До охапки сена лейтенант не успел дойти буквально шаг. Вагон тряхнуло так, что он попадало все на свете — котелки, винтовки, лопатки, люди. И Кондрашов упал на спину, больно ударившись затылком. И только потом громыхнуло что-то. Колеса заскрипели, поезд еще раз тряхнуло
— Воздух! — заорал кто-то.
Потом открылись двери и бойцы ломанулись к выходу, выпрыгивая из вагона:
— Всем из вагона! Всем из вагона! — орал Пономарев.
Ботинки застучали по полу. Кто-то наступил на руку Кондрашова.
А потом ухнуло. Второй раз, третий.
Лейтенант, наконец, приподнялся и прыгнул из проема. Ему стало стыдно, что это не он подал команду, что он упал, что ему на ступили на ладонь.
— Взвод! — закричал он. — По самолетам противника… Огонь!
И, выхватив револьвер, стал палить вверх. Сначала одна, потом другая, потом третья винтовка стала палить в небо.
— Ууууффффыррррр… — мелькнула крестом тень. Потом еще одна. Рядом что-то грохнуло. Кисло запахло взрывчаткой. Бешеная стрельба во все стороны.
Время от времени лейтенант вжимался в землю, когда бухали взрывы. А потом он щелкал и щелкал наганом в небо, не замечая, что патроны уже давно закончились. Ему казалось, что он попадает, но он не попадал, потому что…
— Виииииуууухххх! — близкий взрыв подкинул лейтенанта вместе с насыпью, щедро сыпанув горстью земли по лицу.
А после все закончилось, так же внезапно, как и началось. Лишь где-то в вечернем небе угасал наглый звук немецких 'Юнкерсов'
Лейтенант потряс головой, сбрасывая землю с лица. Потом приподнялся. Снова потряс головой.
— Взвооод! — услышал он сквозь туман. — Отбой воздушной тревоге! Становись!
Он попытался 'становиться', но по голове словно било молотком, поэтому лейтенант смог лишь перевернуться и встать на четвереньки.
— Товарищ лейтенант! Живы? — рыжий челябинец вдруг мелькнул перед глазами. — Ранены?
Кондрашов снова потряс головой, вставая:
— Да вроде бы нет…
А голова слегка кружилась.
— Кондрашов? Все целы? — хлопнул его кто-то по плечу, отчего лейтенант пошатнулся.
— А? — оглянулся он.
Перед ним стоял товарищ старший лейтенант Смехов, командир роты. Только почему-то расплывался слегка. Только в этот момент комвзвода понял, что где-то потерял очки.
— Вроде целы…
— Вроде! — крикнул на него старлей. — Доложить о потерях через десять минут.
И тут же умчался к началу состава.
— Что, лейтенант! Познакомились с землей? — беззлобно пошутил сержант и протянул ему очки. — Вот, валялись под ногами. Хорошо, что никто не наступил.
Кондрашов взял свои 'велосипеды', протер их рукавом гимнастерки и нацепил на нос. Мир снова стал нормальным. Кроме рук. Они немного дрожали. Совсем немного. Но Кондрашову вдруг показалось, что это дрожание видят все — убежавший комроты, улыбающийся замкомвзвода, ругающиеся бойцы, встающие с земли. Лейтенант засунул руки в карманы галифе, хотя раньше не позволил бы это ни за что.
— Вы слышали, что командир роты сказал? Проверьте личный состав, — скомандовал комвзвода. Голос тоже дрожал.
— Конечно, товарищ лейтенант, — неуставно улыбнулся Пономарев.
'Странно он как-то улыбается' — подумал Кондрашов: 'Все время только левой половиной лица. Почему?'
— Взвод! Становись! — отвернулся от командира сержант.
Бойцы, беспрестанно ругаясь на фрицевские самолеты и погоду, начали выстраиваться в две шеренги.
Кондрашов, морщась от боли в голове, полез в вагон за документами.
Пока он ползал, ушлый сержант умудрился уже проверить наличие личного состава. Все были целы и здоровы. Не хватало только одного бойца.
— Рядовой Тиунов пропал, товарищ лейтенант!
— Как пропал? Куда пропал? — забеспокоился Кондрашов. Еще не хватало бойца потерять…
— Командир отделения говорит, что выпрыгивал со всеми, но…
— Надо найти! Непременно найти! — лейтенант сразу забыл и про головную боль и про бомбежку.
— Может его бомбой… — высказался кто-то из строя. — Бомба-то она совсем рядом легла!
— Взвод! — крикнул лейтенант. — Поотделенно! Цепью! Прочесать…
И только сейчас лейтенант увидел — где они остановились.
Поезд стоял на небольшой насыпи. Они ссыпались из вагона на левую, южную сторону. Буквально метров десять от насыпи — полоса отчуждения с торчащими пеньками вырубленных деревьев. И на этой полосе вонюче дымится воронка. А потом лес. Лес… Одно название. Кривоватые березки на жидкой, болотистой почве. То ли дело дома…
— Прочесать лес в глубину на сто… Нет! На двести метров!
Лейтенант пошел первым. За ним — взвод. Левой рукой Кондрашов держал наган. Правой — доставал патроны и заряжал его на ходу. Руки еще дрожали. Поэтому он уронил парочку.
И никого.
'Сбежал? Сбежал?' — билась лихорадочная мысль. Действительно. Никого нет. И следов нет.
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! — закричал кто-то за спиной.
Кондрашов, не раздумывая, бросился на крик.
Рядовой Тиунов лежал ничком ногами к поезду. По его брючинам растекалось темное пятно.
— Живой? — бросил лейтенант.
— Вроде дышит, — ответил санинструктор взвода, щупая пульс на шее раненого.
— Что с ним? — присел на корточки Кондрашов.
— Сейчас посмотрим… — санинструктор, Шмелев, кажется? — ловко выхватил нож и вспорол брючину вместе с кальсонами.
— Ух, мать твою! — пронеслось по взводу.
Осколок вошел в правую пятку Тиунова и прошел под кожей, выйдя на пояснице и распоров мышцы голени, бедра, ягодицы.
— В сознании? — спросил комвзвода.
— Не… — качнул головой санинструктор. — В госпиталь надо его.
Тиунова переложили на шинель и потащили к госпитальному вагону.
Зампомкомвзвода горестно качнул головой, провожая взглядом бойцов:
— Вот и отвоевался Ванька.
— Почему отвоевался? — не понял лейтенант.
— Пока он по госпиталям проваляется — мы и войну закончим!
— По вагонам! По вагонаааам! — понесся крик вдоль состава.
Лейтенант Кондрашов и его бойцы побежали к вагону, хлюпая сапогами по канавной жиже.
А сержант Пономарев крикнул на бегу:
— Не волнуйтесь за бойцов! В госпитальном доедут!
Когда эшелон тронулся, Кондрашов внезапно задремал. И в дреме он повторял про себя:
Эшелоны, эшелоны…
Тут платформы, там вагоны.
Здесь пиликает гармошка,
Там в котел кладут картошку.
Эшелоны, эшелоны…
Кто забудет, кто запомнит?
Кто-то ляжет на Неве.
Кто-то в дальней стороне.
Эшелоны, эшелоны…
От Приморья и до Дона
Едет на войну Россия.
Из Чукотки, из Сибири.
Эшелоны, эшелоны…
Танки, самолеты, кони.
Мужики со всей страны.
Эшелоны — кровь войны…
Эшелон прибыл ночью.
Взвод стоял, откровенно зевая, перед вагоном и дожидался команды. Лейтенант Кондрашов ходил перед строем и нервничал. Хотелось двигаться куда-то или спать лечь. Хуже нет — встать в три часа ночи и ничего не делать. А скоро рассвет — хоть и август, но это север. Скоро светать будет. А они все стоят и стоят.
— Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться! — подал голос один из бойцов. — Куда приехали-то?
Если бы комвзвода знал бы сам — тогда бы непременно ответил.
Но он не знал, поэтому и ответил:
— Куда надо, туда и приехали, товарищ боец!
Сержант Пономарев подошел к лейтенанту и тихонечко сказал:
— Так может в вагоне пока посидим? Чего под дождем-то мокнуть? Вона, и гроза сверкает!
Лейтенант заколебался. И впрямь — чего стоять-то?
С другой стороны был приказ — выйти из вагонов, строиться и ждать. Сомнения прервались мгновенно — после того как вагоны дернулись и поплыли мимо взвода обратно на восток.
— Не курить! — закричал лейтенант, увидев огонек самокрутки.
А вагоны набирали ход. Вот они замелькали мимо… Вот поезд исчез в темноте августовской ночи сорок второго года.
За спинами солдат открылись какие-то дымящиеся развалины. Мимо них по перрону бегали люди в военной форме, что-то где-то гудело, фырчало, лязгало.
— Стоим и ждем, — скомандовал лейтенант. И снова зашагал вдоль строя. Ожидание затягивалось.
Кондрашов ходил туда-сюда и считал шаги. Двадцать туда — двадцать сюда. Он шагал, стараясь не ступать на трещинки асфальта на узком перрончике. Но трещинок было много, а он боялся показаться смешным, поэтому все ступал и ступал на трещинки.
Наконец, к нему подбежал адъютант командира роты:
— Товарищ лейтенант! Товарищ старший лейтенант собирает командиров взводов!
— Пономарев! — крикнул лейтенант. — За старшего!
И побежал к месту сбора.
— Здорово, Леха! Как добрался! — засмеялся, увидев однокурсника лейтенант Москвичев.
