— А как насчет приданого? — поинтересовалась Чжан.
— Только переодеться есть да украшения кое-какие, а сундуков с корзинами не имеется.
— Ладно, я с ним поговорю. Пусть сам придет посмотрит.
Соседка выпила чаю и ушла, а вечером поговорила с гостем. На другой день после обеда она привела его на смотрины. Сюээ была молода и хороша собой. Пань Пятый без разговору выложил двадцать пять лянов серебра и дал лян свахе. Она не стала торговаться. Тут же составили брачное свидетельство. Под вечер Сюээ была взята, а на другой день молодые пустились в путь.
Сваха попросила переписать свидетельство и пошла к Чуньмэй.
— В кабачок продала, — вручая восемь лянов, сказала она Чуньмэй.
Пань только ночь провел с Сюээ и на другой же день в пятую предутреннюю стражу, отблагодарив мамашу Чжан, отбыл в Линьцин.
Шла шестая луна. Дни стояли длинные. Когда лошади добрались до пристани, близился закат. Остановились в кабачке. А насчитывалось их в Линьцине больше сотни. В них содержались привезенные со всех краев певицы. В один такой кабачок и попала Сюээ. Ее ввели в небольшую комнату с каном. На нем сидела женщина лет шестидесяти. На краю кана играла на лютне девица лет восемнадцати, в шелковом платье, напудренная, с напомаженными губами. У нее блестели намасленные волосы, собранные в большой пучок.
Сюээ так и заголосила, поняв, наконец, что Пань Пятый не кто иной, как торговец живым товаром, который для того и купил ее, чтобы сделать певицей. Сюээ дали имя Юйэр — Яшмовая. А девицу звали Цзиньэр — Золотая. Каждое утро она выходила с гонгом на улицу и зазывала в кабачок посетителей, к которым приходили потом певицы. Вот какой промысел ждал Сюээ.
Появился Пань Пятый и, ни слова не говоря, избил Сюээ. Дня два он позволил ей отоспаться, давая ей по две чашки рису в день. Потом заставил учиться играть и петь, а когда у нее не получалось, бил, отчего тело ее стало багровым. Когда она стала преуспевать, он нарядил ее в шелка, разрешил пудриться и напомаживаться. Ее заставили выходить к воротам дарить улыбки, строить глазки и шутить с прохожими.
Да,
Благие перемены в ней,как видно, вовсе неспроста,Ведь и пион-цветок пышней,лишь на ухоженных кустах.[1724]
Тому свидетельством стихи:
Бежать куда — тупик?! Где сыщется приют?По северу кружить — и броситься на юг.Угаснуть где в ночи цветастым облакам?Сон месяцу вослед уносит к кабакам.
Так Сюээ оказалась в кабачке, но и тут Небо не забыло ее. Однажды начальник Чжоу направил Чжан Шэна закупить несколько десятков даней дрожжей, намереваясь запастись на зиму вином. Лю Спрут, едва узнав о прибытии зятя, сейчас же велел прибрать в кабачке. Наверху, в одном из лучших номеров, на столе стояли закуски и вино, чарки и блюда со свежими фруктами. Вино было припасено лучшее, ждала своего часу живая рыба.
Чжан Шэна пригласили занять почетное место на возвышении. Кабатчик подогревал вино.
— Кого из певиц изволите позвать дядя Лю? — спросил он Спрута.
— От Вана позови Старшую сестрицу, — перечислял Спрут, — от Чжао — Цзяоэр, а от Паня — Цзиньэр с Юйэр. Пусть они ублажают зятюшку Чжана.
— Слушаюсь! — отозвался кабатчик и спустился вниз.
Немного погодя на лестнице раздался смех. Наверх поднялись четыре певицы. Разодетые в тонкие яркие шелка, они пестротою нарядов напоминали букет цветов. Они отвесили по четыре низких поклона гостю, грациозно склоняясь, будто ветки под тяжестью цветов. Развевались их расшитые узорами пояса. Они встали в сторонку, и Чжан Шэн вперил в них свой свирепый взор. И что удивительно! Одна из певиц живо напомнила ему Сюээ — кухарку с кухни его господина, которую прогнала его Старшая госпожа. «Но как она могла попасть в певицы?» — подумал он. — «Как она очутилась в этих краях?». Сюээ, вглядевшись, тоже узнала Чжан Шэна, но молчала.
— Откуда вон та певица? — спросил он Спрута.
— Не скрою, зятюшка, — отвечал тот. — Это Юйэр и Цзиньэр из дома Паня Пятого. А вон эта — Ван Старшая. Та — Чжао Цзяоэр.
— Ван Старшую я знаю, — проговорил Чжан. — Но мне знакомо лицо Юйэр. — Он подозвал ее и спросил шепотом. — Ты не Сюээ из дома его превосходительства? Как ты сюда попала?
— В двух словах не расскажешь, — проговорила она, и слезы потекли у нее из глаз. — Меня тетушка Сюэ продала сюда обманом за двадцать пять лянов. Тут обучили служить на пирах и принимать гостей.
Чжан Шэн давно заглядывался на красивую Сюээ, а теперь влюбился в нее. Сюээ всячески старалась услужить гостю. Их беседа становилась все интимней и откровенней. Немного погодя они с Цзиньэр взяли лютни и, пока Чжан осушал кубок, спели ему романс на мотив «Четыре слитка золотых»:
Казалось, в любви задолжала ему,Но пропасть меж нами — любовь ни к чему.Ланиты в слезах. Как коварное море,Непреодолимо глубокое горе.Что ныне осталось от пламенных клятв?!Лишь гарь пепелища и в воздухе чад.За что мне, предатель, мучения эти?Ведь я же люблю всех сильнее на свете!
Певицы умолкли, и взметнулись чарки, заходили кубки. Чжан Шэн, казалось, пировал среди букетов ярких цветов. Незаметно он захмелел. Ведь деньги, женщины и вино — кто перед ними устоит!
Влюбленный Чжан Шэн два вечера оставался у Сюээ. И на ложе она шептала ему клятвы, старалась ублажить как только могла. Они резвились, словно рыбы в воде, так что их услады невозможно описать.
Утром, когда Чжан Шэн умылся и причесался, Лю Спрут загодя велел накрыть стол, желая подкрепить зятя после бурной ночи. На столе его ожидало вино и кушанья в больших блюдах и чашах. После обильной трапезы Чжан Шэн стал собираться в путь. Досыта накормили лошадей, и, нагрузив поклажу, сопровождаемый слугами Чжан Шэн пустился в обратный путь. Сюээ он оставил три ляна серебра.
— Смотри за ней, чтобы никто у меня ее не обижал! — наказал он Спруту.
С тех пор всякий раз когда Чжан Шэн приезжал на пристань, он останавливался в кабачке у Сюээ. По нескольку лянов серебра перепадало от него ежемесячно Паню Пятому. Потом Чжан откупил возлюбленную. Сюээ перестала принимать гостей. Лю Спрут, стараясь изо всех сил ублажить зятя, не брал с нее платы за жилье. Обирая других певичек, он стал сам выплачивать откупные за Чжан Шэна, а помимо того снабжал Сюээ пропитанием и дровами.
Тому свидетельством стихи:
Когда мы лукавим,у сильных идем в поводу,Не беды нас ищут —мы сами накличем беду.Как часто,коль плотским желаньям в себе потакаешь,Красотка не дразнит —ты голову сам потеряешь.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
Глава девяносто пятая
Пинъань крадет заложенные драгоценности. Тетушка Сюэ оказывается ловкой заступницейАфоризмы гласят:
В дни благоденствиябудь умерен и сдержан;Страшно, когда разорен ты,судьбою отвержен.В пору могуществав меру пользуйся властью;Силы лишась,ты познаешь обиды, напасти.Оберегай жеи счастье свое и достаток,Срок полновластиявдруг да окажется краток!..Силы, богатство,нам кажется, неистощимы,Но исчезаютбыстрее, бесследнее дыма.
Итак, Сунь Сюээ была продана в кабачок певицей, но не о том пойдет речь.
А пока перенесемся в дом Симэнь Цина. После того как покончила с собою Симэнь Старшая и У Юэнян подала на Чэнь Цзинцзи жалобу властям, умер Лайчжао, а его жена, Шпилька, оставшись с сыном Тегунем на руках, была выдана замуж. Привратником теперь стал Лайсин. Сючунь ушла в монастырь и стала послушницей у монахини Ван. Лайсин со смертью Хуэйсю жил вдовцом. Когда кормилица Жуи брала к себе Сяогэ, к ней наведывался Лайсин. Они вдвоем пили вино, которое он приносил, шутили и смеялись, пока не сошлись. Не раз Жуи появлялась в покоях хозяйки румяная. Юэнян, догадываясь в чем дело, сначала обрушивалась на кормилицу с бранью, но ведь сор из избы не выносят. В конце концов хозяйка дала ей набор одежды, четыре шпильки, серебряную заколку с монограммой «Долголетие», чесалку и в благоприятный день выдала замуж за Лайсина. Днем Жуи служила на кухне и присматривала за Сяогэ, а на ночь уходила к мужу.
Настал пятнадцатый день восьмой луны. Юэнян справляла свой день рождения. В гостях у нее были невестки — жены У Старшего и У Второго, а также три монахини.
Пировали в дальней зале, а вечером все перешли в отведенный гостям для ночлега флигель Юйлоу. До второй ночной стражи монахини услаждали хозяйку житиями из «Драгоценных свитков». Чай им должна была заваривать Чжунцю, но когда Юэнян крикнула служанку, никто не явился. Тогда Юэнян самой пришлось пойти в девичью. Там она застала Дайаня и Сяоюй. Они лежали на кане в обнимку и предавались любовным усладам. Едва завидев хозяйку, Дайань с Сяоюй до того растерялись, что не знали куда деваться.
