— Несколькими выстрелами из пистолета, — ответил Короку, поняв вопрос буквально.
— Да нет… Как могло такое случиться?
Но Короку, видимо, так и не понял вопроса.
— Что кому суждено, — спокойно проговорил Соскэ, с удовольствием глотнув чаю. Однако О-Ёнэ не унималась.
— И зачем только ему понадобилось ехать в какую-то Маньчжурию?
— Действительно, — спокойно заметил Соскэ, радуясь тому, что утолил наконец голод.
— Ходят слухи, будто у него были какие-то связи с Россией, — многозначительно сообщил Короку.
— Да, — в раздумье произнесла О-Ёнэ. — Жаль всё же, когда убивают человека.
— Если такого мелкого чиновника, как я, тогда, конечно, жаль. Но князь Ито совсем другое дело! Тем более, что он убит во время поездки в Харбин. — Соскэ заметно оживился.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что Ито-сан теперь войдёт в историю, чего не случилось бы, умри он своей смертью.
— Смотри-ка, а может, это и вправду так? — чуть ли не с восхищением проговорил Короку. И добавил: — Что ни говори, а Маньчжурия или там Харбин — места опасные и доверия не внушают.
— Оно и не удивительно. Ведь там полно всякого сброда, — заявил Соскэ и, заметив устремлённый на него взгляд жены, сказал: — Ну, можно, пожалуй, уносить стол. — Он поднял с татами шар и насадил на указательный палец. — Просто диву даёшься, как ловко это сделано…
Пришла Киё и унесла столик с пустыми тарелками и чашками. О-Ёнэ вышла в соседнюю комнату заварить чай, и братья остались наедине друг с другом.
— Люблю, когда прибрано. Грязная посуда на меня плохо действует, — сказал Соскэ с кислым видом, словно ему не по душе пришёлся скромный ужин. Слышно было, как на кухне всё время смеётся Киё.
— Что тебя так насмешило? — донёсся сквозь сёдзи голос О-Ёнэ.
— Да я… — Киё не в силах была продолжать от смеха, к которому молча прислушивались братья. Через некоторое время появилась О-Ёнэ с подносом, на подносе стояли чайник, чашки и вазочка с печеньем. Из большого фарфорового, чайника с ручкой, сплетённой из лозы глицинии, она разлила чай по большим, величиной с кружку, чашкам дешёвый: зелёный чай, не отличавшийся ни отменным вкусом, ни крепостью, и поставила их перед мужчинами.
— Что это Киё там заливается? — спросил Соскэ, заглядывая в вазочку с печеньем.
— Да оттого, что ты забавляешься с игрушкой, а детей мы с тобой не заводим.
— А-а, — небрежно протянул Соскэ, но тут же спохватился и ласково, будто раскаиваясь, взглянул на О-Ёнэ: — Был же ребёнок.
О-Ёнэ сразу умолкла, но через некоторое время обратилась к Короку:
— Что же вы не едите печенья?
— Спасибо, я ем, — ответил Короку, но О-Ёнэ уже не слышала, она ушла в столовую. Братья снова остались одни.
Дом находился в самой глубине квартала, минутах в двадцати от трамвайной остановки, и ещё до наступления вечера здесь воцарялась тишина, лишь изредка гулко постукивали гэта прохожих. С приближением ночи становилось всё холоднее.
— Днём тепло, а вечером просто не знаешь, как согреться, — сказал Соскэ, пряча руки под кимоно. — В общежитии топят?
— Нет ещё. Ждут холодов.
— В самом деле? Значит, тебе приходится зябнуть?
— Разумеется. Но от подобных вещей я меньше всего страдаю. — Короку замялся, потом решительно спросил: — Скажи, как обстоят дела с Саэки? Сестрица говорила, что сегодня ты послал письмо…
— Ага, послал. Денька через два, я думаю, ответят. А после я ещё сам к ним схожу.
Нельзя сказать, чтобы Короку очень уж устраивала такая невозмутимость брата. Но держался Соскэ ровно, без излишней резкости и в то же время без трусливого стремления выгородить себя. Поэтому у Короку не хватило духу напуститься на брата с упрёками, и он сказал лишь:
— Выходит, пока всё остаётся без изменений?
— Да, и в этом я виноват перед тобой. Даже с письмом затянул. Что поделаешь, за последнее время нервы совсем сдали.
В ответ на это заявление Короку кисло усмехнулся:
— Если ничего не выйдет, я, пожалуй, брошу учёбу и подамся в Маньчжурию или Корею.
— Маньчжурию или Корею? Это безумие! Не ты ли сейчас говорил, что Маньчжурия место опасное и доверия не внушает.
Так братья ни до чего и не договорились.
— Ты пока не волнуйся. Может, образуется как-нибудь. Я тебе сразу сообщу, как только получу ответ. Тогда и потолкуем.
Перед уходом Короку заглянул в столовую, где О-Ёнэ сидела у хибати.
— Сестрица, до свиданья!
— О, вы уже уходите? — вышла к нему О-Ёнэ.
4
Ответ от Саэки, так тревоживший Короку, пришёл, как и ожидали, через несколько дней. Предельно краткий, он мог бы уместиться на открытке, но был аккуратно вложен в конверт с трехсэновой маркой. И написан не Ясуноскэ, а тёткой.
Соскэ заметил конверт сразу, когда, придя со службы и переодевшись, сел греться у хибати. Кончик конверта чуть-чуть выглядывал из ящика стола. Отхлебнув зелёного чаю, Соскэ поспешил распечатать письмо.
— Оказывается, Ясу-сан уехал в Кобэ! — воскликнул он, продолжая читать.
— Когда? — О-Ёнэ как подавала мужу чай, так и застыла на месте.
— Точно не сказано, написано лишь, что «в скором времени должен вернуться в Токио», так что скоро, наверно вернётся.
— «В скором времени» — узнаю манеру тётушки.
Соскэ пропустил мимо ушей замечание жены, сложил письмо и, отбросив его, нервно потёр шершавый, несколько дней не бритый, подбородок.
Письмо О-Ёнэ подняла, но читать не стала, а положила его на колени и взглянула на мужа.
— «В скором времени должен вернуться в Токио» — что она имела в виду, как ты думаешь?
— Что Ясуноскэ вернётся, тогда она с ним посоветуется и сообщит.
— «В скором времени»… Значит, не пишет, когда именно он вернётся?
— Нет.
Для достоверности О-Ёнэ пробежала письмо глазами и снова его сложила.
— Дай конверт. — О-Ёнэ протянула руку. Соскэ взял голубой конверт и передал жене. Конверт никак не раскрывался, и О-Ёнэ дунула в него, чтобы вложить письмо, затем ушла на кухню.
Соскэ тут же забыл о письме. Один из сослуживцев рассказывал ему сегодня, что недавно в районе вокзала Симбаси он видел английского генерала Китченера[5]. Такие люди везде привлекают всеобщее внимание, размышлял Соскэ, в любом уголке мира. Может быть, это судьба? Его прошлое, как и будущее, так непохоже на будущее Китченера, что трудно поверить, будто оба они принадлежат к одной и той же породе, породе людей.
Погруженный в раздумья, Соскэ усиленно дымил сигаретой. С вечера задул ветер. Шум его всё усиливался, словно он ближе и ближе подступал к дому. Временами ветер стихал, и тогда становилось ещё тоскливее. Сложив руки на груди, Соскэ думал о том, что скоро начнут топить очаги и повсеместно будут вспыхивать пожары.
Он заглянул на кухню. Там жена над раскалёнными докрасна углями жарила на проволочной сетке нарезанную кусками рыбу. Склонившись над раковиной, Киё мыла солёные овощи. Женщины так усердно работали, что им даже некогда было перекинуться несколькими словами. Соскэ постоял, послушал, как шипит жир, капающий на угли, молча закрыл сёдзи и вернулся на прежнее место. О-Ёнэ даже не подняла глаз от рыбы.
Когда, покончив с едой, супруги сели возле хибати, О-Ёнэ сказала:
— Ничего не получается с Саэки.
— Что поделаешь. Придётся ждать возвращения Ясу-сан.
— Может быть, стоит поговорить пока с тётушкой?
— Подождём немного. На днях что-нибудь выяснится.
— Но ведь Короку-сан сердится. А разве хорошо это? — нарочно сказала О-Ёнэ и улыбнулась. Сосредоточенно глядя вниз, Соскэ пытался воткнуть в воротник кимоно зубочистку.
Через день Соскэ сообщил Короку, какой ответ пришёл от Саэки. На сей раз в конце письма была приписка, что, дескать, на днях всё как-нибудь образуется. Словно тяжкое бремя свалилось с плеч Соскэ. Он, как обычно, ходил на службу и со службы, решив, видимо, не думать об этом деле, покуда само оно каким-нибудь образом не даст о себе знать. Возвращался он поздно и в редкие дни заставлял себя потом выйти из дому. Гости у них почти не бывали, и случалось даже, что за ненадобностью они отправляли служанку спать совсем рано, когда ещё не было и десяти. После ужина супруги, сидя всё у того же хибати, ещё с час беседовали на обычные темы, касающиеся их жизни, только обходили молчанием всяческие невзгоды, впрочем, не представляя себе, как, например, погасить задолженность в рисовой лавке, хотя близился конец месяца. И уже не было в их разговоре поистине удивительных и красотой своей, и цветистостью слов, неуловимо скользящих между влюблёнными. А чтобы обменяться мнениями о каком-нибудь прочитанном романе или там научной книге — такое им и в голову не приходило. Всё это осталось позади, и хотя до старости ещё было далеко, жизнь с каждым днём становилась всё бесцветнее, всё скучнее. А может быть, так было всегда, может быть, оба они, сами скучные и бесцветные, соединили свои судьбы, чтобы, в силу обычая, влачить унылое супружеское существование.
