. Я разглядел, что он поднял руку.
— Жди меня! — крикнул он мне свое всегдашнее прощальное приветствие. — Жди! Я приеду опять.
И я, как всегда, ответил:
— А что же мне еще остается, как не ждать тебя? Я буду здесь, когда ты приедешь в следующий раз.
Замер удаляющийся стук копыт. Овраг вновь наполнился зимним безмолвием. Спустилась тьма.
Дыхание ночи, как легкий вздох, коснулось заиндевелых деревьев. И следом, еле слышно, не звук, а лишь призрак звука, в воздухе возник мелодичный звон. Я поднял голову — мне опять припомнился мальчик, некогда ловивший в ночи музыку сфер. Но так и не уловивший. А вот теперь она звучала вокруг меня, прекрасная, неземная, точно сам холм служил арфой верховому ветру.
Тьма сгустилась. Огонь у меня за спиной потускнел, и тень моя пропала. Но я все стоял и слушал, объятый великим удовлетворением. Небо, чреватое ночью, сблизилось с землей. Вдали на море последний отблеск скользнул и погас, словно меч, взблеснувший медленной дугой и спрятанный в ножны, или как парус, исчезнувший за горизонтом.
Стало совсем темно. И совсем тихо. Холод дохнул мне в лицо, как прикоснулся гранью кристалла.
Я повернулся спиной к ночи и высоким поющим звездам и возвратился внутрь пешеры, где меня ждали огонь и скамья, на которой еще недавно сидел он, и арфа с ненатянутой струной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
