недоподруги. Я же подобралась. – Как же мы тепель без колмилицы! – острый подбородок женщины начал подрагивать. И до того неразборчивая речь зазвучала ещё сложнее. – Маленькая леди, может …
– Безусловно! – да и хватит пока общения с родственниками. – Бабушка, отец. Я помогу миссис Эндден и буду к ужину, – книксен присутствующим и я заторопилась, заправляя волосы под шёлковую шляпку. – Не выпустите пожалуйста Дракона из клетки. Он эээ… Лучше я сама!
Смешанные слова прощания и сожаления мне в спину, свербящую от взгляда. Догадываюсь, чьего. Родные-то привыкли.
Немного погодя, сидя за обеденным столом на ферме Эндден, я закончила писать кабалу** и свернула листок. Старое, даже не заклинание, скорее заговор. Официальной магической наукой такое не признаётся. Я и сама – скорее эту самую руку себе отгрызу, чем поведаю своему преподавателю по старомагическому, что промышляю подобной ерундой. Только пару лет назад, найдя в потрёпанной книжке этот стишок, я сразу его запомнила из-за его просторечности, народности. “Поди, поди, покручись, повертись, да с ветром домой воротись”. Это не мёртвый язык пришлых когда-то в наш мир первомагов с их “дееветфайилрсли”, чтобы зажечь светляк.
Стишок запомнился, а когда тем же вечером я встретила мальчишку-пастуха, возвращавшегося с пастбища без одной овцы, то шутки ради сделала, как в книжке говорилось. Стишок с кличкой овцы написала, над пламенем слово запечатала, но когда отдавала Ксиру, вложила толику своей силы, с наказом идти на закате, не оборачиваясь и на том месте, где паслась овца, свёрток сжечь.
Шутка удалась. Овца вернулась ещё до полуночи. Я же взялась за потрёпанный талмуд с ещё большим энтузиазмом, на всякий случай сделав для него дыру в паркете, где книжка и хранилась, пока мне не выделили лабораторию. Заклинания эти, работают всегда и требуют очень мало силы, что с моим крошечным резервом просто находка!
– На закате идите в поле, не оборачивайтесь. Написанное не читайте. Листок сожгите там, где оставили корову, – по привычке проговорила, обжигая бумажку над огнём в серой, каменной печи. Хоть миссис Эндден и знала это не хуже меня.
– Спасибо, маленькая леди! Как холошо, что вы велнулись! Но эээ… это ж ненадолго?
– На лето. Каникулы.
Запах горелой бумаги заполнил собой помещение.
– Славно, славно… Что возьмёте в уплату?
– У вас подрос цикорий на грядке, под окном кухни. Первые цветы?
Миссис Эндден всё же улыбнулась, не сдержав радость от факта, что плата мне не изменилась. Все они считают, что я могла бы озолотиться на местных с их бедами. А я, блаженная, всё цветочками беру, да прочей ерундой. Ерундой для них, драгоценностью для меня. Но, что взять с герцогской дочки…
– Конечно! Я мигом!
Горсть синих цветков, бережно завёрнутых в газетную бумагу, легла передо мной.
Необычайно ценный дар. Первые цветы с ветки, отданные добровольно и с благодарностью. Погладила жамканый, рифлёный свёрток.
– Может, возьмёте молока. Эм… для полковника… возьмёте? – косясь на дверь, неуверенно спросила хозяйка.
– Он будет рад.
Вооружённая здоровенным кувшином и кульком с уникальным ингредиентом, засобиралась домой, но после недолгих колебаний решила всё же объясниться с бывшей подругой.
Мелани застала уже переодетой и заметно посвежевшей. Хороша, всё же моя настоечка! Ай да, Ташенька!
– Поговорим? – вопрос, хоть и риторический, но я как-никак будущая хозяйка этого края. А людям необходима иллюзия свободы. В наш прогрессивный век, так точно. Частная собственность и прочая красиво звучащая лабуда.
– Говори, – Мелани положила расчёску на столик, глядя в глаза моему отражению в зеркале.
Я не стала проходить. В комнате так воняет сладкими духами, что хорошо бы и дверь открыть, и окно распахнуть. Но это дело вкуса. Если их хлев требует такого дресс-кода, кто я такая, чтобы возмущаться, в конце-концов?
Хотя есть у меня один отварчик. Пару капелек, и всю вонь впитает. Жаль, не с собой…
– Во-первых, я хочу извиниться. Мне действительно очень жаль, что я сорвалась, – услышав меня, Мелани улыбнулась. Победно так, с превосходством.
– Надо же! Сама герцогиня Эстесадо извиняется передо мной!
– Мелани! Я всегда относилась к тебе как к равной, по-доброму. Несмотря ни на что.
– Не смотря на что? Как к равной? Или по-доброму?! Ты уж определись! Одно бьёт другое! Твоё доброе отношение, это отношение хозяйки к своей служке! – возмутилась, продолжая сидеть, но развернулась лицом ко мне.
– Это ложь! Ты всегда была моей единственной подругой! – жёваный крот! Да я прибью её сейчас!
– Подругой?! Да на кой демон мне сдалась такая подруга? Подруга, с которой каждую минуту чувствуешь себя ничтожеством! – оскорблённая выпятила подбородок, набрала побольше воздуха и продолжила: – что бы я ни делала, что бы ни говорила, за версту видно, что ты хозяйка, а я твоя горничная. А это не так! Ты посмотри на себя! Худая, как жердь! Ходишь вечно в каком-то тряпье, как простопятовка. Да если бы герцогиня во время не присылала тебе новый гардероб, ты бы и это снашивала до дыр! Не причешешься никогда! Вечно с узлом. Не накрасишься! А могла бы блистать! С твоими-то возможностями! Нет же, вся в своих экспериментах, зельях… да от тебя травами воняет похуже, чем на лугу в зной! Почему?!!! – из её глаз брызнули слёзы. – Почему всё так несправедливо? Почему вам всё, а мне ничего? А оно вам и не надо! Тебе же всё равно это всё мешает! Отвлекает только от твоих зелий! – красное от слёз лицо упало на сложенные на столе руки.
Тот редкий момент, когда моё, вечно спящее человеколюбие и жалость очнулись, синхронно встрепенулись. Она ведь права. Старше меня на два года, Мелани всю жизнь стремилась сначала вырваться из Итвоза*** в столицу, к старшей сестре. Там из кожи вон лезла, чтобы познакомиться с парнем поприличнее. В те, мои редкие вылазки с одногруппниками, во всю старалась всех очаровать. Кроме Сибаира. Его она никогда не трогала.
И я. За восемнадцать лет мне же и правда не пришлось ничего делать самой. Хочешь экспериментов? – пожалуйста, вот тебе лаборатория. А домашний дух присмотрит, чтобы ты её не спалила к демонам. Разрешили женщинам учиться в университете? – собирай, детка вещи, дом в столице ждёт.
Даже дёрнулась, чтобы подойти к ней, но вовремя опомнилась. У сострадания ведь тоже должны быть границы. Согласия достаточно.
