не вылетел… Два раза в политотдел вызывали… Отстранить от должности… Ежели б не переезд этот – отстранили бы…
– Одного снимут – другого поставят, – сказал Миша Маслов, до того молчавший. – А другой не всегда бывает лучший…
– Слушай, комсорг, – еле ворочая языком и щуря глаза, заговорил Микулин, – Мишка прав… Один очень умный и старый еврей сказал очень умную вещь: «Всё в жизни ер-р-рунда…» или как там – «су-е-та»… Вот…
– Что за еврей такой? – как-то сразу обмякнув, спрашивает Кузнецов. – Из тыловиков наших, что ли?.. Я его знаю?.. А?..
– Нет, Николаша, – Заблоцкий весело хохочет, – ты его не знаешь!.. К твоему сведению, товарищ комсорг, этот еврей был не из наших тылов, а из тылов значительно более дальних… И имя ему было Соломон…
Капитан Микулин, откинувшись на нарах, храпел и ничего уже не слышал. Маслов полез укладываться. Коля Кузнецов, цепляясь за стенки вагона, шел в противоположный конец к своему месту. Заблоцкий, пользуясь остановкой, побежал в свой вагон.
10 января. Утром в Туле опохмелялись пивом и ели мороженое.
11 января. Проезжаем Орел и Курск.
12 января. Льгов.
13 января. Киев. Впечатление удивительно однообразное: вокзалы разрушены – одни больше, другие меньше. Ведутся восстановительные работы, а трудятся бабы, девчонки, дети да инвалиды. Торговки предлагают шаньги, ватрушки, лук, молоко.
Леса постепенно уступают полям и перелескам, а поля переходят в сплошные степи. И вот потянулся типичный украинский или малороссийский пейзаж.
14 января. Прибыли в Житомир. Началась разгрузка эшелона. Тут совершенно иной ритм и иные темпы, нежели там – на севере, в Финляндии. Тут во всем ощущается большая напряженность военной атмосферы. Комендант станции не дает нам минуты покоя – торопит и торопит с разгрузкой. За нарушение графика выгрузки грозит трибуналом.
– У меня через этот узел идет не один ваш эшелон! – кричит он простуженным, трескучим голосом, озираясь воспаленными до красноты глазами. Мы понимаем его. Но существует объективная реальность, которую никто не в силах ни обойти, ни подогнать, ни ускорить.
15 января. Лишь где-то под утро, на часы не было время смотреть, полк выгрузился, и конфликт с комендантом станции был исчерпан.
Наши машины, довоенные ленинградские газики, видавшие виды на Ладожской трассе, на Псковщине и в Карелии, еле-еле держатся на ходу. Тарахтят, дребезжат и глохнут – чувствуют, видимо, механическим своим «сердцем», что осталось им трудиться считаные дни. Только вот именно теперь требуется им проявить чудеса «трудового героизма» и оттащить полк подальше от места выгрузки из эшелона. А сделать это не так-то просто в тех самых условиях, в которых мы теперь оказались.
Дорога от станции Житомир-Товарная до Житомирских учебно-артиллерийских лагерей – ЖУАЛ – протяженностью в пятнадцать километров занесена снегом, не чищена, вся в колдобинах, ухабах и наледях. Сплошное месиво из снега и земли. Тут же в колеях валяются бревна, доски, куски брезента, обломки окон и дверей – все, что военная шоферня волокла с собой, чтобы в нужный момент подбросить под буксующие скаты машины. Ни о каких бульдозерах или тракторах нет тут и речи.
Пока полк пробирается по ухабам и колдобинам, выволакиваемый силою солдат и матерщиной Богданова и шоферни, управление и штаб полка во главе с его командиром отправились на одной из головных машин осматривать лагерь. То, что мы увидели, представляло собой картину огромных размеров варварского и беспорядочного погрома.
Среди высокого соснового леса размещены бревенчатые бараки, минимум на сотню человек каждый. Двери в бараках выломаны, стекла в окнах выбиты, нары раскиданы, железные печи изуродованы. Шаблий, Коваленко и все прибывшие в молчании осматривали развороченный лагерь.
– Как думаете, товарищ майор, – обращается командир полка к своему замполиту, – размещать людей в таких бараках?
– Упреждя усяго надыть людям объяснить, – нравоучительно начал было Куриленко. Но Шаблий его перебил:
– Вот вы и объясните. Это ваша прямая обязанность. Согрейте людей теплом ваших слов.
Замполит смотрел на командира полка с выражением тупой ненависти, застывшей на его грубом, корявом лице. Но Шаблий уже забыл о присутствии своего заместителя по политической части.
– Майор Куштейко, – голос командира полка в адрес его зама по строевой части звенел резкими металлическими нотами и теми интонациями, которые не допускали возражения. Умел подполковник Шаблий властью одного своего голоса заставить выполнять приказ без промедлений и оговорок. – Немедленно позаботьтесь о том, чтобы во всех бараках, предназначенных полку, были двери, окна и печи.
Приказ четкий и ясный. Оба зама понимают, что недостающее из пальца не высосешь, – нужно из нескольких соседних бараков собрать все необходимое; быстро, без проволочек отремонтировать и привести в надлежащий жилой вид. Если это не сделать организованно, солдатня стихийно начнет устраивать свой быт, и вот тогда-то можно ждать чего угодно.
– Коваленко, Видонов, – обращается к нам Шаблий, – проверить наличие состава подразделений и оформить документы. Капитан Микулин, чтоб связь была по всем направлениям. Линии тянуть стационарные, на подвеске. А ты, Николаев, бери солдат и по деревням. Чтобы, пока народа мало, нашим офицерам обеспечить квартиры. Действуй, не теряй время.
Крикнув разведчиков, отправился я по окрестным хуторам и деревням в квартирьерскую разведку. Для себя, Никулина и Маслова забронировал комнату в доме поляка-гончара на хуторе Вчелька. Морозы стоят до десяти – двенадцати градусов. Однако нет в этих краях той мягкости, которая ощущалась там – в Финляндии. Тосковали мы в северном крае Страны Суоми, а уехали оттуда – и жаль стало тех высоких сосен, гранитных валунов и скал, зеркальных озер и тихих, уютных, теплых красно-белых домиков под черепичной крышей. Теперь мы на юге, и ветры – лютые, степные ветры обжигают холодом даже в такие небольшие морозы.
В бараках солдаты орудуют топорами, пилами, лопатами. И к вечеру в раскаленных докрасна бочках горят березовые поленья, прогревая наледенелый воздух, насквозь промерзшие нары и земляной пол. Люди сгрудились у печек – атмосфера тяжкой влажной испарины и прелой вони насытила все внутреннее пространство барака. Ни Куриленко, ни Князев не пришли «согреть сердца людей теплотою своих слов». Они наглухо заперлись в своем «политфургоне», натопленном до состояния парной бани стараниями их ординарца Пригаева.
Следом за нами в ЖУАЛ прибыли: 205-й пушечный полк под командованием подполковника Гулитова, имевший на вооружении 76-миллиметровые орудия ЗИС-З, и 211-й гаубичный полк под командованием уже пожилого подполковника Крочнева. 205-й пушечный, так же как и наш полк, был на автотяге. 211-й гаубичный, сформированный еще в Гражданскую войну, тащил свои тяжелые орудия в конной упряжи. До слез было больно смотреть, как, налегая из последних сил в хомуты, понукаемые ездовыми, косматые и
